Меня зовут Шон

* * *

В Гилфорде было ужасно людно. Сезон рождественских покупок был в самом разгаре, и остатки снега под ногами прохожих превратились в серую кашу. Прошлым вечером, раз уж у нас намечалось примирение, Ник впервые заговорил о праздниках и, как я и предполагала, предложил пригласить его мать (моя, к счастью, собиралась в круиз). Я подумала об очередной неделе, когда Джоан будет вставать в пять утра, чтобы послушать «Радио-4», перемывать за мной посуду и постоянно протирать столы; опять придется искать достопримечательности, которые она еще не успела посетить, и отказаться от просмотра тех телевизионных программ, которые мне интересны, потому что она начнет неодобрительно качать головой при любых признаках жестокости, секса или сквернословия. Придется подумать еще и о подарке для Ника, хотя я представить себе не могла, что ему нужно. Это утомляло. Я подумала было вызвать такси или «Убер» до твоего дома, но ощутила смутный приступ паранойи — Ник может проверить, как-нибудь просмотреть через сеть и увидеть, что я поехала туда, где мне совсем не положено быть. Это было не так уж и невероятно. В городе я, не раздумывая, купила несколько вещей — распашонки и шарф для Ника — на случай, если потом буду слишком расстроена, чтобы заниматься шопингом. Только нужно будет спрятать чеки с адресами магазинов. Женщина из «Детских товаров» улыбнулась, взглянув на мой живот:

— Когда рожаете?

— А… — Почему-то у меня в голове не сложилось, что я покупаю распашонки для собственного ребенка, что скоро я буду натягивать этот мягкий хлопок на крошечные ручки и ножки — моя жизнь была в подвешенном состоянии, и все это казалось таким абстрактным. — В феврале.

Господи, как же это скоро! Почему я позволила всему этому так затянуться?

— Как здорово! Весенний ребенок.

Я даже представить себе не могла, что когда-нибудь наступит весна. Буду ли я жива и с Ником?.. Я скривила губы в улыбке, больше напоминавшей гримасу, и покинула магазин.

Бумажные пакеты стучали по бедру, когда я зашагала в сторону Карнейшн-драйв. Город закончился, и вокруг было так скучно, так провинциально. Фасады в стиле «под Тюдоров», по две машины на площадках, снег, убранный в аккуратные кучки. Угловатые живые изгороди, мощеные подъездные дорожки. Я начала уставать, и мне очень захотелось в туалет. Только не сейчас! Я спросила себя, зачем мне все это, какой прок от того, что я увижу твой дом. Я понятия не имела. Просто мне казалось, будто что-то здесь не так. Я не могла смириться с тем, что ты погиб как раз тогда, когда я, судя по всему, носила в себе твоего ребенка, который теперь давил на мой мочевой пузырь.

Я не знала номера дома, поэтому искала тот, перед которым были дерево с красными листьями и дорожка, выложенная брусчаткой. И нашла его в середине улицы. На дереве еще оставалось несколько листьев. Твой ли это дом? Он казался таким обычным, таким аккуратным — подстриженная изгородь, свежая краска. Стал бы ты, такой страстный и жизнелюбивый, жить тут? Дверь была черная. Почтовый ящик и ручка блестели хромом. Перед домом стояла табличка «Продается». Машины не было.

Почему-то мне это раньше не приходило в голову. Твоя жена, вернее, твоя вдова решила переехать. Слишком больно. Или, возможно, ей не хватало денег — ты несколько раз упоминал, что она не работает.

Дверь начала открываться! Я едва устояла на ногах. А если это она? Вдруг она догадается, кто я? Я прижала ладонь к груди. Но это, как, впрочем, и следовало ожидать, оказалась агент по недвижимости. Женщина в брючном костюме, крашеная блондинка. Только теперь я обратила внимание на ее машину с логотипом фирмы, припаркованную на улице. Она показывала дом молодой паре — на груди у мужчины висела переноска с ребенком. Они с любопытством посмотрели на меня, проходя мимо, и открыли дверцы припаркованного чуть дальше автомобиля. Женщина сказала мужу:

— Жаль. На фотографиях он казался не таким мрачным. Как насчет того, с тремя спальнями, который я пересылала тебе утром?

Значит, этот дом они покупать не собирались. Агент перебирала большую связку ключей, отыскивая нужный. Это был мой шанс. Не тратя времени на размышления, я подошла к ней и бодро сказала:

— Здравствуйте! А нельзя ли мне тоже взглянуть? Я просто проходила мимо, но присматриваю что-нибудь в этом районе.

Блондинка поморщилась:

— Обычно мы просим записываться заранее в нашем офисе.

— Ой, конечно. Но раз уж я здесь, и вы здесь… Я только быстро осмотрюсь, — я погладила себя ПО животу, — Видите ли, переезд становится совсем срочным.

Беременность дает право на всевозможные послабления. Агент взглянула на часы и неохотно кивнула, а потом нашла ключ и впустила меня, и только тогда мне пришла в голову мысль, что твоя жена все еще может быть там.

Элли

Денег не было.

Сначала она отказывалась это понимать. Юрист что-то говорил — она видела, как движется его большой, словно у лягушки, рот. Но это была какая-то бессмыслица:

—.. Не так, как ожидалось… Значительные снятия со счетов…

Элли прервала его. Это было грубо, и мать, наверное, отчитала бы ее, но она просто не понимала:

— Прошу прощения, я не… В каком смысле?

Его добрые темные глаза смотрели на нее:

— Мне очень жаль, Элли. Денег не осталось. Я продолжу искать какие-нибудь тайные счета или сбережения, но… пока ничего нет.

Секунда текла за секундой.

— Но… есть же все эти сберегательные счета, документы на доверительное управление.

Он работал с ее семейным бизнесом много лет, ему все это было известно. Он знал об огромном наследстве, которое после отца досталось ей, единственному выжившему ребенку, существовали еще страховки родителей, страховка за дом. Компания долго не хотела выплачивать последнюю сумму, учитывая все неприятные для Элли слухи, но в конце концов деньги все же пришли.

— Там должно что-нибудь быть.

— Элли… Как тебе известно, мы ведем твои финансовые дела. Но это твои деньги, и ты вольна ими распоряжаться. Мы не вмешиваемся в снятия денег со счетов, пока они проходят все проверки по линии безопасности.

Не мог же он говорить о всех деньгах! Наверное, он что-то неправильно понял. А как насчет ее заработков, тех тысячах, что она получила за концерты? Денег было так много, что она просто перестала следить за счетами, зная, что может позволить себе все, что захочет.

— Да, но…

— За последние десять лет было много больших снятий средств. Почти всегда чуть ниже того предела, после которого мы были обязаны позвонить тебе для перепроверки. Это, если ты помнишь, двадцать тысяч фунтов. Денег на счетах было много… Но они быстро утекли из-за непомерных расходов.

— Но… я их не снимала, — она все еще цеплялась за эту надежду. — Может, какая-нибудь ошибка? Или мошенничество?

Разве государство от этого не защищает?

— Или подлог?

Юрист выглядел откровенно жалко.

— Элли, дорогая… твой муж тоже имел полный доступ ко всем счетам.

Тут она наконец поняла. Она осторожно спросила:

— На что были потрачены деньги?

Он выложил перед ней стопку распечаток с явным облегчением от того, что может показать что-то конкретное. Она принялась просматривать крошечные цифры, расползавшиеся по бумаге, точно муравьи. Отпуска. «Ягуар», менявшийся каждые два года. Стрижки, одежда, массаж. Ужины в ресторанах, о которых она ничего не знала, бары, даже ночевки в гостиницах. Вероятно, он еще тратил деньги и на нее. На ту женщину. Деньги Элли.