Мелкий жемчуг
Шрифт:
Помощник
Абу Зарр аль-Гифари, как и его великий предок того же имени, провел жизнь в изучении мудрости пророка и воли Аллаха. Он знал наизусть святой Коран, читал и перечитывал Таурат со всеми толкованиями, Забур на языках егуд и альасбания, Инджиль впитывал, казалось, не одними глазами, а всей душой, а Сухуф толковал и преподавал в медресе в тех городах, куда забрасывала его трудная судьба бродячего мудреца-суфия.
Он родился в приморском городе Сус и от своего многоученого отца впитал любовь к знанию, веру в чудеса, угодные Аллаху, и презрение к мирским благам. С юношеских лет он искал новые свитки и новых учителей, странствуя по Магрибу, и слава его бежала впереди старой ослицы, нагруженной легкой ношей: важнейшие
Так ходил он и искал тайное знание, которое научит достойного совершать чудеса во имя Аллаха, милостивого и милосердного. Ибо ясно и не знающему грамоты бедуину или даже вообще не ведающему Божьего присутствия чернокожему дикарю, что нет справедливости под небесами. А значит, Милосердный поджидает правоверного, который подчинит себе Иблиса и вынудит его отказаться от зла. Тогда роженицы будут улыбаться, производя на свет дитя, больные излечатся, бедные обретут достаток, неверующие обратятся к Творцу, а враждующие помирятся. И ради этой цели Аббу Зарр аль-Гифари штудировал Аристотеля, разбирал рукописи египетских жрецов и старался понять странные колышки, начертанные на древних глиняных табличках.
Однажды, копаясь в подвале полуразвалившейся мечети в Марракеше, он нашел свиток с оборванным началом. Суфий протянул руку, и между его средним пальцем и свитком загорелась нестерпимым светом маленькая молния, вызвавшая ужасную боль в ладони, вспышку надежды в душе и радость достижения цели в его старом сердце. Он выучил свиток наизусть и спрятал его в кожаный мешочек, носимый на шее. Восемь недель он работал в Марракеше – читал проповеди в мечетях, давал уроки письма и чтения детям, носил воду продавцам на рынке и лечил старых служанок в гареме Якуба-аль-Мансура. Наконец собралось довольно денег для путешествия в Багдад. Аббу Зарр аль-Гифари купил крепкого мула и двинулся на восток.
Ядовитые змеи, хищные звери и злые люди встречались на его пути, но ни они, ни собственная физическая немощь не сумели задержать благочестивого, стремящегося выполнить волю Аллаха. В Багдаде он остановился на постоялом дворе у южных ворот. Сам он мог бы обойтись без отдыха, но верный мул отощал от трехмесячного пути и скверного корма. Старик велел хозяину караван-сарая три дня кормить его животину свежим сеном и поить родниковой водой с добавлением меда, а сам углубился в текст. Для этого он даже не вынул свиток. Помнил, как слова святой молитвы: путь через восточные ворота до зарослей тамариска, что в сорока шагах от впадения реки Диала в великую реку Тигр. И там, в гуще кустарника, таится вход в подземную пещеру, где на глубине сорока локтей расположен клад. Надо найти сосуд – обиталище иблиса и произнести заклинание ему в лицо, когда он против своей воли появится на свет. И все. Счастье для всех. Чтобы никто не ушел обиженным.
Утром четвертого дня мудрец совершил намаз, вывел мула из конюшни и поехал на базар. Правоверные охотно показывали дорогу. На базаре он купил длинную прочную веревку и факел и спросил хозяина лавки, нет ли у него смышленого парнишки-поденщика.
– Да болтается здесь один, – ответил тот. – Позову.
Юноша, услышав, что за день работы ему предлагают целый дирхем, низко поклонился философу, назвал свое имя и цветисто благословил работодателя. Они двинулись к восточным воротам, вышли из города и направились к устью Диалы. В зарослях тамариска слуга и старик блуждали несколько часов, пока старый магрибинец не нашел дыру в земле, заросшую кустарником, в точности такую, какая была описана в свитке. Аббу Зарр аль-Гифари велел привести мула, привязал веревку к седлу, чтобы легче было удерживать, и приказал отроку цепляться за веревку и лезть в пещеру.
За пояс паренька был заткнут факел, за пазухой хранились трут, кремень и огниво. Он добрался до дна, зажег свой факел и закричал от изумления и восторга:
– Хозяин, спускай корзину, здесь горы золотых монет!
–
Глупости, – ответил аль-Гифари. – К чему суфию золото?– Тогда драгоценные камни…
– Там должен быть сосуд… Что-то вроде масляного светильника. С сурами из Корана. Найди его.
– Нашел! – закричал слуга. – Он здесь. А зачем тебе? Чем он лучше золота и драгоценностей?
– Ты не поймешь, – раздраженно ответил сгорающий от нетерпения магрибинец.
Внизу помолчали.
– Ну раз он так хорош, я, пожалуй, оставлю его себе и поищу другой выход из пещеры, – наконец крикнул мошенник.
– Постой! Мальчик! Постой! Возьми себе все драгоценности, любые сокровища! А мне отдай лампу! Эй! Мальчик! Как тебя там… А, вспомнил… Аладдин!!! Верни-и-и-ись…
О семейных узах
У козы было семеро козлят. Вероятно, она была вдова или разведенная. Во всяком случае, козел не принимал никакого участия в семейных проблемах. Возможно, он целыми днями пропадал на работе. Или лежал на диване и ни во что не вмешивался. Очень обычное гендерное поведение.
Более интересные и загадочные обстоятельства были у трех поросят. Мама, свинья, не появлялась ни в период житейских катаклизмов своих детишек, ни в пору их благоденствия. О папе тем более нет помину. Неужели эти упитанные розовые малыши сироты? Кто же одевает их, кормит и учит? Кто покупает им матроски и стройматериалы? И отчего вообще такие благополучные и ассертивные поросята живут в лесу? От кого и почему они сбежали из родного свинарника? Боюсь задумываться о мрачных тайнах их прошлого. Неблагополучная семья – самое мягкое, что можно сказать с определенностью.
Колобка воспитывают дедушка с бабушкой. Красную Шапочку – мать-одиночка. У Буратино только отец…
Карлсон живет один. Что вполне естественно для шведского мужчины в самом расцвете сил.
Только Журавль и Цапля – пара интровертов – пытаются пожениться. Давно и безуспешно ходят они друг за другом по болоту, а дело не слаживается. Что вы хотите?! Кризис семьи как социального института.
Свет мой, зеркальце
У одной пожилой леди было волшебное зеркальце. Она, конечно, могла смотреться в него, но у дамы был критический ум, и это зрелище не доставляло ей никакого удовольствия. Зато зеркальце охотно показывало знакомых ей особ и их мужей. Мадам имела довольно досуга, так что всегда могла удостовериться: если она и не самая прекрасная в мире, то уж точно и не самая безобразная.
Зеркальце у нее было более чем волшебное. Как горшочек с бубенчиками, оно демонстрировало, что стряпают на кухнях у знакомых и даже у незнакомых, а заодно сообщало, понравилась ли стряпня хозяевам и их гостям. Если леди хотелось поговорить со своими подругами, зеркальце немедленно показывало их, и они весело щебетали, хвастаясь друг перед другом новыми прическами и украшениями, подаренными преданными мужьями.
Но бывало, что все знакомые надоедали, и тогда хозяйка просила у зеркальца показать, что происходит за морем: кто стал премьер-министром в далеком королевстве, какие сплетни ходят о его жене и любовнице и какие проказы сошли с рук его великовозрастному сыну.
Иногда дама ездила в театр. Но если на улице было сыро или дул ветер, она оставалась в своей уютной теплой гостиной и приказывала зеркальцу показать весь спектакль. Упиваясь музыкой и танцами, она не рисковала подхватить простуду или прострел в пояснице.
Обладательница волшебной вещицы была весьма образованна и любила стихи. Зеркальце готово было разыскать авторов самых лучших поэм, сообщить им мнение утонченной читательницы и выслушать их благодарность.
Когда дама скучала, зеркальце показывало ей далекие страны – глубокие ущелья, старинные замки, высочайшие вершины, джунгли и саванны с высоты птичьего полета. Оно готово было проникнуть в пучины моря и даже на светила небосвода. И любознательная владелица зеркала часто разглядывала дикие места, наслаждаясь шумом водопадов, пением экзотических птиц и порханием прекрасных бабочек.