Мелькнул чулок

И Гарри был на трибуне, глядя на нее, прислушиваясь к напряженному молчанию…

Она взглянула в синее небо над пальмами в саду миссис Гюнтер – ни облачка. Только едва заметное марево над холмами окрашивало их в серо-зеленый цвет.

Решившись забыть прошлые обиды и неумение нырять спиной вперед, она наклонилась назад, оттолкнулась от трамплина и снова увидела поразительную синеву, деревья и весело машущую, перевернутую вверх ногами Марго. И тут же вода сомкнулась над ней. Энни, отфыркиваясь, выплыла на поверхность; вода струилась по лицу, волосам, груди.

– Ну вот, – смеялась Марго, – попробуй теперь сказать, что не сумеешь повторить такую чепуховину еще раз, врушка несчастная.

– Я в самом деле не умела, – выдохнула Энни и поплыла к берегу.

– Удивительно, как иногда трудно связать одно с другим. Почему я никогда не пыталась так нырять в школе, хотя это, должно быть, совсем легко, особенно после того, что я проделывала. Совсем детский прыжок!

– Сказано истинной героиней Пруста! – кивнула Марго, садясь на бортик бассейна. – Читала когда-нибудь Пруста?

– Ни слова, – покачала головой Энни. – Но тут же поправилась. – Нет, как-то давно Дэймон читал мне отрывок. «О женщинах, меняющих лица».

– Дэймон будет разочарован. Для него Пруст – начало и конец всему. Видишь ли, он уверен, что каждый человек состоит из множества маленьких «я», почти как тело состоит из клеток. Каждая из них рождается в определенный, важный момент в жизни. И эти «я» сосуществуют бок о бок, не общаясь друг с другом, и даже не знают о существовании остальных.

И, медленно болтая ногами в воде, объяснила:

– Причина, по которой люди могут противоречить себе во мнении и действии, та, что одно маленькое «я» или целая группа верят в одно и делают по-своему, а другая, сформированная раньше или позже, ведет себя совершенно противоположным образом.

Она откинула со лба прядь мокрых волос.

– Пруст сказал бы, что некоторые из «я» знают все виды прыжков – те, которые ты выполняла в университете, видела в детстве и тому подобное. Ты все умела, просто считала, что только дети постарше могли нырять спиной вперед.

Энни нахмурилась, ошеломленная услышанным.

– Наверное, ты права, – призналась она.

– Возьми Дейзи в «Плодородном полумесяце», – продолжала Марго. – Она частично учится на собственных ошибках, когда Дэниел бросил ее в высшей школе. И эта часть ее души будет побаиваться любой связи с такими самовлюбленными типами. Но, думаю, другая часть – та, которая все еще помнит отца и восхищается им, никогда не признает поражение и будет продолжать выбирать одного Дэниела за другим, и неважно, какие страдания ей придется из-за этого терпеть. И с каждым новым человеком, она будет осознавать свои ошибки, но только на одном уровне. На остальных все будет по-прежнему.

– Понимаю, – кивнула Энни. – Однако каким-то странным образом она растет. Меняется. Дети и ее любовь к ним доказывают это. – И в конце концов она не сможет совершать таких ошибок, как вначале, как ты думаешь?

– Верно, – согласилась Марго. – Видишь, маленькие «я» могут атрофироваться и умирать, либо поодиночке, либо все сразу. Только сейчас те «я», которые считали, что ты не сможешь сделать прыжок, погибли. Совсем как клетки тела. Некоторые погибают и заменяются быстрее остальных. Тогда причиной этого может быть случай, как сейчас, когда я уговорила тебя прыгнуть.

Она смахнула со лба капли воды.

– И вот, совсем неожиданно, человек может изменить оценку на прямо противоположную, которую считал абсурдной еще год назад, или сделать что-то совсем не то, что недавно намеревался. Верно, от старых привычек трудно избавиться, но все-таки можно. И мы словно возрождаемся заново, и неважно, что еще недавно цеплялись за старое.

Энни задумчиво глядела на подругу. Но Марго, рассмеявшись, пожала плечами.

– Ну вот, опять я читала лекции, словно профессор. Никогда не могу сдержаться.

– Нет, – возразила Энни, полная решимости понять, о чем говорит Марго. – Думаю, ты права. И неважно, насколько часто ошибалась Дейзи в мужьях. Она незаметно менялась, сама того не сознавая. И вся трагедия заключается в том, что она погибает в тот момент, когда готова начать совершенно все сначала. Стать свободной.

– Верно, – серьезно ответила Марго. И это другой конец полумесяца. Плодородный полумесяц, поняла? Приносящий перемены и новую жизнь. Насколько я понимаю, кривая ее бытия подобна дуге, вырезанной из круга. Конечно, авария положила всему конец, но даже если бы ее не было, все вовсе не повторялось бы снова и снова; нет, кривая отклонилась бы от исходной точки и пошла бы немного в ином направлении.

Она остановилась, подыскивая слова.

– Словно орбита в ранних книгах Дэймона. Орбиты никогда не бывают совершенными, они всегда отклоняются в различных направлениях в неизвестное. Орбиты для Дэймона подобны группам маленьких «я», медленно преображающихся, как у Пруста. Думаю, у Дэймона прустовский стиль мышления.

Энни кивнула, скрывая за улыбкой только что пришедшую в голову мысль.

Идеи, которыми они обменивались, затронули Энни гораздо глубже, чем подозревала Марго.

Прошло уже почти четыре месяца с тех пор, как Энни и Фрэнк стали любовниками. Хотя Фрэнк все реже приходил к Энни днем, они несколько раз в неделю встречались по вечерам.

Почти все время Энни проводила с Марго и Кончитой, думая о Дейзи и новой судьбе, которую предстояло воплотить на экране, но где-то в душе постоянно тлело предчувствие новой встречи с Фрэнком. И когда он звонил или заезжал, Энни чувствовала, как исчезает куда-то страшное напряжение, накопившееся в ней со времени их последней встречи.

Вечер обычно кончался в уютной квартире Фрэнка в полутемной спальне, ожидающей их безмолвного лихорадочного слияния.

Чем больше Энни узнавала тело Фрэнка и его ласки, тем крепче становились колдовские сети, которыми он ее опутал. Теперь ей так же хорошо, как собственные, были знакомы вкус его губ, упругая гладкость кожи, ритмы желания. Только в его объятиях она чувствовала себя так, будто вернулась в родной дом, и она бросалась в них, опьяненная теплом сильных рук.

Его молчание, когда-то так раздражавшее Энни, обернулось безмолвным нежным вниманием, согревавшим ее после их близости. Как она любила сейчас эти моменты, говорившие, казалось, о силе характера и решимости защитить Энни и подарить ей наслаждение.

И хотя они во время встреч никогда не говорили о будущем и не гадали, чем кончатся их отношения, осложнившиеся к тому же переменами в жизни Энни, глубокая искренность в голосе Фрэнка была свидетельством того, что он серьезно воспринимает их близость, стремится к Энни всей душой.