Механический Зверь. Часть 4. Мастер тысячи форм

— Тебе кто-то угрожает!? — Зарычал Варвар, уже готовый сорваться и отправиться рвать глотки.

— Нет-нет, что ты! — Мари замахала руками, словно мельница. — Мы в безопасности, причем даже большей, чем вы можете представить. Не волнуйтесь за Лимму или меня, с нами ничего не случится, я клянусь.

— Это из-за этого человека мы тебя видим от силы раз в год? — Пробурчала Малютка, успокаивающе поглаживая мужа по руке. Сейчас им было не до ссор. В комнате повисла долгая и очень неприятная тишина.

— Нет… — наконец ответила Штучка. Было видно, что она хотела сказать иначе, хотела соврать, но перед ней были люди, поступить так с которыми она просто не могла. Не после того, через что они прошли вместе.

— Если не хочешь рассказывать… — Сариф поймал на себе негодующий взгляд супруги, но все-таки договорил то, что хотел. — Если не хочешь, можешь не говорить, мы не настаиваем. Вздохнув, Лани кивнула. Конечно, она хотела знать, что происходит с подругой, но не ценой этой самой дружбы. Алексис и Джи Даз кивнули следом.

Вот только, как это часто бывает, молчаливое понимание со стороны другого человека может сделать то, на что не способны никакие уговоры.

Глава 24

Огороженные искажениями «загоны», если смотреть на них с высоты птичьего полета, были похожи на четырехлистный клевер. С юга, севера, востока и запада находились коридоры, такие же как тот, по которому впервые к куполу попал Лаз. Еще же четыре прохода, ведущие уже внутрь лепестков-загонов, находились между ними.

И Лаз, находившийся после видения еще в немного дезориентированном состоянии и при этом стремившийся добраться до Айны, местоположение которой почему-то все еще чувствовал как можно быстрее, выбрал неверный, северо-западный проход.

Кмау и остальным магам даже делать ничего не нужно было, лишь дождаться прибытия Сионов — кетанийского эквивалента звания высшего мага, тиреев с максимально возможной для живого существа плотностью души. Выбраться из загонов можно было лишь через один проход, ведь искажения огораживали не только землю, но и, словно купол, закрывали их территорию сверху, чтобы не дать выбраться даже крылатым мутантам. К сожалению, Лаз понял это слишком поздно.

— Что происходит!? — Ронда, находящаяся на грани истерики из-за беспричинного побега и совершенно невменяемого вида Лаза, когда они, наконец, остановились, первым делом потребовала объяснений.

Вот только Лаз ее не слышал.

Очнувшись после трех лет беспамятства и вспомнив, что натворил, он решил оборвать все старые связи и не давать о себе знать ни сестре, ни друзьям, ни той девочке, которую когда-то обещал найти. Первый порыв погрузиться с головой в помощь нуждающимся развеялся в ту секунду, когда он услышал о Сыне Монарха и том, что с ним происходит. Может быть он сам не хотел в этом признаваться, но куда больше проявления альтруизма Лаз хотел мести. Мести той, кто его сюда отправил и «наградил» душой, ставшей причиной стольких мучений и кошмаров в его жизни. Разумом он понимал, что богам что-то сделать могут лишь герои в разных мифах и что у него скорее всего не будет и шанса против сущности такого уровня. Однако заставить себя остановиться он не мог, поэтому и согласился отправиться с представителем Медного Правила. Вот только привело это согласие совсем к иным последствиям. Встреча с Эминой в который уже раз привела все его мысли в хаос и Лаз не знал, что ему делать. Впервые за много лет он начал чувствовать себя счастливым и даже уже начали закрадываться мысли о том, чтобы вернуться к семье, но потом произошел очередной кошмар. Он снова убил. Может быть те люди заслуживали смерти, но вряд ли вообще хоть кто-нибудь заслуживал того, что Лаз сотворил с теми бандитами. И ужас, отразившийся в глазах, что еще вчера смотрели на него с интересом и симпатией, вновь убедил его в том, что от возвращения к родным будет только хуже. Что лучше ему спрятаться в буквальном смысле на краю света, с головой уйдя в исследования, чтобы в очередном приступе гнева от его рук не пострадали невинные люди или тем более его семья. Вот только достигнув края света и даже вроде бы найдя путь для того, чтобы отправиться еще дальше, Лаз вдруг узнал, что одна из самых близких его людей, несмотря на всего несколько часов знакомства, та, что была в прямом смысле его родной душой, попала в ужасную беду, а он слишком далеко, чтобы прийти на помощь.

Пока Лаз изо всех сил спешил к ней, несся сквозь леса на умопомрачительной скорости, расходуя невероятные для обычного человека запасы энергии, он еще мог не думать обо всем этом. Но когда пришло осознание совершенной ошибки вместе с пониманием того, что выбраться из этой западни уже не выйдет, копившиеся все это время мысли обрушились на него, словно лавина.

Он столько раз хотел свести счеты с жизнью, что уже лет с семь сбился со счета. И каждый раз выбирал жизнь, жизнь в мучениях и боли, говоря себе, что это все ради его родных. Только потому что он им нужен, только потому что без него им будет хуже. Потом вдруг оказалось, что куда хуже его семье может быть, если он будет рядом и причин для жизни вроде бы не должно было остаться, но он снова оставил себе лазейку, в итоге уже через пару месяцев позабыв о своем обещании и занявшись совершенно другими вещами. Стоило признать, он просто боялся. Потому что, если он раз переродился, во второй раз такой удачи уже точно не будет и после смерти его уже точно ждало вечное и бесконечное ничто. Смирившись с этим в прошлый раз, там, в пустыне африканского континента, в этой жизни он уже не был способен решиться на такое. И что бы он не говорил, как бы не убеждал себя и окружающих, леденящий страх смерти преследовал его везде и всюду. Причем не только своей, но и смерти в принципе. Он боялся умереть и боялся забрать чужую жизнь, в противном случае многих кошмаров в его жизни можно было бы избежать. Но он задабривал совесть мыслями о морали и принципах, опустившись настолько, что даже был готов отдать право принятия решений за свои поступки и потенциально отнятые жизни в чужие руки.

И к чему привели его эти принципы? Чем окончилась та мораль, что он так старательно пестовал и лелеял? Что принес ему страх смерти и убийства?

Семья считает его мертвым, король, предавший его и разменявший, словно пешку в шахматной партии, наживается на созданной им магии, один из лучших друзей убит его же руками, та, в которой он видел любовь прошлой жизни, боится, словно страшнейшее из чудовищ… а теперь еще и маленькая девочка, которой он пообещал обязательно найти ее и больше не уходить, страдает где-то там, отчаянно взывая о помощи.

А он просто бесполезен. Он не вернул семью, не отомстил предателю, не спас друга, не уберег любимую и даже помочь одной маленькой девочке уже не способен. Зачем вообще была его жизнь? Зачем богиня выкинула его в этот мир? Не родись он, а вернее родись Лазарис Морфей обычным ребенком, без чужих воспоминаний, и не только его жизнь была бы лучше, но и жизни множества других людей наверняка пошли бы по куда более светлому пути.

И теперь ему оставалось лишь дождаться появления рыболюдей, теперь уже вряд ли готовых проявить хотя бы наигранное радушие, после чего стать в лучшем случае пленником, а в худшем подопытным кроликом наряду с мутантами этой проклятой земли. И та же судьба ждала и еще троих людей, виноватым лишь в том, что согласились отправиться вместе с ним. Паники, как тогда, в воспоминании о случившемся в мире его души, не было. Осталось лишь отчаяние.

.

Фауст. Это имя ему нравилось, хотя за столь долгую жизнь у него их было так много, что, казалось, уже ничто не способно удивить. Он жил столько, что сложно представить, однако все равно продолжал поражаться людям. С каждым разом это было все сложнее, все меньше становилось такого, что он еще не видел, но при этом каждый раз, когда он уже думал, что вот оно, все, он уже видел все что можно было, неизбежно удивлялся снова.

И человек, давший ему это имя, был именно таким. Лазарис Морфей был самой обыкновенной и в то же время совершенно удивительной личностью. Взвалив на себя груз ответственности, казалось, за целый мир, он, не будучи ни богом, ни героем сказок, страдал от этой тяжести, сгибался под ее весом до самой земли, но тем не менее продолжал тащить ее на своем горбу. И мир, постоянно добавляющий ему трудностей, отчаянно пытающийся сломать, каждый раз вместо этого ломал об него зубы.

Конечно, путешествие с таким грузом не может обойтись без последствий. Он был весь в ранах, синяках и ссадинах, жутких, иногда казавшихся совершенно несовместимыми с жизнью. Но при этом он продолжал идти, сам не зная куда, плутая во тьме, заходя в один тупик за другим, снова и снова, лишаясь сил, оставляя за собой длинный кровавый след, он продолжал двигаться вперед, неизвестно откуда добывая силы на то, чтобы переставлять искалеченные ноги. Ему было бы в сто раз проще, сбрось он этот груз, откажись он от него, плюнув и оставив его пылиться на обочине. И пожалуй это было бы куда более умным поступком, чем все что он делал до этого. Но появлялись новые раны, становился шире и ярче след крови, тяжелее ноша, а этого все никак не происходило.

Да, он мог быть излишне самоуверен, неуравновешен, мог быть горделив или даже самовлюблен, испытывал чрезмерную любовь к красивым жестам и театральщине, в общем был самым обычным человеком с кучей недостатков и закидонов. Но за всем этим Фауст видел происходящую внутри него борьбу и потому был готов мириться со всем остальным, искренне радуясь каждому новому шагу и стараясь помочь, где словом, где делом.

Но даже у самого стойкого рано или поздно наступает момент, когда он, только что мастерски балансировавший на острие ножа, вдруг начинает заваливаться в бездну и самостоятельно вернуться в устойчивое состояние уже не способен. И если не найдется человека, который сможет удержать его, схватить в последний момент за руку и спасти от падения, то на дне пропасти его не будет ожидать ничего кроме краха. И как бы Фауст не был умен, сколько бы опыта не накопил за долгие века своей жизни, и каким бы авторитетом не пользовался, для Лаза он не был таким человеком.