Мексиканка

– Джаз лучше рока, – сказал Мёрфи, снова появляясь в гостиной. – Рок квадратный, стоит на повторениях. Джаз гибкий, извилистый. Я бы даже сказал, что рок твёрдый, а джаз жидкий, а потому растекается и заполняет пустоты в душе.

– Интересно, – перебила меня Стрелка. – И ты стал рисовать?

– Дара стал рисовать, – сказал я.

– И как? Помог ему совет старика?

– Да. И нет.

– Понятно. И непонятно. Самое непонятное – почему ты не стал показывать этот текст Салли? Потому что ты тайком от неё ходил к Мёрфи?

Антиквар, хоть и заявил, что лёг спать, явно курил трубку в своей комнате и до нас долетал пряный запах и казалось, что у нас в камине горят настоящие поленья.

Я сделал большой глоток вина.

– Хочешь, расскажу кое-что?

– Давай. Такой голос у тебя… будто расскажешь что-то стыдное. Не переживай. У меня стыда нет, и тебе меня стыдиться не нужно.

– В общем. Он подарил мне репродукции. Я стал на них смотреть, стал рисовать… Я неплохо научился рисовать. Но… среди них была одна картина. Я в неё влюбился. Там была девушка с таким взглядом, что… Знаешь, когда я понял, что никогда такого не нарисую, я стал смотреть на реальную девушку. На Салли то есть. И на других тоже стал смотреть. И понял, что… Что… Это всё не то. Она – та, нарисованная, она настоящая. То есть, я хочу сказать… я по-настоящему был влюблён только в неё. Я думал, что это пройдёт, но… Уже прошёл год…

– Вот блядь.

– Ну? Зачем материшься?

– Затем, что я Стрелка. Белка никогда не матерится, а я всегда матерюсь. Так нас проще отличать.

– Белка вообще ничего не говорит никогда.

– Много ты знаешь про Белку.

Мы помолчали.

– А что за картина-то? Как называется? Я её видела? Рембрандт какой-нибудь?

– А это Дара узнал только спустя несколько месяцев.

– В смысле? Погуглить не мог?

– Сперва просто не хотел. Боялся разрушить тайну. Узнать про неё слишком много. А потом…

Я вздохнул и решил, что мне таки иногда проще читать свои тексты, чем объяснять кому-то целую жизнь в двух словах.

Дара кивнул и направился к выходу.

– Да, послушай, у меня просьба, – сказал вдруг старик.

Дара остановился и оглянулся.

– Я не хочу отвлекать Салли, у неё экзамены и всё прочее. Но у меня тут кое-какие роботы стали сбоить. Надо бы настроить, а я не хочу лезть в прошивки без Салли. В общем… знаешь фонтан на Ай-Сквер?

– Да, конечно.

Мёрфи протянул Даре небольшой брелок.

– Я там примелькался слишком, а на тебя внимания не обратят. В общем, сядешь на лавочку, нажмёшь на пультик. Рюкзак с собой не забудь.

– Зачем?

– А, Салли не рассказывала? В общем… Когда нажмёшь на пультик, один из мраморных ангелочков слезет с фонтана и прибежит к тебе. Ты его в рюкзак – и всё. Подержи пока у себя дома, при случае закинь ко мне. Только ради бога, не попадись на глаза никому, ладно? Моя репутация уже ничего не стоит, а тебе скандал ни к чему.

Даре захотелось спрятать руки в карманы, но руки были заняты кипой репродукций, поэтому он сжал пальцы ног, так что послышался явный хруст.

– Ах вот оно что, – сказал Дара. – Те самые бледные голые дети.

– Да, неловко вышло. Хотя ещё смотря кому. Если художник сделает скульптуру голого мальчика в натуральную величину, её запретят выставлять. Но если мальчика сделали в XVIII-м веке, сделали из мрамора и у него крылышки – то это не детская порнография. Это фонтан на городской площади.

– Но? То есть он не мраморный? И как он туда попал?

Мёрфи отмахнулся от вопроса.

– Его зовут Хили, – сказал старик.

– Кого?

– Ангелочка. Так возьмёшь его? Сделаешь доброе дело.

Дара молча кивнул.

В радиусе двух миль от Карен

Раздался шорох.

Дара бросил взгляд в угол – на кучу одежды – и снова углубился в планшет. Под кучей одежды жил ангелочек Хили, а справа от него стояла репродукция картины, закрытая тряпкой. Дара лежал на кресле в противоположном углу. Между ним и окном стоял письменный стол, поэтому когда в окно полезли, он не сразу понял, что происходит.

Ему следовало ожидать визита: три дня назад была генеральная репетиция выступления на выпускном балу. Собралось полшколы и Карен демонстрировала главный танец: вальс с элементами танго-нуэво. Во время второго прогона Чарли, её партнёр, оттоптал Карен ногу и был изгнан со сцены. Третий прогон Карен танцевала с роботом. Ни для кого не было секретом, что они тренировались с роботами, но никто не знал, откуда его привезли и сколько он стоит. Ходили слухи, что его взяли напрокат и в день прокат стоил столько же, сколько весь выпускной вечер в нашей школе. Говорили, что робот произведён в Аргентине, а кто-то сказал, что его сделали в Америке, но обучали в Аргентине.

Собственно, никто особо на сцену не смотрел, все обсуждали стоимость робота и накладные расходы перемещения железки из Аргентины в Ирландию, до тех пор, пока робот не сорвал с Карен платье. Тогда все посмотрели на сцену. Потом робот сорвал с Карен лифчик.

Это всё Дара узнал в столовой от Гаррета и компании. Доев сэндвич, он встал и стал застёгивать рюкзак, не дожидаясь окончания рассказа: в последнее время он даже не придумывал поводов – просто уходил из-за стола, чтобы не слушать.

– Эй, Дара, – сказал ему вслед Гаррет.

– Да?

– Говорят, у Карен правая грудь больше левой.

– Ему неинтересно, – сказал Эрик. – Он сам всё видел.

– А, ну да, – сказал Гаррет. – Так это правда?

Дара показал средний палец и ушёл под хохот. Если бы он остался за столом и дослушал обсуждение, он бы знал, что это не закончится добром.

Створку окна подняли снаружи и Дара услышал голос:

– Вот он валяется.

Дара было вскочил с кресла, но от удара в грудь упал обратно – кто его ударил, он не успел увидеть.

– Её здесь нет?

– Нет, – добавил кто-то и выматерился.

– А где ты её обычно пилишь? – спросил кто-то Дару и ему посветили фонариком в лицо.

Дара попытался вдохнуть, но у него не получилось.

– Ну нахрена ты ему в солнечное сплетение-то?

– Так здоровый лось. Надо сразу срубить.

– Может связать?

– Чем? У тебя верёвка есть?

– Не надо вязать, – сказал властный девичий голос. – И фонарик убери.

Дара наконец смог вдохнуть и оглядеться. В комнате были Эрик и ещё три человека из футбольной команды. Возле окна стояла Софи – подруга Карен. Парни держали в руках ножи и дубинки. У одного была цепь.