Меня называют Капуцином
Шрифт:
Прав тот кому Бог подарил жизнь как совершенный подарок.
Чел. Статья глупая.
«Калиндов стоял на цыпочках…»
Калиндов стоял на цыпочках и заглядывал мне в лицо. Мне было это неприятно. Я отворачивался в сторону, но Калиндов обегал меня кругом и опять заглядывал мне в лицо. Я попробовал заслониться от Калиндова газетой. Но Калиндов перехитрил меня: он поджег мою газету, и когда она вспыхнула, я уронил ее на пол, а Калиндов начал опять заглядывать мне в лицо. Я, медленно отступая, ушел за шкап, и тут несколько мгновений я отдыхал от назойливых взглядов Калиндова. Но отдых мой был недлителен: Калиндов на четверинках подполз к шкапу и заглянул на меня снизу. Терпение мое кончилось: я зажмурился и сапогом ударил Калиндова в
Когда я открыл глаза, Калиндов стоял передо мной со своей окровавленной рожей и рассеченным ртом и по-прежнему заглядывал мне в лицо.
Пьеса
ШАШКИН (стоя посреди сцены): У меня сбежала жена. Ну что же тут поделаешь? Все равно, коли сбежала, так уж не вернешь. Надо быть философом и мудро воспринимать всякое событие. Счастлив тот, кто обладает мудростью. Вот Куров этой мудростью не обладает, а я обладаю. Я в Публичной Библиотеке два раза книгу читал. Очень умно там обо всем было написано. Я всем интересуюсь, даже языками. Я знаю по-французски считать и знаю как по-немецки живот. Дер маген. Вот как! Со мной даже художник Козлов дружит. Мы с ним вместе пиво пьем. А Куров что? Даже на часы смотреть не умеет. В пальцы сморкается, рыбу вилкой ест, спит в сапогах, зубов не чистит… тпфу! что называется мужик! Ведь с ним покажись в обществе: вышибут вон, да еще и матом покроют: не ходи, мол, с мужиком, коли сам интеллигент. Ко мне не подкопаешься. Давай графа – поговорю с графом. Давай барона – и с бароном поговорю. Сразу даже не поймешь, кто я такой есть.
Немецкий язык, это я верно плохо знаю: живот – дер маген. А вот скажут мне: «Дер маген финдель мун», – а я уже и не знаю, чего это такое. А Куров тот и «дер маген» не знает. И ведь с таким дурнем убежала! Ей, видите ли, вон чего надо! Она меня, видите ли, за мужчину не считает. А чем я виноват, что меня еще в детстве оскопили? Ведь не сам же я себе это самое отрезал! «У тебя, – говорит, – голос бабий!» Ан и не бабий, а детский у меня голос! Тонкий, детский, а вовсе не бабий! Дура такая! Чего ей Куров дался? Художник Козлов говорит, что с меня садись, да картину пиши: истинный, говорит, кострат. Это значит почти папа римский. А она от меня да к Курову! Смехота!
«Господин невысокого роста…»
Господин невысокого роста с камушком в глазу подошел к двери табачной лавки и остановился. Его черные, лакированные туфли сияли у каменной ступенечки, ведущей в табачную лавку. Носки туфель были направлены внутрь магазина. Еще два шага и господин скрылся бы за дверью. Но он почему-то задержался, будто нарочно для того, чтобы подставить голову под кирпич упавший с крыши. Господин даже снял шляпу, обнаружив свой лысый череп, и таким образом кирпич ударил господина прямо по голой голове, проломил черепную кость и застрял в мозгу. Господин не упал. Нет, он только пошатнулся от страшного удара, вынул из кармана платок, вытер им лицо, залепленное кровавыми мозгами, и, повернувшись к толпе, которая мгновенно собралась вокруг этого господина, сказал: «Не беспокойтесь господа, у меня была уже прививка. Вы видите у меня в правом глазу торчит камушек. Это тоже был однажды случай. Я уже привык к этому. Теперь мне всё трын-трава!» И с этими словами господин надел шляпу и ушел куда-то в сторону, оставив смущенную толпу в полном недоумении.
«Одному французу подарили диван…»
Одному французу подарили диван, четыре стула и кресло.
Сел француз на стул у окна, а самому хочется на диване полежать. Лег француз на диван, а ему уже на кресле посидеть хочется. Встал француз с дивана и сел на кресло, как король, а у самого мысли в голове уже такие, что на кресле больно пышно. Лучше попроще, на стуле. Пересел француз на стул у окна, да только не сидится французу на этом стуле, потому что в окно как-то дует. Француз пересел на стул возле печки и почувствовал, что он устал. Тогда француз решил лечь на диван и отдохнуть, но, не дойдя до дивана, свернул в сторону и сел на кресло.
– Вот где хорошо! – сказал француз, но сейчас же прибавил: – а на диване-то пожалуй лучше.
«Когда я вижу человека…»
Когда я вижу человека, мне хочется ударить его по морде. Так приятно бить по
морде человека!Я сижу у себя в комнате и ничего не делаю.
Вот кто-то пришел ко мне в гости; он стучится в мою дверь. Я говорю: «Войдите!» Он входит и говорит: «Здравствуйте! Как хорошо, что я застал вас дома!» А я его стук по морде, а потом еще сапогом в промежность. Мой гость падает навзничь от страшной боли. А я ему каблуком по глазам! Дескать, нечего шляться когда не звали!
А то еще так. Я предлагаю гостю выпить чашку чая. Гость соглашается, садится к столу, пьет чай и что-то рассказывает. Я делаю вид, что слушаю его с большим интересом, киваю головой, ахаю, делаю удивленные глаза и смеюсь. Гость польщенный моим вниманием расходится все больше и больше.
Я спокойно наливаю полную чашку кипятка и плещу кипятком гостю в морду. Гость вскакивает и хватается за лицо. А я ему говорю: «Больше нет в душе моей добродетели. Убирайтесь вон!» И я выталкиваю гостя.
Рыцари
Был дом, наполненный старухами. Старухи целый день шатались по дому и били мух бумажными фунтиками. Всех старух в этом доме было тридцать шесть. Самая бойкая старуха, по фамилии Юфлева, командовала другими старухами. Непослушных старух она щипала за плечи или подставляла им подножку, и они падали и разбивали свои рожи. Старуха Звякина, наказанная Юфлевой, упала так неудачно, что сломала свои обе челюсти. Пришлось вызвать доктора. Тот пришел, надел халат и, осмотрев Звякину, сказал, что она слишком стара, чтобы можно было рассчитывать на исправление ее челюстей. Затем доктор попросил дать ему молоток, стамеску, клещи и веревку. Старухи долго носились по дому и, не зная как выглядят клещи и стамеска, приносили доктору все, что казалось им похожим на инструменты. Доктор долго ругался, но наконец, получив все требуемые предметы, попросил всех удалиться. Старухи, сгорая от любопытства, удалились с большим неудовольствием. «Ну-с», – сказал доктор и, схватив Звякину, крепко связал ее веревкой. Потом доктор, не обращая внимания на громкие крики и вой Звякиной, приставил к ее челюсти стамеску и сильно ударил по стамеске молотком. Звякина завыла хриплым басом. Раздробив стамеской челюсти Звякиной, доктор схватил клещи и, зацепив ими звякинские челюсти, вырвал их. Звякина выла, кричала и хрипела, обливаясь кровью. А доктор бросил клещи и вырванные звякинские челюсти на пол, снял халат, вытер об него свои руки и, подойдя к двер<ям>, открыл их. Старухи с визгом ввалились в комнату и выпученными глазами уставились кто на Звякину, а кто на окровавленные куски, валявшиеся на полу. Доктор протолкался между старухами и ушел. Старухи кинулись к Звякиной. Звякина затихла и видно начала умирать. Юфлева стояла тут же, смотрела на Звякину и грызла семечки. Старуха Бяшечина сказала: «Вот, Юфлева, когда-нибудь и мы с тобой усопнем». Юфлева лягнула Бяшечину, но та вовремя успела отскочить в сторону.
– Пойдемте же, старухи! – сказала Бяшечина. – Что нам тут делать? Пусть Юфлева со Звякиной возится, а мы пойдемте мух бить.
И старухи двинулись из комнаты.
Юфлева, продолжая лузгать семечки, стояла посередине комнаты и смотрела на Звякину. Звякина затихла и лежала неподвижно. Может быть она умерла.
Однако на этом автор заканчивает повествование, так как не может отыскать своей чернильницы.
«Перечин сел на кнопку…»
Перечин сел на кнопку, и с этого момента его жизнь резко переменилась. Из задумчивого, тихого человека, Перечин стал форменным негодяем. Он отпустил себе усы и в дальнейшем подстригал их чрезвычайно неаккуратно, таким образом один его ус был всегда длиннее другого. Да и росли у него усы как-то косо. Смотреть на Перечина стало невозможно. К тому же он еще отвратительно подмигивал глазом и дергал щекой. Некоторое время Перечин ограничивался мелкими подлостями: сплетничал, доносил, обсчитывал трамвайных кондукторов, платя им за проезд самой мелкой медной монетой и всякий раз не додавая двух, а то и трех копеек.
Приключение Катерпиллера
Мишурин был катерпиллером. Поэтому, а может быть и не поэтому, он любил лежать под диваном или за шкапом и сосать пыль. Так как он был человек не особенно аккуратный, то иногда целый день его рожа была в пыли, как в пуху.
Однажды его пригласили в гости, и Мишурин решил слегка пополоскать свою физиономию. Он налил в таз теплой воды, пустил туда немного уксусу и погрузил в воду свое лицо. Как видно уксусу в воде было слишком много, и Мишурин ослеп. До глубокой старости он ходил ощупью и поэтому, а может быть и не поэтому, стал еще больше походить на катерпиллера.