Мелочи жизни
Шрифт:
— Да на здоровье, Господи... Вот уж что тебе не грозит, так это алкоголизм... Но как-то... Ты такой колючий...
Шведов провел рукой по щетине.
— Не может быть. Наверное, спешил утром, плохо побрился. — Он откровенно издевался.
Но Маша была терпелива.
— Очень смешно... Может быть, скажешь лучше, с кем выпил? И по какому поводу? У тебя что, неприятности?
— Мелкие. Но такие, чтобы сразу требовалось сострадание.
— А со мной совсем не нужно быть Рембо. По-моему, скучно, когда рядом супермен, ничем не прошибаемый... Когда он семь дней в неделю такой,
— Да, такое за тобой замечено. Но с этим — к другому твоему мужу. Он, судя по всему, ценитель...
— Он — да... А в чем дело, Игорь?
— Ни в чем.
— Не отвечай как шестиклассник. Я что, плохо отношусь к тебе? У нас что-то не клеится?
— Самое забавное, что вроде бы этого не скажешь.
— Ну а в чем же тогда дело?
Шведов молчал. Говорить он хотел, даже кричать, но не знал, с чего начать.
— Расскажи мне, что за неприятности. Они на самом деле мелкие? А крупная у тебя может быть только одна: это если вдруг объявят военный коммунизм и всем женщинам нужно будет носить форму, как китайцам когда-то. Вот тогда Шведову хана...
Усевшись на подлокотник кресла, Маша принялась гладить Шведова по волосам.
— ...А если этому не бывать, то все другие неприятности и вправду мелкие. Если сравнивать с большинством, то Шведов и вправду титан.
— Из мифологии или из поезда?
— Из какого еще поезда?
— Титан в поездах — это большой кипятильник...
— Сама знаю, не сбивай меня, пожалуйста... Я говорю, что неприятности, которые других людей сбивают с ног, — для тебя комариный укус.
— Комаров я как раз боюсь.
— Ну я не в буквальном смысле! Давай найдем какоенибудь другое сравнение — ну, как лилипутская стрела для Гулливера.
— Ага... Если она — не в глаз...
— Игорь, ну погоди со своими придирками. Я же не просто воркую. Я по делу...
— Ах вот оно что! Тогда слезай с подлокотника, не касайся меня ласковыми ручками, а просто и честно назови сумму.
— Какую сумму?
— Которую тебе надо у меня выклянчить.
— Да не нужна мне никакая сумма! Я про Катю хотела... Ну, помнишь ее... Знаешь, как она тут плакала от беспомощности... от того, что ей страшно: она же одна растит ребенка...
— Короче, в чем проблема? — перебил Шведов грубо.
— Игорь, по-моему, ты вел себя по меньшей мере невежливо... — заметила Мария Петровна.
— Милая, замечания делай, пожалуйста, своим шестиклассникам, а я уж как-нибудь... Так в чем проблема? Ты же хотела по делу? Вот и говори. Знаешь, мы, деловые люди, не любим, когда вокруг да около. Привыкай сразу брать быка за рога...
— Ну хорошо. Катя потеряла работу. А в парикмахерском деле она профессионал. Не хуже твоего Алика-Фигаро...
— Нет, боюсь, что тут я ничем не смогу быть полезен, — снова недослушав, перебил Шведов.
Он встал, прошелся по кабинету. Игорю Андреевичу хотелось, чтобы Маша сейчас находилась от него как можно дальше: тогда ему легче будет говорить.
— Ну пусть даже и не к тебе, Игорь... Я понимаю, что у вас, может, и нет вакансии,
но тебе же достаточно только...— Снять телефонную трубку, да? — продолжил за Машу Шведов. — Ты это хотела сказать?
— Игорь, я... — Мария Петровна' еще никогда не видела Шведова таким.
— Нет, Маша, нет. И другого ответа не будет! Так что завязывай с этой темой!
— Я не понимаю... Дело в том, чья она сестра? Поэтому мы такие неумолимые, да? Глупо, Игорь! Не будь Сережа ее братом, я все равно хотела бы иметь Катьку подругой. Она отличная девка. Отзывчивая, свойская... Знаешь, как с ней в компании хорошо! А вот сейчас ревет в три ручья...
— Дорогая Мария Петровна, — Шведов был неприступен, — я еще раз вам повторяю: концерт окончен. Больше я не осушаю слез близких вам людей, не утираю их носов, финита ля комедия.
— Утомился?
— Считай, так. Вакансии закрыты, телефоны отрубились, всем говори, чтобы не рассчитывали больше на гуманитарный фонд Шведова. Обанкротился! Вот именно, утомился! Ничего нет более утомительного, чем ощущать себя идиотом!
— Такой тон... Это у нас что-то новенькое. — Маша почувствовала, что Игорь не просто в плохом настроении — происходит что-то серьезное. — Ты в чем-то обвиняешь меня?
— Маша! Только не гляди на меня глазами Чебурашки, ладно? Лучше в себя попристальнее, в себя!
— А что произошло, Игорь? Ведь произошло что-то сегодня? Скажи, а не интригуй, не мотай нервы... Мне вовсе это не полезно в моем... положении...
— Так и знал! — Шведов по-прежнему беспокойно мотался по кабинету. — Ну конечно! Этот козырь должен был вступить в игру! Минутой раньше, минутой позже! Как без него, он убойный! Но, знаешь, с какой-то минуты я и в нем усомнился, к собственному ужасу! Да, в этом неотразимом твоем козыре! Подумал: а не главный ли это шулерский ход?
— Игорь, пожалуйста! — взмолилась Маша. — Не надо сейчас темнить, наводить тень на плетень! Я не пойму просто... Меня тошнит, если хочешь знать!
— Хорошо, — соблаговолил модельер. — У нас с тобой, Маша, есть доброжелатели. В кавычках. Анонимные какие-то. Я не дознался пока, кто это и чего ради они хлопочут. Какую преследуют цель. Дознаюсь. Это не самое главное. А главное— что подбросили они мне письмецо... — Шведов достал из кармана письмо, показал. — Вот это.
Маша вздрогнула — письмо, конечно, вернее — конверт, она узнала сразу.
— Я вижу, что это твоя рука, — продолжал Шведов, — но только где-то к середине понимаю, что пишешь ты не мне, а Сергею.
— Не может быть!
Маша протянула руку к письму, но Шведов и не подумал давать ей его.
— Но тут уж меня захватывает сюжет, я, пардон, дочитываю до конца. При всей моей брезгливости к такого рода вещам.
Только тут Игорь Андреевич протянул Маше конверт. Маша взяла, быстро достала письмо. Проглядела...
— Ну да... — проговорила она не сразу и с трудом. — Здесь то, что я чувствую. Не всегда, а время от времени. Но разве то, что я делаю, не важнее? Я ведь тут, а не там... Я с тобой... И насчет самого письма я передумала... Иначе его Сережа читал бы, а не ты... Игорь, ну какие, к черту, доброжелатели? Откуда? Сам ведь взял из сумочки, да?