Меньшее из зол

В целом работа разворачивалась по многим направлениям сразу. Снегирев пышно называл это "веерной стратегией".

Обеспечение было таким, что трудно желать лучшего. Снегирев явно не жалел фондов. Двойной набор компьютеров (РС + ноутбук для каждого), с полноценным (не пиратским) матобеспечением и комплектом периферийных устройств на все вкусы. Попутно его самого сделали начальником: теперь ему подчинялись трое дипломников и аспирант из политехнического института.

... С тех пор, как Скобелев работал на Снегирева, он стал курить. Если раньше он выкуривал отсилы десяток сигарет в год, то теперь - до полупачки в день.

В Центре он обычно бывал вечером. Темнело теперь достаточно поздно, и ему нравилось выходить на мраморное крыльцо, примыкающее к торцу кирпичного пятиэтажного дома, и неторопливо дымить сигаретой, глядя, как постепенно сгущаются сумерки.

Красивая отделка была пунктиком Снегирева - под мрамором скрывался обычный бетон. Раньше на месте Центра размещалась стоматологическая поликлиника, но все помещения ее также были переделаны по личным указаниям Виталика.

Скобелев вдыхал сладковатый дым, перед ним мерцал огонек сигареты, смутно белело крыльцо... темнеющий мир, создавая иллюзию простора, умерял душевную боль.

Однажды, где-то после девяти, он вышел на крыльцо и обнаружил там юношу лед двадцати, который стоял, опершись задом, как Пушкин на известном рисунке, на мраморное ограждение. Юноша курил "беломор", вставленный в янтарный мундштук.

Скобелев закурил сигарету и, прислонившись к стене, краем глаза стал разглядывать юнца. Солнце еще не зашло, хотя давно скрылось за домами. Бледное небо, в тон янтарю и дыму.

На юноше была черная кожаная куртка, цепочка на запястье, мешковатые брюки, кроссовки. Надорванный край кармана грубо зашит суровой ниткой. Колючая стрижка не скрывала угловатой формы черепа. Он, в свою очередь, тоже разглядывал Андрея, откровенно, но без особого любопытства.

Его папироска кончилась скорее, чем сигарета Скобелева, и он вежливо попросил закурить.

Завязался легкий разговор. Первое впечатление - безупречной вежливости, удачно контрастирующей с небрежной и, на взгляд Андрея, экстравагантной одеждой, вскоре осложнилось новыми оттенками. Стас (так звали нового знакомого Андрея) охотно говорил грубости, но умудрялся делать это с таким невинным видом, что вызывал у собеседника симпатию. Основным занятием Стаса, по его словам, была игра на ударных инструментах в небольшом и не слишком знаменитом ансамбле. От родителей ему осталась комната в коммуналке. Соседей он характеризовал с таким сатирическим блеском, что мрачно настроенный Андрей готов был рассмеяться. Очевидно было, что он едва слушает собеседника и приходит в возбуждение от своего собственного остроумия. Однако в сочетании юности и грубоватого простодушия со своеобразной изощренностью было для Андрея нечто чарующее.

Даже его мнение о сонной болезни показалось Скобелеву забавно оригинальным. По Стасу, получалось, что болезни вовсе не существует.

"Что, по-вашему, смерть или скажем жизнь - это болезнь? Каждый умирает, как и живет, по своему - и это каждый тоже переживает по своему. Один наслаждается моральными страданиями - какая у него болезнь? Другой носится по врачам со своей душевной опухолью. Третий просто боится будущего - мало кто сейчас его не боится - ну и что?"

– - Если нет болезни, зачем было сюда приходить?

– - Да хоть так - оборудование у вас больно красивое. Подруга одна напела.

После этого под каким-то надуманным предлогом Стас предложил почитать свои стихи.

... Мы говорим, что нет надежды.

Нам говорят: "Надежды нет?!

Мы с каждым днем сильней, чем прежде,

Нас вновь боится целый свет.

Мы: "Нет любви..." Нам: "Невозможно!

Жить снова стало веселей.

Зато, зато, как ни тревожно,

В упадке вера прежних дней."

Скобелеву в который раз подумалось, что, неизвестно когда, его жизнь, как чашка, выскользнула из рук, и осколков уже не собрать.

После чтения стихов Стас притих, быть может, смутившись или просто задумавшись. Разговор на явно подошел к концу. Они обменялись электронными адресами, телефонами и до смешного церемонно простились. Стас сбежал вниз по мраморным ступенькам и мгновенно растворился во тьме.

– -- * ---

Через три дня Андрей уже был в гостях у Стаса. Тот жил в длинной сумрачной комнате, обставленной ветхой мебелью. Стены поверх обоев были сплошь обклеены яркими этикетками. На столе и около громоздились, как показалось Андрею, руины старого компьютера.
– Пришлось все раскрыть, чтобы с upgrade работал, иначе перегревается, - пояснил Стас. Он долго поил Андрея чаем. На своей территории он оказался еще разговорчивее, чем при первом знакомстве. Андрей слушал его, не вникая, как певчую птицу.

– - У меня завтра концерт. Будете пробегать мимо - заходите, - предложил он Андрею, уже провожая его к выходу.

С такой же частотой встречи их продолжались и после концерта. Не то, чтобы Андрею могло прийти в голову, как это называют в наше время, "сменить ориентацию", однако связь Скобелева с Таней тихо прервалась - за душевной ненадобностью. Он с легким сердцем поставил крест на предполагаемой совместной статье по применению теоретико-игровых методов в лингвистике.

Постепенно Андрей снова, как во времена своей молодости на закате советской империи, начал привыкать к дымным, шумным молодежным компаниям. Он-то думал, что это ушло навсегда, однако, похоже, изменилось не так уж много - по крайней мере, в скромном по своим финансовым возможностям окружении Стаса. Когда были деньги, на развлечения денег не жалели. Зачем? Ни на что серьезное все равно не хватит. Чуть меньше пахло табаком, и к этому запаху часто примешивался сладковатый запах марихуаны... Андрей с удовольствием записывал образцы стихотворчества Стаса:

Не то, что мните вы, Природа.

Под грохот мусоропровода

Летят обломки жизни вниз.

Такая пестрая картина!

И скорлупа, и сердцевина

Вещей - сорвались, понеслись...

Дитя Природы рукотворной

С ведром в руках на грязной, черной

Ступени лестницы стоит

И думает о древней тайне,

О хаосе первоначальном,

С которым мусор прочно слит

В его сознании печальном...

Или:

Вот тушка курицы. Она

Побеждена печальным миром.

Лежит по городским квартирам

И в ней сквозит голубизна...

Голубизна небес в тумане,

Скупой побелки потолка,

Замерзших рук в пустом кармане

И пролитого молока...

Голубизна, как ни обидно,

Плеча девичьего в окне

И трупа, всплывшего бесстыдно

У набережной при луне...

Май кончился слишком быстро.

Тратя много времени на общение со Стасом, Скобелев стал еще реже появляться на основной работе. Он старался регулярно ходить в снегиревский центр, но Снегирев все равно как-то вызвал его и сказал, что хорошо бы форсировать исследования. Нельзя же столько времени топтаться на одном месте... Оборвалась дружба Скобелева со Стасом совсем по-дурацки.

Стас зашел к Андрею в субботу - накануне они договорились о поездке на дачу к каким-то знакомым Стаса. Он явился не один, а с двумя девицами. Одна из них, длинная, как верста, в полосатой кофте, уселась в машину рядом со Скобелевым, а вторая, покороче, со Стасом на заднем сиденьи. Девицы трещали без умолку. Скобелеву пришлось принимать участие в разговоре, изображая из себя самое большее тридцатилетнего. Несколько раз у них были неплохие шансы угодить в аварию, но выручала маневренность небольшого "форда".