Меньшее зло

— Что?

— Он лишь сказал — вот человек, стал исполняющим обязанности президента. Под ним невиданный административный ресурс, все олигархи под него легли и собственными капиталами мостят ему дорогу, потому что от предыдущей белой моли устали до предела. Вам не кажется, говорит Старик, что взрывы домов с собственными спящими гражданами в этой ситуации есть явное излишество? Не говоря уже о моральных издержках.

— Ну и что гость?

— Впал в недоумение. В нём же и уехал. Но дурацких, извините, вопросов больше не задавал.

— Ишимка, — сказал Федор Фёдорович. — Проговорились вы, Игорь. Ишимка. Значит, ответ глубже лежит. Под первым дном.

— О! — ответил Игорь. — Слова профессионального человека. И вот тут мы с вами снова дружно вспоминаем Оскара Уайльда. «И тот, кто раскрывает символ, идёт на риск». Не надо, уважаемый Федор Фёдорович, не надо. Это уже не наше дело. Вам ведь, насколько мне известно, была сообщена начальная точка траектории. А также конечная. Способ перехода из пункта А в пункт Б с вами не обсуждался. Со мной, чтобы вам не было обидно, тоже. Просто я с шефом уже лет двенадцать, и кое какие вещи научился ощущать.

— Но если это не для президентских выборов — то зачем?

Игорь вздохнул.

— Все. Поехали по второму кругу. Федор Фёдорович, дорогой вы мой исполняющий обязанности! Ну зачем вы все усложняете, ищете второе дно? Вам же ваши приятели русским языком объяснили — Батина затея, от начала и до конца. Ладно, мне вы не верите. Но им же должны верить, несмотря на возможные антагонистические противоречия в будущем. Пошлите туда человека, пусть встретится и поговорит. Вернётся, объяснит, тогда и будем решать, как быть. Тогда милости прошу в гости, потому что полностью обозначится тема для беседы. А просто так время тратить, чтобы вытирать, извините, сопли и слюни будущему президенту великой России, — ну это уж просто ни себя, ни окружающих не уважать…

— Хорошо. Предположим. Если у вас есть хоть какое-то разумное объяснение, на кой чёрт Бате понадобились эти фейерверки, я сейчас ни на чём настаивать не буду. Пошлю Илью на Кавказ.

— Вы меня, Федор Фёдорович, утомили донельзя… У меня, если угодно, есть сто пятьдесят объяснений.

— Начните с первого.

— А вот и не начну. Не потому, что блефую, а потому, что уважаю ваши интеллектуальные возможности, несмотря на состояние той бутылки у камина и очевидную нервозность. Я сейчас две минуты помолчу, а вы сформулируете первую гипотезу самостоятельно. Забудьте, что вы без пяти минут президент. Тряхните боевым прошлым. Не забыли ещё, как это делается?

— Значит так, — произнёс Федор Фёдорович, напрягшись. — Батя. При его возможностях, он, естественно, информацию о грядущих переменах в руководстве страны получил одним из первых. После Ельцина он в своём кресле усидел только чудом, второй раз переживать подобное никому не хочется. Пару раз он у меня уже был, в глаза заглядывал. В результате. Он устраивает взрывы — я начинаю войну в Чечне. Дальше такая логика. Проходят выборы, он появляется, в глаза уже не заглядывает, а объясняет все в открытую. Получается, что он меня президентом сделал.

— Ну вот! А вы ещё от шефа каких-то утешений ожидаете. Сами все и сообразили.

— Я ещё ничего не сообразил, Игорь. Вы не забыли, что у нас в запасе осталось сто сорок девять объяснений? Давайте перейдём к следующему.

Игорь снова вздохнул, теперь с раздражением, но покорно.

— Валяйте.

— Уровень — не его. Понимаете? Не его уровень. У Бати задачка простая. Сохранить кабинет в Кремле, да в Белом Доме, да ещё приёмную в администрации, да на Лубянке, где он ещё появляется. Дачу. Службу свою, которая ему в рот смотрит. Джип под задницей. Больше ему ничего в этой жизни не надо, только регулярный доступ к телу и очередное воинское звание. Он у нас сейчас генерал-лейтенант? Значит, будет генерал-полковник, потом генерал армии. Собственной. Потом мемуары напишет, на встречах с ветеранами органов в президиуме будет сидеть. Для этого не надо взрывать дома. Поскольку по жизни он — полный придурок и скотина, ему всего лишь надо убедительно засвидетельствовать свою пригодность. А для этого есть миллион возможностей. Еду по трассе, вдруг впереди появляется человек с автоматом, Батя меня прикрывает своим телом, стрелка тут же в клочья разносят его орлы — и пожалуйста. Я ему на всю жизнь обязан. Элементарная штука, из учебника. Гиммлер для фюрера как раз такое проделывал. Вот это Батин уровень. Выше — это не он. Если дома не чеченцы взорвали, а Батя, то он получил приказ. Улавливаете мою мысль?

— Улавливаю вашу мысль, Федор Фёдорович, и с искренним уважением отмечаю тот факт, что рассуждаете вы исключительно логично и последовательно. С верным учётом психологических особенностей персонажа. Однако здесь у вас имеет место быть неверное предположение. Чтобы наш с вами Батя получил и исполнил чей-то приказ, в наличии должен быть человек, отдавший его. Следовательно, без такого человека данная гипотеза нежизнеспособна. Я правильно понимаю, что в качестве личности, могущей отдать подобный приказ, вы рассматриваете моего шефа? Больше вроде бы некому. Если исключить вас лично.

— Например.

— В этом случае гипотезу надлежит сохранить, но в архиве, исключительно как свидетельство того, что вы, Федор Фёдорович, досконально изучили все возможные варианты. Вам с моим шефом довелось беседовать несколько часов, и до этого вы много слышали о нём, так что никаких сомнений относительно того, что он может снизойти до общения с таким экземпляром, как Батя, у вас быть не должно. Не правда ли?

— Вероятно, — осторожно ответил Федор Фёдорович.

— Вот. Именно этого ответа я от вас и ожидал. А чтобы рассеять последние сомнения и выйти, наконец-то, на правильную информацию, я и предлагаю вам незамедлительно вызвать в Москву Илью Игоревича и поручить связаться с вашими старыми приятелями. Что мы с вами будем гадать на кофейной гуще?

Федор Фёдорович испытующе посмотрел на Игоря.

— Илья, — сказал Эф Эф, когда его соединили с Санкт-Петербургом, — это я. Здравствуй. Ты мне нужен. Срочно вылетай. Прямо сейчас.

Глава 26 Илюша в игре

«Истинная дружба крайне редка в этом мире, в особенности между равными; а между тем, она более всего прославлялась.

Если такая высокая дружба существует, то только между высшим и низшим, потому что благосостояние одного зависит от другого».

Фрэнсис Бэкон

— Ларри Георгиевич, — с неизменной гордостью сообщил Андрей, показывая рукой вправо и влево от машины, — лично посадил. Приехал, посмотрел — как-то, говорит, голо все. Позвонил в Москву, привезли самолётом голубые ёлки. Взял лопату, лично сажал — никому не доверил. Нравится?

— Нравится, — ответил Илья Игоревич, оглядываясь. — Днём, наверное, красиво. Сейчас-то не разглядишь.

— Вообще у нас стоят прожекторы, чтобы ночью тоже было красиво. Только Чубайс, сука рыжая, свет вырубил — говорят, что республика за электричество не платит. В доме свет, конечно, есть, генераторов понаставлено ужас сколько. Но на прожекторы Ларри Георгиевич напряжение подавать запретил, чтобы население не раздражалось. Платон Михайлович Чубайсу уже звонил, кричал на него и требовал немедленно включить рубильник. Вроде даже схему какую-то финансовую разработал…

— «Мельницу», что ли?

— Ну, это нам никак неизвестно. Может, мельницу. Может, мыльницу. Вам сюда, Илья Игоревич. Проходите, устраивайтесь. Сейчас шефы подойдут. Чайку с дороги не желаете?

От чая Илья Игоревич отказался, опустился в кресло и стал с интересом рассматривать развешанные по стенам рога и шкуры. От звонка бывшего коллеги и нынешнего работодателя до настоящей минуты прошло около трёх суток.

Неприятности у него начались вскоре после старой питерской истории с Сергеем Терьяном, присланным разобраться с проворовавшимся директором инфокаровского филиала Еропкиным.