Мэри Роуз

— И что вы, простите, хотите этим сказать?

— Граф Рипонский был владельцем корабля, на котором были обнаружены запрещенные рукописи. Я считаю возможным, что сэр Энтони ошибочно счел сэра Роберта виновным и поддался желанию отомстить. Это не оправдывает его, и перед высочайшим судьей он ответит за свою мстительность. Но разве мы, будучи людьми, не можем судить мягче? С этим человеком обошлись дурно. То, что он сделал, недопустимо, но с учетом обстоятельств, мне кажется, смертный приговор — это слишком жестоко.

— Да что вы говорите! — воскликнул король. — Нам просто не терпится узнать, что же предлагает вместо этого милорд Кентерберийский.

Фенелла услышала, как застонал Сильвестр.

— Прошу, не сажайте его в темницу, — пробормотал он. — Убить будет милосерднее.

— А что же тогда? — король склонил голову набок. — Может быть, я должен оскопить его, как Пьера Абеляра, чтобы он не трогал благородных английских дам?

Внезапно Фенелла вскочила на ноги.

— Он не тронет благородных дам Англии! — воскликнула она. — Он был именно таким, как говорил его преосвященство: что-то, что сделали с ним в темнице, не зажило. Он думал, что сможет исцелиться, нанеся ответный удар. Прошу вас, не наказывайте его за это. Отпустите его.

— Ага, ага… — Король со стоном опустил ногу с табурета, поднялся и обернулся к Фенелле. — А мы уже начали задаваться вопросом, когда же наконец заговорит дитя человеческое, которое, как предполагалось, пожелало бы строжайшего наказания для неверного жениха. И то, что именно ты просишь нас о милости, удивляет нас — обычно женщины не настолько милосердны.

— Я не прошу о снисхождении, — ответила Фенелла. — Как и сказали Ваше Величество, я желаю для своего жениха строжайшего наказания и прошу лишь о праве осуществить его самостоятельно. Если Ваше Величество отпустит его, он вернется к жизни, в которой лишился всего, что было для него дорого: вашего расположения, расположения графа Рипонского, своей работы и крыши над головой. Любви друга. И моей.

Сильвестр застонал.

— Это хуже смерти, — сказала Фенелла и замолчала.

Король коротко посовещался с Кранмером, а затем отослал их прочь, объявив, что ему нужно время, чтобы все обдумать.

— Этот дьяволенок утверждал, что может построить нам галеру, при виде которой старый Франциск побледнеет от ярости, — рассуждал он себе под нос под конец аудиенции. — Если вы хотите нанести ему удар сами, то почему бы нам, собственно говоря, не дать и графу Роберту в руки дубинку, а самим отстраниться от этой свары? Нам бы хотелось иметь чудо-оружие, которое даст отпор французским галерам, а какая же баба стоит корабля, а, Томас, скажи мне?

На причале Кранмер слегка обнял Фенеллу.

— Я восхищен вами, мисс Клэпхем. Я думал, что после Анны Болейн уже не увижу героиню, но сегодня мне довелось пережить подобное.

— Будет ли этого довольно?

Он улыбнулся ей.

— Да, я уверен, что будет. И я желаю вам мира. Господь очень бережет вас троих.

— Нас троих больше нет, — заявил Сильвестр.

— Думаю, вы ошибаетесь, мой храбрый друг, — произнес Кранмер и в качестве благословения положил руку ему на затылок.

Солнце уже зашло, когда Сильвестр и Фенелла вернулись в Суон-хаус. Для них был приготовлен ужин, но есть не хотелось.

— Пойдем, — сказал Сильвестр, взял кувшин вина и пошел вперед.

Фенелла хотела остановить его, зная, что не может сделать ничего более неправильного, нежели пойти с ним, но все же вышла за Сильвестром в огород, в беззвездную и холодную ночь.

Он остановился у зеленого забора, в зарослях крапивы, и обернулся к ней. В слабом свете, падавшем из окна кухни, его волосы блестели.

— Я люблю тебя, — произнес он. Затем бросился к ней, притянул ее к себе и поцеловал.

Было на удивление приятно. Словно они приводили в исполнение приговор, который поклялись исполнить королю: самостоятельно нанести Энтони удары, наказать его страшнее смерти. Но потом Фенелла пришла в себя и высвободилась из его объятий.

— Мы останемся здесь, пока его не отпустят, — пообещал Сильвестр. — А потом я хотел бы, чтобы ты поехала со мной домой и стала моей женой.

— Когда-то я обещала это Энтони, — вспомнила она.

— Что?

— Что я выйду замуж за тебя, если не смогу больше его выносить. Прости меня, Сильвестр. Ты заслуживаешь гораздо большего.

— Мне все равно, — ответил он. — Мне нужна ты, а не что-то большее.

— Прости меня, — снова сказала она, — я не могу сейчас принять такое решение. Сначала я должна сделать кое-что другое.

— Конечно, — ответил он. — Поверь мне, я чувствую то же самое. Я должен был бы ненавидеть Энтони и желать ему самого худшего, но не могу. Я не хочу больше видеть его, но хочу, чтобы он жил. Если король не помилует его, не знаю, что мне и делать.

— Завтра утром я поеду в Клинк, — произнесла Фенелла, вглядываясь в туман за зеленым забором. — Я должна была давно это сделать, но мужества никогда не хватало. Ты дашь мне денег? Ты говорил, что без денег мне там никто и слова не скажет.

— Не ходи туда, не причиняй себе лишних страданий.

Она обернулась.

— Я должна осудить его, не зная всех обстоятельств? Должна считать его сатаной за то, что он сделал, не зная, что его на это толкнуло?

Сильвестр понурился. Через некоторое время он произнес, глядя на мокрую траву:

— Я поеду с тобой.

Мастер де Вер, так рассказывал ей Сильвестр, был крысой, способной переплыть любую сточную канаву, если на другом конце его будет ждать кусочек сала.

— Я спустил ему целое состояние, чтобы он защитил Энтони, — говорил он по дороге. — Тогда он утверждал, что делает все возможное, но не в его власти помешать тому, чтобы некоторые вещи происходили. Сегодня же я думаю, что Роберт Маллах просто давал ему вдвое больше, чтобы он продолжал мучить Энтони.

— И тебе этого недостаточно, чтобы простить его? — удивилась Фенелла. Она перевела дух и затараторила: — Его тошнит кровью, Сильвестр. Спина похожа на изрытую во время войны землю, а ночами он в основном стонет от боли. Тебе этого недостаточно? Кто мы вообще такие, чтобы считать себя судьями, ведь за всю жизнь с наших голов не упало ни единого волоска? Неужели мы имеем право бросать камни, потому что сами без греха?

Сильвестр молчал, пока карета не остановилась в Бэнксайде.

— Хотелось бы мне, чтобы этого было достаточно, — произнес он.