Мемуары

(Пропускаем историю любви Казаковы и доньи Игнации).

Против дома, в котором я жил, находился красивый дом, обитаемый богатым и знатным вельможей. Я не назову его — может быть, он еще жив. У одного из окон первого этажа я часто замечал белую маленькую ручку, приподымавшую занавеску. Мое воображение воспламенилось, как это всегда бывает; я вообразил себе, что ручка принадлежит одной из тех кастилианок, которые славятся своими черными глазами, белым цветом лица и тонкой талией. И действительно, я оказался прав: однажды днем занавеска была приподнята, и я заметил очень красивую, молодую женщину, бледную, с меланхолическим выражением лица. Я с восторгом смотрел на это лицо, но меня не замечали, хотя окно по-прежнему было открыто и сеньора стояла у окна. Я прижимаю мою руку к сердцу, потом подношу ее к губам и принимаю позу человека, пораженного восторгом, но на ее девственном лице не вижу ни волнения, ни симпатии. В течение целой четверти часа я проделываю все, лишь бы на меня обратили внимание; вдруг лицо незнакомки оживляется, взор сверкает, мне кажется, что она в сильном волнении, она опускает занавеску. Удивленный этим неожиданным результатом, я спрашиваю себя, не боязнь ли быть замеченной заставила ее удалиться? Но ночь наступила, ночь всегда блестящая и звездная в Испании; на улице тихо, я вижу мужчину, завёрнутого в серый плащ, который исчезает в маленькой калитке напротив. Эта калитка принадлежит соседнему дому: из этого можно было только заключить, что визит этот был не для моей незнакомки. И однако, как объяснить себе это внезапное исчезновение в то именно время, как господин в плаще показался у ее окон? — Я терялся в предположениях, когда, при крайнем моем удивлении, в конце четверти часа занавеска снова подымается и молодая сеньора, еще более бледная, чем прежде, облокотилась на баллюстраду. На этот раз она настойчиво на меня смотрит: я возобновляю свои страстные жесты, мне кажется, что вижу на ее лице легкую улыбку, наконец, я решаюсь сделать очень знаменательный жест, — мне отвечают; другой знак показывает мне молчание и тайну, затем мне показывают ключ и записку, после этого занавеска снова опускается. В мгновение ока я на улице; я становлюсь под самым окном незнакомки, ключ и билет падают мне в шляпу. Войдя к себе, я читаю следующие строки, написанные по-французски:

«Дворянин ли вы? Храбры ли вы и можно ли вам довериться? Хочу этому верить. Итак, приходите в полночь; посредством этого ключа вы отворите маленькую резную дверь соседнего дома; я там буду. Глубокая тайна, и не приходите раньше полночи».

Записку я покрыл поцелуями, поднеся ее к сердцу; хотя занавеска была спущена, я подозревал, что за мной наблюдают: новый знак, посланный мне рукой сеньоры, дал мне понять, что рассчитывают на мой приход. Я был в восторге и совершенно забыл о донье Игнации. У меня оставалось два часа на туалет; я с особенным вниманием занялся им. Тем не менее, несмотря на мое упоение, кое-что меня беспокоило. Поведение молодой особы нисколько не казалось мне подозрительным, к тому же оно слишком льстило моему самолюбию, но я с ужасом спрашивал себя: если отец или какой-либо родственник поймают меня в этом доме, — то я буду убит. Над этим надо подумать. Мысль об опасности одну минуту была так сильна, что я бы с удовольствием отказался от предстоящего свидания, если бы честь моя не была задета. Правда, я дал слово и его приняли; отступать было невозможно. Я положил в карман мой пистолет, вооружился моим венецианским кинжалом, трехгранное лезвие которого имело около шести дюймов длины, и, в тот момент как пробило полночь, я отворил маленькую дверцу. В полной тьме я ожидал появления сеньоры, — вскоре легкий голос сказал тихо:

— Вы здесь?

Потом, женское платье зашуршало около меня, меня взяли за руку и повели. Мы шли по длинному коридору, огромные окна которого выходили в сад. Вид моей незнакомки совершенно меня успокоил: никогда еще более благородное выражение не оживляло более красивого лица. Я все еще был взволнован но теперь — от опьянения и счастия… Мы вступили на лестницу, которая показалась мне богато украшенной резьбою, потом я очутился в комнате с черными панелями и с серебряными украшениями, между которыми виднелся фамильный герб: это была комната моей незнакомки. Две свечки освещали комнату; в глубине я заметил кровать, скрытую под занавесом со всех сторон. Незнакомка, которую я буду называть Долорес, пригласила меня сесть рядом с собой; я упал перед нею на колени и покрыл ее руки поцелуями.

— Вы меня любите? — воскликнула она.

— Люблю ли я вас! Можете ли вы в этом сомневаться? Мое сердце, моя жизнь, все, чем я владею, — все принадлежит вам.

— Теперь я не сомневаюсь. Итак, вы клянетесь на этом Распятии, что исполните услугу, которую я у вас потребую?

— Клянусь. — Вы — благородный человек; идите за мной.

Она увлекла меня по направлению к кровати. Я хотел открыть занавес, но она остановила меня: никогда еще взгляд не выражал больше страдания, печали, отчаяния.

— Что с вами? — спросил я, прижимая ее к своему сердцу. — Вы дрожите.

— О, не из страха. А вы не Дрожите? Нет? Ну, так смотрите.

Она быстро приподняла занавески: на кровати лежал труп красивого молодого человека; беспорядок в платье и его поза заставляли думать, что он был убит именно в ту минуту, когда меньше всего можно было ожидать этого.

— Что вы сделали? — воскликнул я.

— Я поступила по справедливости; он был моим любовником, и я убила его. Я, может быть, умру вследствие этого, но так я должна была поступить. Выслушайте, одно слово оправдает меня: он обманул меня!

— Но это ужасно!

— Вы дворянин, вы обещали мне сохранить тайну, подумайте об этом, подумайте также, что только что вы поклялись исполнить то, о чем я вас буду просить.

— Что же вам угодно от меня?

— Устраните этот труп; река находится за стеной этого дома; бросьте его туда, умоляю вас; я не могу его видеть!

И она бросилась на колени передо мной. Какая, сцена! Она — с уставленными на меня взорами, с отчаянием в сердце, но необыкновенной красоты; я- пораженный ужасом, в красивом костюме; а этот труп — между нами.

— Сударыня, — сказал я ей спокойно, потому что чрезвычайная опасность сделала меня невозмутимо хладнокровным, — сударыня, вы требуете моей жизни, — берите ее!

— Эти слова хороши; еще несколько минут тому назад я не любила тебя, теперь я люблю тебя… Но, — прибавила она печально, — теперь я недостойна вас. — И, рыдая, она бросилась на кровать.

Каждая лишняя секунда могла меня погубить; поэтому я ей сказал:

— Не отчаивайтесь, — надо поспешить.

Я приподнял храбро труп, но вид плаща, которым она покрыла его, напомнил мне человека, которого я видел за несколько часов перед тем проскользнувшим через маленькую дверь, — и я покачнулся от ужаса и отвращения. Тогда Долорес, как бы тронутая опасностью, которой я подвергаюсь ради нее, сделала попытку остановить меня.

— Остановитесь, — воскликнула она, — вы погибли, если вас встретят!

— Но ведь и вы погибли, если этот труп останется здесь. И, взяв эту ужасную ношу, я направился к двери. Долорес последовала за мной со свечой в руках. В мгновение ока я вышел на улицу, затем достиг берега реки. Бросив в воду труп, я упал в изнеможении. Все мое платье было в крови; но это я заметил только тогда, когда пришел в себя; я торопился скрыть эти знаки убийства и всю ночь провел в страшном беспокойстве, думая только о том, как бы бежать из Мадрида в возможно скором времени.

На другой день я не выходил из своей комнаты; постоянно настороже, я из окна наблюдал за прохожими. Я также боялся за Долорес; ее занавеска не подымалась. На другой день я был приглашен на обед к Менгсу. Я отправился туда с целью окончательно проститься, так как рассчитывал скоро уехать из города. Но вот в два часа, в то время когда я подходил к дому Менгса, какой-то человек, плохо одетый, подошел ко мне и сказал: «Вы — „иностранец, живущий в доме кофейни на улице Круц“ остерегайтесь, потому что алысад Месса и альгвасилы следят за вами». Это известие чрезвычайно напугало меня.

— Благодарю вас за предостережение, — отвечал я, — но мне нечего бояться, так как я ничего дурного не сделал. Кто вы?

— Я — альгвасил. Мы знаем, что вы скрываете у себя запрещенное оружие. Кроме того алькад убежден, что знает различные обстоятельства, которые дают ему право арестовать вас и посадить в тюрьму, в ожидании судебного разбирательства.

При этих словах я побледнел; альгвасил заметил это и сказал:

— Не пугайтесь; если вы невинны, то воспользуйтесь данным мною предостережением.

— Вы — хороший человек; возьмите этот дублон.

Он взял деньги и перекрестился. Совершенно верно, что кроме моего кинжала и пистолетов, у меня было другое оружие, спрятанное под ковром моей комнаты: тут были шпага и ружье. Я вернулся к себе с тем, чтобы захватить эти предметы. Затем я направился к Менгсу, где я считал себя в безопасности, так как его квартира находилась в королевском дворце. Менгс дал мне убежище на ночь, но просил меня искать другое убежище на следующий-день, потому что он не хотел быть скомпрометированным.