Мэри Роуз

— Кроме того, что?

— Кроме того, я считаю вас человеком, который ничего не знает о грехе.

Сэр Джеймс печально улыбнулся.

— И ты думаешь, Фенелла, что на свете есть такие люди? За минувший век мы научились держаться в рамках. Но если мы никогда не переступаем их, то как же мы узнаем, что они немного шире, чем мы считали поначалу? Как бы мы могли покорять вершины и совершать кругосветные путешествия? Как тот, кто не терялся, может найтись?

Их взгляды встретились. Сэр Джеймс коснулся ее щеки.

— Ты имеешь полное право злиться на него, — произнес он. — Он злоупотребил твоим доверием, и ты можешь сердиться на него, хоть сто раз сумеешь проникнуться пониманием того, что он сделал. Но ты имеешь право продолжать любить его. Последствия наших грехов редко зависят от тяжести совершенного, по большей части дело просто в невезении. Этот дом всегда будет открыт для вас обоих. Ты хочешь сказать мне, что покинешь его, не так ли?

— Да, — произнесла она и прижала к себе старика. — Я не могу остаться и боюсь, что должна поступить так же, как Энтони: не благодарить, потому что слишком много поводов для благодарности. И просить прощения у вас я тоже не могу.

— У тебя нет причин делать ни то, ни другое, — произнес он. — Я люблю тебя.

— Я тоже люблю вас, сэр Джеймс, — сказала Фенелла. — И Энтони тоже очень любит вас, хотя вы, наверное, в это и не поверите.

Сэр Джеймс снова улыбнулся ей своей печальной улыбкой.

— О, почему же. Охотно верю. И чтобы он однажды тоже поверил мне, я прошу тебя взять для него отсюда то, что принадлежит ему.

— Что?

— Его ребенка, Фенелла!

— Так не пойдет! — испугалась она. — Он никогда не хотел быть отцом, не хотел иметь ребенка своей крови, и постепенно я начинаю понимать почему.

— Значит, ему придется учиться, — мягко, но твердо произнес сэр Джеймс. — Возможно, это его единственный шанс, и другого не будет. Неужели мы лишим его этого?

— А если он не научится?

— Ты можешь довериться мне? — вопросом на вопрос ответил он. — Неужели ты думаешь, что я отдал бы на его попечение свою приемную дочь и внучку, если бы хоть каплю сомневался в том, что он будет добр по отношению к ним?

Так она ушла из Саттон-холла, который был ее домом на протяжении двадцати лет, с дочерью Джеральдины Саттон на руках и с Люком на прицепе, который настоял на том, чтобы пойти с ними. Фенелла попыталась уговорить его остаться. По закону он был сыном Сильвестра, и ей казалось ужасно жестоким отнимать его у Сильвестра. Но Люк был неумолим.

— Энтони говорит, что из него плохой учитель, — заявил он. — Но мне он подходит. Я хочу остаться с ним и строить корабли.

— А если он отошлет тебя?

— Он часто пытался, — беспечно рассмеялся Люк. — Ноя научился у него быть упрямым и делать вид, что ничего не слышу.

Взамен в Саттон-холле осталась мать Фенеллы. Она бы скорее умерла, чем переехала в дом Сатаны. «Наша семья разрывается пополам», — думала Фенелла, и сердце ее обливалось кровью.

Сильвестр побежал за ней босиком.

— Как ты можешь так со мной поступить? — кричал он ей вдогонку. — Сначала я потерял его, а теперь должен потерять еще и тебя? Как мне жить без тебя, Фенни?

— Я тоже не знаю, как буду жить без тебя, — ответила Фенелла. — Если ты позволишь мне, я буду по-прежнему приходить в «Casa Francesca» и помогать Лиз.

— Если я тебе позволю? Как ты можешь так со мной говорить? Этот дом больше твой, чем мой. Это и не дом вовсе без тебя, и я уже не человек. Кем бы я ни был, я был им, пока вы были со мной. Если же я потеряю теперь вас обоих, откуда же я узнаю, кто я и что я?

— Мы все не знаем этого, — покачала головой Фенелла. — Нам стоит попытаться выяснить это.

Глаза Сильвестра сузились.

— Вот теперь я его ненавижу, — произнес он. — Теперь я желаю ему всего самого худшего. Если он обидит тебя, я убью его, Фенелла.

— Нет, — заявила она, поцеловала его и побежала прочь, так быстро, насколько позволял сидевший на руках ребенок. В конце улицы их ждал Люк с повозкой.

— Поезжай! — крикнула она ему. — Хлестни лошадь и поезжай!

В сумерках они остановились у подножия холма. Стоял жгучий холод, но снега не было.

— Подожди здесь с вещами, — сказала она Люку. — Сначала я отнесу в дом бедную малышку. Она замерзла.

— Я не бедная малышка, — заявила Франческа, скрестив на груди руки. — И я не замерзла.

Фенелла боялась даже смотреть ребенку в лицо. Но теперь увидела вертикальную морщинку между сведенными на переносице бровями и чуть не расхохоталась.

— Конечно же нет, — произнесла она и взяла ребенка на руки. — Но ты врешь.

Дверь дома была открыта, впуская последние лучики света. В холле не горел камин, почти не было мебели, только стол у окна, за которым над чертежами сидел Энтони. Он провел углем по листу бумаги, размазал линию, затем вторую и в ярости отшвырнул уголек в сторону.

— Так не годится, — заявила Фенелла. — У тебя получалось и получше.

Он поднял голову и замер. Губы его дрожали, и он не мог произнести ни слова.

Фенелла поставила Франческу на пол, и малышка с любопытством принялась оглядываться по сторонам.

— Я тут принесла тебе то, что ты забыл, — сказала Фенелла. — Твою семью. Внизу ждет Люк с вещами, и ему понадобится твоя помощь, потому что повозка на эту твою крепость на болоте не заберется.

Он встал, опрокинув стол, снова несколько раз попытался что- то сказать.

— Оставь это, — осадила его Фенелла. — Ты никого не благодаришь, ты ни у кого не просишь прощения и никому не говоришь, что любишь его. Так что молчи и иди, нужно помочь Люку.

Нерешительно, не отводя взгляда, он сделал несколько шагов по направлению к ней. Затем остановился перед Франческой, присел на корточки, выставив ногу в сторону.

— И не страшно, что я тебе не нужна, — заявила Франческа. — Ты мне тоже не нужен.

Энтони снял камзол, набросил его малышке на плечи.

— Садись туда, — хриплым голосом произнес он. — Я принесу ваши вещи, а потом разожгу огонь.

— Я тоже хорошо умею разводить огонь, — похвасталась малышка.

— Это как раз кстати, — сказал Энтони. — Потому что я — нет.

Франческа присела перед камином, поворошила кочергой совершенно холодные угли. Энтони пошел за Люком и вещами. Приблизившись к стоявшей в дверях Фенелле, он остановился. Губы его по-прежнему дрожали, а взгляд выдавал с головой.

— Фенхель…

Она ударила его по щеке.

— Вот так. А теперь иди.

— Выходи за меня, — произнес он.

Они уставились друг на друга. Барьер, который она выстроила для собственной защиты, рухнул. Он застонал, обнял ее и так крепко сжал, словно хотел удостовериться в том, что она принадлежит ему и никому другому не достанется, даже если этот другой заслуживает ее и является лучшим из всего, что есть. Их губы встретились. Она тоже обняла его, схватила за волосы, потянула, целуя.