Меньший среди братьев

Утром я встал с мутной головой и отеками под глазами. И такие же отеки увидел у Киры, у моей жены.

– Илья, тебе надо переговорить сегодня с Шарохиным, дать знать о себе. И надо, чтобы Утенков поговорил с ним о тебе. А с Утенковым может поговорить Первухин, я его подготовлю. Я знаю, через кого это сделать.

Она еще не умывалась, не причесывалась, у нее болела печень, но это было первое, что она сказала.

Я стал под душ, закрыл глаза, поднял лицо к струям, долго стоял так, давая воде течь. Тело мое все меньше и меньше доставляет мне радости и все больше огорчений. Не глядя, я вижу в ванной мои плоскостопные ноги с наплывами и множеством лиловых вен и узлов, живот, из-за которого мне трудно нагнуться и завязать ботинок. Никакими гимнастиками, йогами этого уже не согнать, да я и не занимаюсь этой ерундой. Чему суждено случиться, то придет в свой срок, а трястись над своей жизнью - это значит десять раз помирать до смерти. Зачем? Я знаю, когда это началось: во мне отпустилось самое главное, и я сразу стал полнеть и жадно и много есть. Но это особый разговор.

Из ванной, из пара я выхожу выбритый, освеженный, и, пока завтракаю, мне приятно чувствовать на сквозняке непросохшую бороду и волосы вокруг головы, где они еще остались. Мы сидим с Кирой на кухне вдвоем, она не завтракает, пьет крепкий чай без сахара, ладонью греет печень - это расплата за вчерашнее остроедение. Потом я укладываю свой "дипломат", кожаный, с металлическими застежками; суди меня Бог, но я люблю хорошие, дорогие, красивые вещи и не верю, что кто-то их не любит. Уложил, подумал, все ли взято, и тут раздался телефонный звонок.

Звонит Варя, жена старшего брата. Она не звонила нам последние не помню уже сколько лет и заговорила не тотчас. Я несколько, раз сказал: "Слушаю!.. Алле... Я слушаю!" - хотел уже класть трубку и тут услышал:

– Кирилл хочет тебя видеть.

Варя есть Варя: ни "здравствуй", ни имени - ждала, убеждалась, что у телефона я, а не Кира. Голос напряженный, я даже не сразу узнал её.

– Кирилл просил меня позвонить.

На меня вдруг нашел панический страх.

– Что? Что случилось?

Всю жизнь мы страшимся несчастий, заранее ждем, а они застают нас врасплох.

– Ты скажи правду, случилось что-нибудь?

– У Кирилла инфаркт.

– Когда? Сегодня ночью?

Мне представилось, что именно этой ночью случалось - за всю суету и ничтожество мыслей, которые одолевали меня.

– Сегодня одиннадцатые сутки.

И, не отвечая на мои испуганные вопросы, назвала номер больницы, сказала, как найти.

– Пускают когда? В какие часы?

– К нему пустят.

И положила трубку. Я сел. К нему пустят - это значит, состояние тяжелое.

– У Кирилла инфаркт.

Мы сидели и молчали. Потом Кира сказала неуверенно:

– Я бы поехала вместо тебя, но ты ведь знаешь...

– Куда? В больницу?

У нее действительно мужской голос, потому Варвара так долго убеждалась.

– В больницу я бы тоже поехала. По-моему, ты знаешь, у нас с Кириллом всегда были и есть самые добрые...

– Какое сейчас это имеет значение? Неужели это сейчас выяснять?

– ...И если бы не Варвара...

– На черта нам этот твой солярий. Нас двое, кому там сидеть? Неужели потому, что у Кузьмищевых солярий...

– Он мой ровно столько же, сколько и твой. Ты сам решил...

Ее спокойный тон, каждое ее слово - все раздражало меня сейчас.

– Неужели у меня сейчас солярий в голове, когда у брата инфаркт!

– Пожалуйста, не езжай. Твою манеру я знаю: когда что-нибудь случается, виновата я. Мы три недели ждали этих плотников, не езжай, пожалуйста. Они, во всяком случае, не заинтересова-ны, их рвут на части.

– И не придут они, я уверен!

– Я бы поехала, но тут все-таки нужен мужчина. Это тот случай, когда я не могу тебя заменить.

"А где, в чем ты можешь меня заменить?
– хочется мне ей сказать. Лекции за меня читать?.."

– Если бы я еще специально не созвонилась с Кузьмищевыми...

Она идет на балкон посмотреть вниз, а я сижу между телефоном и балконной дверью.

– Он уже здесь, - говорит Кира, просияв улыбкой. Эта улыбка у нее всякий раз вблизи людей, стоящих высоко.

Я тоже выхожу на балкон и вижу, как под нами, плоская отсюда, пятится к подъезду новая "Волга" со вспыхивающими красными стоп-сигналами, самая новая, самая умытая изо всех, что стоят во дворе. Она собственная, но черная, это тоже особый знак отличия.

Было бы это такси, дал рубль, и до свидания. Но в этой "Волге" зять Кузьмищевых, только что вернувшийся из-за океана. Я не могу, не имею права ехать, но отказаться невозможно - он специально с другого конца города ехал за мной. Он как раз вышел из машины, весь в экспортном исполнении, вернее, в импортном - я всегда путаю, - разминаясь, глянул вверх. Жена радостно машет ему, я машу, и ту же самую улыбку, что у нее, я чувствую на своем лице.

– Ты с ним и вернешься, - успокаивает Кира.
– Он туда на полчаса только, ты тоже не задерживайся. И пожалуйста, не давай ничего плотникам вперед, я знаю их. Ни в коем случае не давай!

Зять сидит уже за рулем, оттуда изнутри распахивает передо мной дверцу.

– Кидайте "дипломат" на заднее сиденье, - и небрежным жестом указал на дорогие финские чехлы.- Пристегнемся на всякий случай. Нет, усилий тут не надо, все делается без приложения сил.

В его жестах, в мягких пальцах, в словах, в выражении глаз привычка ухаживать. Щелчок - я пристегнут. Щелчок - звучит стереофоническая музыка: сверху, сзади, отовсюду. Тон бархат-ный, обволакивающий. Маленький вмонтированный магнитофон, яркая кассета.

– Это "Грюндиг", - перехватил он мой взгляд.
– Тут надо им отдать должное.

Звучит музыка, неслышно идет машина.

– Курите?

В белой руке яркая пачка "Винстона", словно сама выпрыгнула из рукава. Все как в загра-ничном фильме, как мы себе представляем заграницу.

– Спасибо, бросил!

– Как я вам завидую! Там невозможно не курить. Обстановка. Постоянное напряжение... Самоконтроль. Вам не помешает?

– Пожалуйста, пожалуйста.

Прямая трубка в зубах, с ней вместе выдвинут подбородок, профиль морского волка.

– Я опущу стекло, чтоб вас не раздражало.

– Пожалуйста, пожалуйста. А наша машина, знаете ли, как назло, в ремонте.

Что я говорю? У меня душа обмирает от страха за брата, а я этому мальчишке, этому статисту двухкопеечному, говорю, что у нас тоже есть машина. Зачем? Для чего мне все это?

– Да-а, наш сервис... Наш сервис ненавязчив: не спрашивают, не предлагаем... Вот тут им надо отдать должное. Когда возвращаешься оттуда, заходишь в наши магазины...
– Он зажмурил-ся.
– Необходимо время для акклиматизации.