Мегрэ в кабаре «Пикрат»

— Спасибо. Вы можете идти.

И сейчас Мегрэ не хотел дожидаться, когда приедет прокурор, а особенно — отвечать на вопросы настырных журналистов, которые не заставит себя долго ждать. Он мечтал как можно быстрее выбраться из этой унылой смердящей квартиры.

Комиссар дал несколько поручений Жанвье и отправился на набережную Орфевр, где ему передали, что судебный врач доктор Поль просил его позвонить.

— Заканчиваю рапорт. Результаты получите завтра утром, — сказал бородач, у пего на очереди сегодня Вечером было очередное вскрытие. — Хотел однако сообщить вам две детали, которые могут иметь значение для следствия. Первое: без всякого сомнения, девушке не было двадцати четырех лет, как значится в паспорте. Состояние ее организма самое большее на двадцать лет.

— Вот как?

— Абсолютно уверен. Второе: она уже рожала. Вот и все. Что касается убийства, то его совершил, видимо, необычайно сильный человек.

— А женщина могла сделать это?

— Не исключено. Но она должна была бы обладать воистину мужской силой.

— Вы уже знаете о новом убийстве? Вас вот-вот вызовут на улицу Виктор-Массе.

Доктор Поль пробурчал что-то о пропавшем обеденном перерыве, и оба положили Трубки.

В дневных выпусках газет были помещены фотографии Арлетты и, как обычно, указаны телефоны, по которым можно было сообщить информацию, интересующую следствие по данному делу. Несколько человек ждали в приемной. Их прислал один их инспекторов. Мегрэ забежал домой перекусить. Жена ни о чем не спрашивала, так как все поняла по его глазам.

Продолжал идти дождь. Вся одежда промокла, и комиссар должен был переодеться.

— Уходишь?

— Вернусь, наверное, только утром.

— Нашли графиню?

Газеты еще не писали об убийстве на улице Виктор-Массе.

— Да. Задушенную.

— Как бы ты не простудился! По радио говорили, что скоро ожидается похолодание, а утром гололед.

По дороге Мегрэ выпил рюмочку аперитива и шел пешком до площади Республики, чтобы подышать воздухом.

Сначала он собирался передать дело Арлетты Лапуэнту, но затем решил, что это слишком жестоко, и подумал, что будет лучше, если им займется Жанвье.

Инспектор Жанвье еще был занят. Он ходил с фотографией Арлетты по Монмартру, от дома к дому, уделяя внимание прежде всего маленьким гостиницам, где часто снимали комнаты на время.

Фред не скрывал, что Арлетта, Как и другие девушки, уходила с кем-то из посетителей после закрытия. Не водила их к себе, как сообщила консьержка с Нотр-Дам-де-Лоретт, но и не могла удаляться далеко от кабаре. Поэтому, если она имела постоянного любовника, вполне возможно, что они встречались в отеле.

Жанвье интересовался и неким Оскаром, о котором не было известно абсолютно ничего, кроме его имени, произнесенном один раз Арлеттой.

Из-за недостатка людей под рукой Мегрэ оставил на улице Виктор-Массе Лоньона. Эксперты, наверное, закончили свою работу, и прокурор, скорее всего, уже уехал, пока Мегрэ обедал.

Когда комиссар вернулся на набережную Орфевр, кабинеты были темны и пусты. В большой комнате инспекторов он застал только Лапуэнта, который занимался бумагами, найденными ящике у графини. Инспектор должен был привести их в порядок.

— Нашел что-нибудь, малыш?

— Еще не закончил. Все находится в страшном беспорядке, трудно разобраться. Сортирую их по датам. Заказал несколько телефонных переговоров. И Ниццу тоже.

Он вытащил из стопки бумаг открытку с видом большого шикарного особняка над Заливом Ангелов. Вилла, окруженная пальмами, была построена в скверном псевдомавританском стиле. Не хватало только минарета. В углу карточки было напечатано: «Оаза».

— Как следует из документов, — сказал Лапуэнт, — она проживала здесь с мужем пятнадцать лет назад.

— Ей не было тогда и тридцати пяти.

— А это фотография того времени: она с графом.

На любительской фотографии супруги стояли перед воротами виллы, женщина держала на поводке двух огромных русских борзых.

Граф фон Фарнгейм был маленьким худеньким элегантным человечком с седой бородкой и моноклем. Его спутница представляла из себя крупную женщину, из тех. на кого оглядываются мужчины на улице.

— Ты знаешь, где они поженились?

— На Капри.

— Сколько лет было графу?

— В год свадьбы ему исполнилось шестьдесят пять. Их семейная жизнь продолжалась неполных три года. Граф купил «Оазу», как только они приехали из Италии.

В бумагах было всего понемногу: пожелтевшие счета,

паспорта с бесчисленными визами, входные билеты в казино Ниццы и Канн. И кроме того, пачка писем, которые Лапуэнт еще не успел просмотреть. У их автора был острый почерк, он предпочитал готический шрифт и подписывался: «Ганс».

— Ты знаешь ее девичью фамилию?

— Мадлен Лаланд. Решилась в Ла Рош-сюр-Йон в Вандее. Одно время была статисткой в «Казино де Пари».

Лапуэнт считал свое теперешнее занятие чуть ли не настоящим наказанием.

— Ничего нового? — спросил он, помолчав.

Конечно, он имел в виду Арлетту.

— Жанвье раскручивает этот клубок. Да и я немного.

— Патрон пойдет в «Пикрат»?

Мегрэ кивнул. В своем кабинете он застал инспектора, который отвечал по телефону и принимал людей, явившихся но поводу установления личности «звезды» стриптиза.

— До сих пор ничего важного. Одну старую даму я отправил в Институт судебной экспертизы. Она, увидев фотографию трупа, была полностью уверена, что это ее дочь. Но работник морга знает ее давно. Она — психопатка, уже лет десять осматривает тела всех женщин, которые к ним поступают.

На сей раз синоптики не ошиблись с прогнозом: Мегрэ сразу почувствовал, что похолодало, и поднял воротник пальто. До Монмартра он добрался быстро. Было чуть больше одиннадцати, и ночная жизнь еще не началась. Люди сидели в кино и театрах, в ресторанах только зажигали огни. В дверях еще не стояли швейцары в ливреях с галунами.

Он зашел в кафе на углу улицы де Дуэ, где уже бывал несколько раз и где его знали. Хозяин, бывший по своей натуре типичной совой, только приступал к работе. Днем бар обслуживала его жена и официант, а он сменял их; вечером.

— Чем могу служить мсье комиссар?

Мегрэ увидел человечка, которого хозяин показал ему глазами. Это был, без сомнения, Кузнечик. Он стоял у стойки, не намного возвышаясь над ней, и потягивал мятный ликер с содовой. Он тоже узнал комиссара, но делал вид, что погружен в изучение расписания заездов лошадей, отпечатанного в газете, и ставил там значки карандашом.

Его можно было принять за жокея, так как он имел соответствующие наезднику фигуру и вес. Но вблизи вид у него был пренеприятный: при детском росте — сморщенное серое лицо без всякого выражения, только глаза, живые и беспокойные, замечали все вокруг. Затаившийся в засадке зверек!