Меловой человек
Шрифт:
И тут я все понимаю.
Я просыпаюсь в куче постельного белья на полу рядом с кроватью. Мой копчик ноет — кажется, я крепко ударился. Я лежу, задыхаясь, и позволяю реальности медленно наполнить мое сознание. Вот только это не работает. Я все еще там, во сне. Вижу ее лицо, чувствую ее пальцы на своих губах. Я зарываюсь пальцами в волосы и распутываю колтун. Опускаю взгляд. Манжеты моей пижамы и тапочки все в грязи и гнилых листьях. В воздухе витает кислая вонь мочи.
Я сглатываю ком в горле.
Мне нужно переварить и понять кое-что еще, и побыстрее, до того, как этот паук успеет выползти из моей головы.
Я заставляю себя подняться
Так бывает, когда смотришь на оптическую иллюзию, и, как бы ни старался, все, что ты видишь, — это сплошные точки и извилистые линии. А затем ты чуть-чуть поворачиваешь голову и скрытый рисунок расцветает у тебя перед глазами. Четкий и ясный как день. И как это ты не замечал его раньше? Очевидно до смешного!
Вот так и я. Все это время я смотрел на ситуацию под неправильным углом. Как и все. Возможно, потому, что в мозаике недоставало решающего кусочка. А может, потому, что на всех фотографиях, во всех газетах и сводках новостей показывали Элайзу до происшествия на карусели. Именно она стала Элайзой, Девушкой из Леса.
Но это было не так. Это была не та девушка, чью красоту столь жестоко уничтожили. Не та девушка, которую пытались спасти мы с Хэллораном.
И, что самое важное, вовсе не Элайза недавно решила, что наступило время перемен. Не та девушка, которая покрасила волосы. Другая, которая была ни капли не похожа на Элайзу.
«Никто не хотел навредить Элайзе — важно. ВОЛОСЫ».
1986—90-е годы
В возрасте девяти или десяти лет я был страстным поклонником сериала «Доктор Кто».[31] Но к тому времени, как мне исполнилось двенадцать, сериал стал ужасно глупым и бестолковым. По-моему, все покатилось к чертям, когда Питер Дэвисон регенерировал в Колина Бейкера, а тот и вполовину не был таким крутым, носил идиотский пестрый пиджак и цветастый галстук.
Так или иначе, до того момента я сходил с ума буквально от каждой серии. Особенно той, с далеками, когда они в итоге так и не сказали, чем все закончится. Кажется, это называется «открытый финал».
И он оказался намного круче, чем обычный финал, которого я ждал целую неделю. В первом эпизоде Доктор часто оказывался в смертельной опасности: то он был окружен далеками, которые хотели его убить, то оказывался на корабле, который грозил вот-вот взорваться, или сталкивался лицом к лицу с жутким монстром. В общем, в безвыходной ситуации.
Но обычно ему удавалось, по словам Толстяка Гава, «эпично свинтить». Он всегда находил какую-нибудь лазейку, или его неожиданно спасал Ю.Н.И.Т..[32] Или он пускал в ход свою звуковую отвертку, короче говоря, так или иначе выживал. И как бы мне ни нравилось это, я все равно чувствовал себя капельку разочарованным. Как будто меня обманули. Странное дело.
Ведь в реальной жизни так не бывает. От ужасной судьбы не сбежать с помощью звуковой отвертки или специальной кнопки самоуничтожения, как у киберлюдей.[33] Такое в реальности не сработает.
И все же с того самого момента, как я узнал о смерти мистера Хэллорана, мне очень хотелось, чтобы у меня появилась именно такая возможность.
Все изменить, исправить так, чтобы мистер Хэллоран остался жив. Чтобы он каким-то образом вернулся и сказал всем: «Вообще-то я живой. Я этого не делал. Вот как все было в действительности…»Наверное, проблема заключалась в том, что конец нашей истории казался мне каким-то неправильным. Плохим. Какой-то антиразвязкой. Мне не давало покоя чувство, что все должно было сложиться по-другому. К тому же кое-что меня постоянно смущало. Если бы мы говорили о «Докторе Кто», я бы назвал это «сюжетными дырами». Писатели и сценаристы всегда надеются, что ты их не заметишь, но ты все-таки замечаешь. Даже когда тебе двенадцать. Точнее, особенно в двенадцать. В этом возрасте на любой обман ты реагируешь очень болезненно.
То есть в конце концов все сошлись на мысли, что мистер Хэллоран был просто чокнутым, — как будто это все объясняло. Но даже если ты чокнутый, даже если ты — шестифутовая ящерица из «Доктора Кто», у тебя должен быть хоть какой-то мотив…
Однако, когда я сказал об этом остальным, то есть Толстяку Гаву и Хоппо (несмотря на все пережитое в лесу, мы с Майки все равно не помирились и нечасто общались), Гав просто покрутил пальцем у виска и заявил:
— Он сделал это, потому что у него кукушка поехала, старина. Шарики за ролики зашли. Крыша протекла. Он был психом. Полноценным членом Клуба Шизиков.
Хоппо помалкивал, особенно когда Толстяк Гав здорово разошелся и дело чуть было не дошло до ссоры. Но потом тихо добавил:
— Может, у него и были причины. Может, мы не можем понять их, потому что думаем по-другому.
Наверное, все дело было в том, что я не мог избавиться от чувства вины. А все из-за этого дурацкого кольца.
Если бы я не оставил его там в тот день, никто бы и не считал мистера Хэллорана виноватым. То есть нет, считали бы, конечно, ведь он наложил на себя руки. Но если бы не кольцо, на него не стали бы так поспешно вешать это преступление. И не закрыли бы дело так быстро. Попытались бы найти новые улики. Например, орудие убийства. Или голову.
Я не мог найти ответ, который меня бы устроил. Все эти вопросы, все эти сомнения… Но в конце концов я запрятал их подальше, как прячут старые игрушки. Хотя я не думаю, что от подобного можно так просто избавиться.
Время шло, и события того лета стали потихоньку таять и испаряться. Нам исполнилось четырнадцать. Пятнадцать. Шестнадцать. Все наши мысли заполнили экзамены, гормоны и девчонки.
Правда, у меня тогда на уме было совсем другое. Папа заболел. Жизнь встала на мучительно знакомые рельсы, по которым грозилась катиться ближайшие несколько лет. Днем — учеба и работа, вечером — попытки смириться с гибелью папиного рассудка и маминой беспомощностью. Это стало нормой.
Толстяк Гав начал встречаться с симпатичной пухленькой девушкой по имени Шэрил. А еще — худеть. То есть наоборот. Он стал меньше есть и больше ездить на велосипеде. Он даже вступил в секцию бегунов и, хотя поначалу беспощадно над ними смеялся, бегал все быстрее с каждым днем, и постепенно его вес стал уходить. Он как будто выбирался из скорлупы. Думаю, так оно и было. Вместе с лишним весом уходила его беспардонность и иссякал поток дурацких шуток. Они сменились какой-то новой, незнакомой доселе серьезностью. В нем появился стержень. Он меньше прикалывался, больше читал, а если не читал и не учился, проводил время с Шэрил. Как и Майки до него, он стал потихоньку отдаляться. И вот нас осталось двое: Хоппо и я.