Меня зовут Шон

— Но они-то этого не знают.

— Верно. И что мне теперь делать? Пожалуйста, Нора. Ты такая здравомыслящая, а я… у меня в голове словно комок ваты. Что мне делать?

— Тебе действительно нужен мой совет?

Я наклонилась ближе к ней, думая о том, как странно, что эта женщина, которую я едва знала, стала вдруг для меня спасительной соломинкой, единственным человеком, которому я могла довериться, который был способен помочь мне выбраться из того кошмара, который я сама же и создала:

— Пожалуйста, Нора. Скажи, что мне делать.

* * *

Я прождала весь день. Паника постепенно утихла, перейдя в тупую боль. Я вскакивала всякий раз, когда по дороге проезжала машина, когда звонил телефон — снова мать Ника, страховая. Из полиции не звонили. Наверняка, если бы они знали обо мне, они бы приехали раньше. Ты погиб несколько месяцев назад. Наверно, я все же не оставила следов в твоей жизни. Будто меня и вовсе не существовало. Будто ничего этого и не было — если не считать полоски в тесте на беременность.

На улице мороз пробирал до костей, но я несколько часов бродила по окрестностям, снова разыскивая Поппета, однако не нашла и следа пса. Щиколотка болела при каждом шаге, живот тянул к земле, но я заставила себя идти дальше, пытаясь искупить вину. Не только за пропажу пса. За все. Страшно было подумать, как пустынны были эти места. Если не считать Норы, до ближайшего жилого дома нужно идти целый час. — Вокруг не было ничего, кроме полей и чахлых перелесков, и чувство одиночества усиливалось с каждым шагом. До сих пор я и не представляла себе, какой отличной компанией был пес, каким бы надоедливым он мне ни казался. Теперь не было никого. Ни единой живой души, кроме меня самой.

Нора считает, что мне надо уйти от Ника. Или, скорее, заставить его уйти от меня. Сказать ему, чтобы убирался и оставил мне дом. И оказаться в полном одиночестве. Безумие. Я просто посмотрела на нее, потом пробормотала извинения. Мне по-настоящему нужно было всего лишь выяснить, кто знал о нас, кто мог оставить это сообщение на снегу. Если это написала твоя жена, то почему она не обратилась в полицию? Или она как-то узнала, что я была с тобой в машине, и именно потому полиция стала задавать вопросы? Жизнь могла пойти под откос в любой момент. И идея раскачивать лодку, разрушая собственный брак, казалась мне скверной. Просто плохой. Нет, я должна была найти ее. Твою жену.

Как найти женщину, о которой мне почти ничего не известно? Только отдельные детали. Ты как-то рассказал мне, — очень неохотно и, наверное, только потому, что не мог игнорировать мои настойчивые вопросы, — что она старше тебя.

— Как прогрессивно… — презрительно фыркнула я, испытав укол ревности.

— Хм… — ты не хотел говорить о ней.

Мы снова встретились в гостинице. Моя блузка, чуть приспущенная с плеча, открывала кружевной черный лифчик, который я надела для тебя. После этого я стала одержима той неизвестной мне женщиной, как это всегда бывает с женой любовника. Был ли в мире кто-то более ненавистный мне, чем она, хотя это я уводила тебя у нее? Хотя она, скорее всего, даже понятия не имела о моем существовании. Помнится, я спросила:

— Какого цвета у нее волосы? У твоей жены?

Ты не хотел отвечать и сказал не сразу:

— Темные. Черные.

В те месяцы, пока мы с тобой встречались, я все чаще подумывала, что было бы неплохо, если бы она о нас узнала. Тогда мы могли бы перестать прятаться, перестать притворяться. Мне, разумеется, не пришло бы это в голову, если бы все складывалось как-то иначе, но ведь оно было так, как есть. Я думала о постыдных вещах. «Случайно» послать тебе сообщение, когда ты точно должен быть дома. Даже написать письмо ей самой. Но как мне с ней связаться? Что я о ней знала? Только фамилию, если предположить, что она взяла твою, да то, что у нее черные волосы. Ты даже имени ее не называл.

Когда мы были вместе — как же редко это случалось, на самом деле! — я иногда задавала вопросы о твоей жизни. Невинные на вид, вроде: «А в твоем доме есть лестница?» Ты замолкал и смотрел на меня так, словно я устраиваю тебе ловушку. Пожалуй, так и было. Но ты ловко ускользал от прямого ответа. Впрочем, мне все равно удалось ухватить некоторые детали. Я знала, что в твоем саду растет дерево с красными листьями — ты даже как-то прислал мне его фотографию, романтично сравнив их цвет с цветом моих волос. Я знала, что подъезд к твоему дому вымощен брусчаткой, потому что однажды тебе пришлось специально звонить, чтобы ее почистили. Камни брусчатки покрылись мхом, а твоя жена боялась поскользнуться, потому я решила, что она слабая, хрупкая. В статье о твоей смерти, которую я нашла в сети, говорилось, что ты жил в Гилфорде (не там, где говорил, разумеется), на Карнейшн-драйв. Я была вполне уверена, что смогу отыскать твой дом, если приеду туда.

Становилось слишком холодно, все тело болело. Распухшие щиколотки, надувшийся живот, ощущение, будто воздух никак не может наполнить легкие. В «Плюще» не горело ни единой лампочки, и я удивилась, куда это подевалась Нора и почему она не сказала, что куда-то собирается. Я почувствовала смутную обиду от того, что меня бросили здесь одну. Как смешно! Подходя к дому, я с удивлением обнаружила, что жалюзи подняты, а в окнах горит свет. Это я сделала перед уходом? Или Ник вернулся? Хотя еще слишком рано — всего три часа, правда, уже начинало смеркаться. Но пульт сигнализации светился красным, не в режиме «дома». Значит, Ник не мог вернуться. Озадаченная, я осторожно ввела код — ошибочно нажатая клавиша не пискнула ни разу — и вошла в дом. Внутри было тепло, уютно, все лампы горели, играла мягкая музыка. Неужели это я все сделала перед уходом? Я попыталась припомнить все свои действия: как надевала куртку, как искала плащ, как включала сигнализацию. Я не могла вспомнить и поспешила выключить все, чтобы избавиться от навязчивой мелодии.

«Сьюзи… Сьюзи…» В тишине кухни разнеслось мое имя. Звенящий, электронный голос, по которому невозможно было определить, мужчина это или женщина, машина или человек. Боже, как же я ненавидела эту штуку!

* * *

Разумеется, поехать в Гилфорд оказалось непросто. Машины у меня не было, и приходилось объяснять необходимость каждой поездки. Снова предлогом послужил ребенок. Я хотела поехать взглянуть на кроватки, колыбельки и прочие подобные вещи. Я притворилась, что собираюсь в Лондон, потому что Ник решил бы, что ехать в такой далекий город довольно странно.

Ник вытирал тарелку полотенцем. Он начал тянуть с ответами на мои слова о том, куда я собираюсь (я не должна была спрашивать разрешения, но по сути делала именно это).

— Лондон. Опять?

— Просто хочу подготовиться. Нам понадобятся вещи для ребенка! Много вещей!

— Но я хотел бы поехать с тобой. Чтобы мы вместе выбирали. — Я знала, что он может так ответить.

— Понимаю, но я просто хочу съездить немного заранее. Не отказывай мне в возможности посуетиться! И ты же меня знаешь, я могу целую вечность выбирать! — Конечно, пустоголовая глупышка Сьюзи. — Помнишь, как мы с тобой по выходным ходили на рынок Спиталфилдс?

Он улыбнулся, вспоминая, какими мы были в те золотые лондонские воскресенья, когда покупали всякий старый хлам в нашу крошечную квартиру, выкладывая по пятнадцать фунтов за тост с авокадо и кофе.

— Ага… Ну, хорошо. Только сильно не убегайся.

Я взяла вытертую им тарелку, едва не вскинув руку в победном жесте. На этот раз я его поймала. Утром он уехал, оставив мне побольше наличных. Я оделась чуть тщательнее, чем обычно. Это было нетрудно: выбрала новый джемпер и джинсы для беременных. Потом расчесала волосы. Я даже глаза накрасила. Я не знала почему, но сердце в груди забилось сильнее. Пришлось напомнить себе, что тебя там не будет. Никогда. Тебя больше нет.