Меня называют Капуцином
Шрифт:
Ну, хочешь пить? У меня вот тут вот есть чай с коньяком.
ОКНОВ:
Мало того, что я тебя сейчас этим камнем по затылку ударил, я тебе еще оторву ногу.
СТРЮЧКОВ И МОТЫЛЬКОВ:
Что вы делаете? Что вы делаете?
КОЗЛОВ:
Приподнимите меня с земли.
МОТЫЛЬКОВ:
Ты не волнуйся, рана заживет.
КОЗЛОВ:
А где Окнов?
ОКНОВ (отрывая Козлову ногу):
Я тут, недалеко!
КОЗЛОВ:
Ох,
СТРЮЧКОВ И МОТЫЛЬКОВ:
Никак он ему и ногу оторвал!
ОКНОВ:
Оторвал и бросил ее вон туда!
СТРЮЧКОВ:
Это злодейство!
ОКНОВ:
Что-о?
СТРЮЧКОВ:
…Ейство…
ОКНОВ:
Ка-а-ак?
СТРЮЧКОВ:
Нь… нь… нь… никак.
КОЗЛОВ:
Как же я дойду до дому?
МОТЫЛЬКОВ:
Не беспокойся, мы тебе приделаем деревяшку.
СТРЮЧКОВ:
Ты на одной ноге стоять можешь?
КОЗЛОВ:
Могу, но не очень-то.
СТРЮЧКОВ:
Ну мы тебя поддержим.
ОКНОВ:
Пустите меня к нему!
СТРЮЧКОВ:
Ой нет, лучше уходи!
ОКНОВ:
Нет, пустите!.. Пустите!.. Пусти. … – Вот, что я хотел сделать!
СТРЮЧКОВ И МОТЫЛЬКОВ:
Какой ужас!
ОКНОВ:
Ха-ха-ха!
МОТЫЛЬКОВ:
А где же Козлов?
СТРЮЧКОВ:
Он уполз в кусты!
МОТЫЛЬКОВ:
Козлов, ты тут?
КОЗЛОВ:
Шаша…!
МОТЫЛЬКОВ:
Вот ведь до чего дошел!
СТРЮЧКОВ:
Что же с ним делать?
МОТЫЛЬКОВ:
А тут уж ничего с ним не поделаешь. По-моему его надо просто удавить. Козлов! А, Козлов? Ты меня слышишь?
КОЗЛОВ:
Ох, слышу, да плохо.
МОТЫЛЬКОВ:
Ты, брат, не горюй. Мы сейчас тебя удавим. Постой!.. Вот… вот… вот…
СТРЮЧКОВ:
Вот сюда вот еще! Так, так, так! Ну-ка еще… Ну, теперь готово!
МОТЫЛЬКОВ:
Теперь готово!
ОКНОВ:
Господи благослови!
Исторический эпизод
В. Н. Петрову
Иван Иванович Сусанин (то самое историческое лицо, которое положило свою жизнь за царя и впоследствии было воспето оперой Глинки) зашел однажды в русскую харчевню и, сев за стол, потребовал себе антрекот. Пока хозяин харчевни жарил антрекот, Иван Иванович закусил свою бороду зубами и задумался; такая у него была привычка.
Прошло тридцать пять колов времени и хозяин принес Ивану Ивановичу антрекот на круглой, деревянной дощечке. Иван Иванович был голоден и, по обычаю того времени, схватил антрекот руками и начал его есть. Но торопясь утолить свой голод, Иван Иванович так жадно набросился на антрекот, что забыл вынуть изо рта свою бороду и съел антрекот с куском своей бороды.
Вот тут-то и произошла неприятность, так как, не прошло и пятнадцати колов времени, как в животе у Ивана Ивановича начались сильные рези. Иван Иванович вскочил из-за стола и ринулся на двор. Хозяин крикнул было Ивану Ивановичу: «Зри како твоя брада клочна!» Но Иван Иванович, не обращая ни на что внимания, выбежал на двор.
Тогда боярин Ковшегуб, сидящий в углу харчевни и пьющий сусло, ударил кулаком по столу и вскричал:
«Кто есть сей?» А хозяин, низко кланяясь, ответил боярину: «Сие есть наш патриот Иван Иванович Сусанин». «Во как!» – сказал боярин, допивая свое сусло. «Не угодно ли рыбки?» – спросил хозяин. «Пошел ты к бую!» – крикнул боярин и пустил в хозяина ковшом. Ковш просвистел возле хозяйской головы, вылетел через окно на двор и хватил по зубам сидящего орлом Ивана Ивановича. Иван Иванович схватился рукой за щёку и повалился на бок.Тут справа из сарая выбежал Карп и, перепрыгнув через корыто, в котором, среди помой, лежала свинья, с криком побежал к воротам. Из харчевни выглянул хозяин. «Чего ты орешь?» спросил он Карпа. Но Карп, ничего не отвечая, убежал.
Хозяин вышел на двор и увидел Сусанина лежащего неподвижно на земле. Хозяин подошел поближе и заглянул ему в лицо. Сусанин пристально глядел на хозяина. «Так ты жив?» – спросил хозяин. «Жив, да тилько страшусь, что меня еще чем-нибудь ударят», – сказал Сусанин. «Нет, – сказал хозяин, – не страшись. Это тебя боярин Ковшегуб чуть не убил, а теперь он ушедши». «Ну, слава Тебе Боже,!» – сказал Иван Сусанин, поднимаясь с земли. – «Я человек храбрый, да тилько зря живот покладать не люблю. Вот я приник к земле и ждал: чего дальше будет? Чуть что, я бы на животе до самой Елдыриной слободы бы уполз… Евона как щёку разнесло. Батюшки! Полбороды отхватило!» «Это у тебя еще и раньше так было», – сказал хозяин. «Как это так раньше? – вскричал патриот Сусанин. – Что же, по-твоему, я так с клочной бородой ходил?» «Ходил», – сказал хозяин. «Ах, ты, мяфа», – проговорил Иван Сусанин. Хозяин зажмурил глаза и, размахнувшись, со всего маху, звезданул Сусанина по уху. Патриот Сусанин рухнул на землю и замер. «Вот тебе! Сам ты мяфа!» – сказал хозяин и удалился в харчевню.
Несколько колов времени Сусанин лежал на земле и прислушивался, но, не слыша ничего подозрительного, осторожно приподнял голову и осмотрелся. На дворе никого не было, если не считать свиньи, которая, вывалившись из корыта, валялась теперь в грязной луже. Иван Сусанин озираясь подобрался к воротам. Ворота по счастию были открыты и патриот Иван Сусанин, извиваясь по земле как червь, пополз по направлению к Елдыриной слободе.
Вот эпизод из жизни знаменитого исторического лица, которое положило свою жизнь за царя и было впоследствии воспето в опере Глинки.
Федя Давидович
Федя долго подкрадывался к масленке и наконец, улучив момент, когда жена нагнулась, чтобы состричь на ноге ноготь, быстро, одним движением вынул пальцем из масленки все масло и сунул его себе в рот. Закрывая масленку, Федя нечаянно звякнул крышкой. Жена сейчас же выпрямилась и, увидя пустую масленку, указала на нее ножницами и строго сказала:
– Масла в масленке нет. Где оно?
Федя сделал удивленные глаза и, вытянув шею, заглянул в масленку.
– Это масло у тебя во рту, – сказала жена, показывая ножницами на Федю.
Федя отрицательно покачал головой.
– Ага, – сказала жена. – Ты молчишь и мотаешь головой, потому что у тебя рот набит маслом.
Федя вытаращил глаза и замахал на жену руками, как бы говоря: «что ты, что ты, ничего подобного!». Но жена сказала:
– Ты врешь, открой рот.
– Мм, – сказал Федя.