Медная пуговица. Кукла госпожи Барк

— Вы умеете быть благодарным? Наш вы или не наш?

Теперь, после полученных мною указаний, я мог пренебречь тем, что может подумать обергруппенфюрер Эдингер об английских офицерах, которых, по его мнению, я представлял сейчас перед ним.

— Вы ставите меня в безвыходное положение, — ответил я с достаточной долей высокопарности, которая, впрочем, не могла не импонировать такому субъекту, как Эдингер. — Интересы Великобритании вынуждают меня разоружиться и вручить вам свою шпагу.

— Хайль Гитлер! — в ответ на это крикнул Эдингер.

Я не знал, ждет ли он от меня подобного вопля, но промолчал, считая, что английскому офицеру даже в таких обстоятельствах нельзя уподобляться гитлеровскому штурмовику.

— Я рад, что мы нашли общий язык, — сказал Эдингер. — Потому что ваш выживший из ума Черчилль ничего не понимает в политике…

Он вылил на голову Черчилля такой поток ругательств, который, по–моему, не мог бы понравиться даже противнику Черчилля, будь тот английским офицером; однако я дисциплинированно молчал, и это понравилось Эдингеру.

— Вы не пожалеете о сегодняшнем дне! — патетически воскликнул Эдингер. — Германия позаботится о будущем Великобритании.

Может показаться, что, изображая Эдингера, я рисую его слишком ходульным, слишком напыщенным, не таким, какими бывают люди в обыденной жизни, но я хочу здесь подчеркнуть, что Эдингер был именно таким. Затем он сразу перевел разговор на рельсы сугубого практицизма.

— Я хочу вас обрадовать, капитан Блейк, — произнес он со снисходительной улыбкой. — Как только вы передадите нам свои дела в Риге, мы перебросим вас в Лондон. У нас есть соответствующие возможности. Вы сделаете вид, что вам грозил арест и вы бежали. Вы начнете работать на нас в Англии.

— Но я не собираюсь в Лондон, — сказал я. — Мне полезнее находиться здесь.

— Не хотите рисковать? — иронически спросил Эдингер. — Спокойнее оставаться с победителями?

— Думаю, что здесь я буду полезнее, — уклончиво ответил я. — На мое место пришлют кого–нибудь другого, и еще неизвестно, захочет ли он сотрудничать с вами.

— Хорошо, — великодушно сказал Эдингер. — Мы вернемся к этой проблеме, когда получим доказательства вашей лояльности.

— Каких доказательств вы хотите? — настороженно спросил я. — Я уже обещал свое сотрудничество…

— Вот мы и хотим доказательств этого сотрудничества! — воскликнул Эдингер. — Связи и агентура, агентура и связи! — вот что нужно от вас! Только это можем мы принять от вас в уплату за вашу жизнь и наше доверие.

И здесь я совершил ошибку, посчитав Эдингера глупее, чем был он на самом деле: я пообещал познакомить гестапо со всеми своими агентами, имея в виду своих девиц, тем более что немцы имели о них, как я безошибочно предполагал, очень хорошее представление.

— Когда? — строго спросил Эдингер. — Когда мы получим вашу сеть?

Я мог составить список своих девиц за полчаса, но решил придать этой работе солидный характер.

— Я дам список своих агентов… через три… нет, скажем, через четыре дня.

— Хорошо, я буду ждать, — серьезно сказал Эдингер. — С этого дня двери моего дома открыты для вас. Сегодня двенадцатое… Тринадцатого, четырнадцатого, пятнадцатого… шестнадцатого я жду вас у себя.

Эдингер нажал кнопку звонка.

— Мюллера с документами, — приказал он появившемуся и тут же исчезнувшему адъютанту.

Затем Эдингер загадочно посмотрел на меня.

— Я хочу показать вам, что значит работать в германской разведке, — внушительно сказал он. — Нет людей великодушнее немцев!

Мюллер не замедлил появиться.

Это был весьма солидный господин с белесыми волосами, напомаженными бриллиантином, в роговых золотистых очках и в черном мундире, плотно облегавшем его упитанную фигуру и еле сходившемся на выпиравшем животе.

— Господин Мюллер, наш главный кассир, — представил его Эдингер.

Господина Мюллера сопровождал еще какой–то чиновник, но его господин Эдингер не нашел нужным представлять.

— Вы принесли? — осведомился Эдингер, ласково взглянув на Мюллера.

— О да, господин обергруппенфюрер, — почтительно ответил Мюллер. — Все, как было указано.

— Мы хотим выплатить вам некоторую сумму, — сказал Эдингер, посматривая то на меня, то на Мюллера. — Мы умеем ценить людей, господин Блейк!

Я сделал какое–то движение, которое Эдингер истолковал в двойном смысле.

— Не смущайтесь, господин Блейк, мы верим, что вы оправдаете вложенные в вас средства, — убежденно произнес он. — И не смущайтесь, что я так открыто называю вас перед господином Мюллером. Тот, кто платит деньги, должен знать, кому он их платит.

Господин Мюллер раскрыл принесенную с собой папку и подал мне деньги — тут были и рейхсмарки и фунты стерлингов.

— Мы даем вам и марки и фунты, — пояснил Эдингер. — Марки на текущие расходы, фунты в копилку.

Мюллер подобострастно рассмеялся.

По–видимому, отказываться от этих денег не следовало.

Я взял бумажки и со светской небрежностью, свойственной, как мне думалось, английскому аристократу, не считая, сунул их в карман.

— Нет, нет, так не годится, — строго поправил меня Эдингер. — Прошу вас пересчитать деньги, обязательно пересчитать, и, увы, написать расписку: денежные расчеты требуют самого неуклонного педантизма.

Чиновник, пришедший с Мюллером, засуетился, пододвинул ко мне лампу, указал на стол. Мне пришлось подчиниться, я достал деньги, пересчитал, написал расписку, передал Мюллеру.

— Все готово? — спросил Эдингер, но почему–то не Мюллера, а его спутника.

— О да! — сказал тот, и Эдингер кивком головы отпустил обоих своих чиновников.

Затем он встал. Я полагал, что со мною все закончено, но оказалось, что Эдингер не мог отказать себе в удовольствии еще раз выступить передо мной в своем репертуаре.

На прощание он произнес целую речь:

«Раса господ, германский дух, карающий меч…»

Это надо было послушать!

«Новая империя должна следовать путями, проторенными рыцарями Тевтонского ордена. Германский плуг вонзится в русскую землю при помощи германского меча. Даже самый плохой германский рабочий в биологическом отношении и с расовой точки зрения в тысячу раз лучше русских, поляков, латышей и прочего сброда. Все они будут использованы для победы германского оружия. Местное население должно работать, работать и работать. Не обязательно его кормить. Оно вообще годно только на удобрение. В борьбе с большевизмом неуместны рыцарство и военная честь. Более сильная раса вытеснит более слабые и сломает нелепые барьеры гуманности. Карающим мечом уничтожим мы силы, пытающиеся воспрепятствовать нашему движению, будь то сегодня, через десять лет или через столетие…»