Мемуары генерала барона де Марбо

Узнав о восстании в Аранхуэсе, принц Мюрат, обычно очень экспансивный, помрачнел, стал озабоченным и несколько дней не разговаривал с нами. Очевидно, что в неспокойной стране любой маршал на его месте посчитал бы положение своих войск совсем непростым. Личные амбиции Мюрата усложняли ситуацию еще больше. Видя, что три брата императора уже были коронованы, а четвертый, Люсьен, отказался занять трон, Мюрат мог предполагать, что Наполеон отдаст ему испанский трон, если королевская семья покинет страну и бежит в Америку. Поэтому он с большим огорчением узнал о приходе к власти Фердинанда, вокруг которого могли сплотиться обожавшие его испанцы. Основываясь на том, что у него не было приказа императора признать Фердинанда VII королем, Мюрат адресовал ему послания, называя его по-прежнему принцем Астурийским, а также советовал Карлу IV протестовать против отречения, сделанного под угрозой мятежа.

Старый король и королева пожалели о потере власти, они написали Наполеону, горько жалуясь на сына, поведение которого они описывали как своего рода отцеубийство, в чем была некоторая доля правды. 23 марта Мюрат вошел в Мадрид во главе армейского корпуса маршала Монсея.

Новый король призвал население хорошо встретить войска его друга Наполеона. Его послушались, и в огромной толпе любопытных мы видели только приветливые лица, хотя легко было заметить большое удивление при виде наших молоденьких пехотинцев.

Сравнение было явно не в нашу пользу: я сравнивал широкие плечи и крепкие торсы окружавших нас испанцев с фигурами наших слабых и хилых новобранцев. Моя национальная гордость была уязвлена. Я не мог, конечно, предвидеть все несчастья, которые проистекут из плохого впечатления от наших солдат, но я искренне пожалел, что император не послал на полуостров свои старые корпуса Германской армии. Однако наша кавалерия, особенно кирасиры — у испанцев нет таких войск, — наконец-то вызвала восхищение. То же впечатление произвела и артиллерия. Восторженные крики раздались при появлении конных и пеших полков Императорской гвардии, завершающих прохождение войск. Появление в их рядах мамлюков очень удивило испанцев, они не могли понять, как христиане французы могли допустить присутствие в их рядах турок, так как после вторжения на полуостров мавров народ здесь мусульман не любил и опасался с ними сражаться. Четыре мамлюка обратили бы в бегство два десятка кастильцев. Очень скоро нам пришлось в этом убедиться.

Мюрат расположился в одном из дворцов князя Мира, единственном уцелевшем от разгрома, поскольку народ думал, что он принадлежит королевской семье. Я поселился поблизости от этого дворца, в доме уважаемого советника двора Вест-Индии. Едва я устроился, как принц Мюрат узнал, что враги Годоя везут его в мадридскую тюрьму, где, вероятнее всего, собираются его убить, и что несчастный уже у городских ворот. Тогда он приказал мне взять эскадрон драгун и любой ценой помешать, чтобы князя Мира доставили в столицу, сообщив начальникам сопровождающих его лиц, что он, Мюрат, делает их ответственными за жизнь узника.

Я догнал Годоя в 2 лье от пригорода Мадрида. Хотя несчастный был весь изранен, конвойные не проявили к нему ни малейшей жалости. На руки и ноги ему были надеты оковы, он был привязан к открытой телеге, где его жгло солнце и досаждали рои мух, привлеченных запахом крови, сочившейся из его ран, едва прикрытых грубой рогожей... Это меня возмутило, и я заметил, что все, кто сопровождал меня, испытывают те же чувства.

Гвардейцев, охранявших князя Мира, было около сотни, с ними было также около половины батальона пехоты. Я вежливо объяснил командиру этого отряда цель моей миссии. Но офицер ответил мне с крайней дерзостью, что командующий французской армией не может отдавать ему приказы и что он продолжит свой путь к Мадриду. Тогда я сказал ему, что я обязан выполнять приказы моего командующего, поэтому всеми способами буду препятствовать тому, чтобы узник двинулся дальше!.. Мои драгуны не были новобранцами, это были ветераны, прошедшие Аустерлиц, их мужественные лица выражали решимость. Я развернул эскадрон в боевой порядок так, чтобы он преграждал путь повозке, и сказа,! командиру испанцев, что жду от него первого выстрела, после чего атакую его отряд. Я был готов это сделать, уверенный, что принц Мюрат меня одобрит.

Мои драгуны вытащили сабли из ножен. Это немного охладило пыл испанских гвардейцев. В это время командир отряда пехоты, до этого времени находившийся сзади, подъехал к головной колонне, чтобы узнать, что происходит. Я узнал в нем дона Мигеля Рафаэля Кёли, приятного человека, с которым в 1802 году я проделал путь из Нанта в Саламанку во время моего первого приезда в Испанию. Это был рассудительный человек, он понял причины, по которым маршал Мюрат противился тому, чтобы князя Мира отвезли в Мадрид, где его ждала неминуемая смерть. Если французская армия не воспротивится этому, она покроет себя позором, а если она будет отбивать пленника у убийц, кровопролитное столкновение неизбежно. Дон Рафаэль Кёли был в эскорте помощником командира и мог высказать свое мнение. Он переговорил с командиром, и мы договорились, что Годоя временно поместят в тюрьму города Пинто. Несчастный оставался безучастным свидетелем всех препирательств, но когда он оказался в тюрьме, куда я его сопроводил, он поблагодарил меня на очень хорошем французском и попросил передать признательность принцу Мюрату.

Тогда я позволил себе высказать гвардейцам свои замечания, что они варварски обращаются с пленником, что для испанского мундира позорно, когда четыреста вооруженных до зубов военных настолько не уверены в себе, что, охраняя одного безоружного человека, заковывают его в цепи!.. Меня поддержал более милосердный Рафаэль Кёли, который не предпринял бы таких мер, если бы командовал конвоем, и с князя Мира сняли железный ошейник, наручники и оковы с ног, оставив все же веревки. Я не смог добиться, чтобы его не привязывали в камере, но, по крайней мере, теперь он мог немного двигаться и лечь на тюфяк, который я заставил принести его охранников. Прошло уже пять дней с тех пор, как Годой получил свои ранения, а его даже ни разу не перевязали... Рубашка, пропитанная запекшейся кровью, прилипла к ранам. На нем был только один башмак, не было шейного платка, он был полураздет, и его трясла лихорадка!.. Хирург драгунского полка пришел осмотреть его. Французские офицеры, унтер-офицеры и простые солдаты принесли кое-какое белье и были тронуты тем, как достойно и в то же время благодарно он принимал эти дары.

Хотя я полагался на честность дона Рафаэля Кёли, я все же не был уверен в судьбе князя Мира, оставив его в руках его злейших врагов. Я решил расположить французский эскадрон в городе и договорился с капитаном, что в тюрьме будет установлен постоянный пост, чтобы наблюдать за узником. Мюрат одобрил мои действия, но, чтобы лучше защитить жизнь Годоя, он выслал в Пинто еще батальон солдат, приказав им следить за тем, чтобы против князя Мира ничего не предпринималось. На следующий день по дороге в Мадрид Фердинанд VII проехал через Пинто, и начальник телохранителей рассказал ему о вчерашнем происшествии. Новый король и его министры, которые больше всего опасались скомпрометировать себя перед французами, похвалили его за то, что дело не дошло до стычки, и приказали оставить Годоя в тюрьме Пинто, откуда через несколько дней он был переведен в старую крепость Вильявисьоса, более удаленную от столицы.

24 марта Фердинанд VII вошел в Мадрид в сопровождении только роты своих телохранителей. Народ встретил его восторженно: это была такая безумная радость, что описать ее невозможно!.. На улицах, балконах, в окнах, даже на крышах было множество народа, люди встречали нового государя криками: «Виват!» Они с таким нетерпением ждали его! Женщины усыпали дорогу королю цветами, мужчины расстилали плащи под ноги его лошади! Многие французы с любопытством наблюдали эту церемонию, но никто из наших военных не участвовал в ней официально. Принц Мюрат даже не нанес визит Фердинанду, он не мог этого сделать до тех пор, пока император не даст знать, кого — отца или сына — он признает государем Испании. Если Наполеон и намеревался овладеть короной, он скорее предпочел бы вернуть ее старому и слабому королю Карлу IV, а не оставлять ее Фердинанду VII, так как отнять ее у любимца народа было бы гораздо труднее. Мюрат же, со своей стороны, не сомневался, что император откажется признать нового короля.

Тем временем Фердинанд, обеспокоенный тем, как Наполеон отнесется к его воцарению, поделился своими опасениями с Богарнэ, который всегда проявлял к нему большую симпатию. Честный Богарнэ не мог даже в мыслях допустить, что Наполеон может покуситься на свободу принца, искавшего у него защиты, и посоветовал Фердинанду VII самому отправиться к императору, который в скором времени должен был прибыть в Байонну. Новый король спросил совета у своих друзей, но те не знали, что ему сказать. Внезапно в Мадрид приехал первый адъютант и доверенное лицо Наполеона генерал Савари с письмами для Фердинанда VII. Они и помогли этому королю принять решение, тем более что он узнал, что его отец и мать тоже собираются обратиться к Наполеону. Он решил их опередить.

Принц Мюрат и генерал Савари, зная о доверии, которое Фердинанд испытывает к Богарнэ, подсказали послу советы, которые он должен дать новому королю. Тогда Фердинанд решился на эту поездку и послал своего брата инфанта дона Карлоса навс тречу Наполеону.

Император отправился из Парижа в Байонну 2 апреля, но он двигался медленно, чтобы дать время лучше проявиться событиям.

Г лава III

Фердинанд во власти Наполеона.– Карл ГУ и Годой в Байонне. —