Мэрилин Монро. Тайная жизнь самой известной женщины в мире
Шрифт:
5 ноября Кларк Гейбл перенес сильный сердечный приступ. 16 ноября он умер в возрасте всего лишь пятидесяти девяти лет. Перед смертью Гейбл просмотрел материалы «Неприкаянных» и сказал, что это один из лучших его фильмов. Однако прошел слух, что его очень сильно раздражало поведение Мэрилин на съемках и именно это раздражение ускорило его кончину. Возможно, эта теория возникла из-за того, что он заболел во время съемок, а не после них. Кроме того, Гейбл имел привычку выкуривать три пачки сигарет в день, что наносило серьезный урон его здоровью. Во всяком случае, во всем мире обсуждалась эта история, и считалось, что именно Мэрилин Монро несет ответственность за его смерть. «Я заставляла его ждать на той картине — заставляла ждать себя в течение многих часов, —
Позднее Мэрилин расскажет своей сестре Бернис, что люди кричали ей из проезжающих мимо машин, когда она шла по Манхэттену: «Ну что, каково быть убийцей?»
«Это очень расстраивало ее, — сказала Диана Стивене, сотрудница Джона Спрингера. — Это было для нее ужасно. Узнав о смерти Кларка, я позвонила ей, потому что знала, как она может отреагировать. Она подняла трубку, к тому времени она уже вернулась в Нью-Йорк. Она лишь отдаленно напоминала себя прежнюю».
«Я чувствую себя ответственной за его смерть, — сказала она Диане, согласно ее воспоминаниям об этой беседе. — Я знаю, это моя ошибка, что он мертв».
«Нет, конечно нет, — сказала ей Диана. — Не нужно так думать, Мэрилин. Вам от этого будет только хуже».
«По-моему, хуже уже некуда, — ответила Мэрилин. Казалось, что она еле ворочала языком от принятых лекарств. — Мой брак пришел к концу. У меня никого нет. Теперь это. Не знаю, смогу ли я продолжать жить». — С этими словами Мэрилин повесила трубку.
«В отчаянии я снова набирала ее номер, но мне никто не отвечал, — рассказывала Диана Стивене. — Я испугалась. Я позвонила своему боссу, Джону [Спрингеру] и рассказала ему об этой беседе. Он ответил: «Боже мой, и что теперь?» Затем он позвонил Мэри Рейс и попросил ее проверить, что делает Мэрилин. Она сказала ему: «О нет, я недавно ушла от нее. Я больше у нее не работаю. Я больше не могу сделать это». Джон сказал ей: «Мне не важно, работаете вы у нее или нет, немедленно поднимайтесь, отправьтесь туда и узнайте, жива она еще или уже нет». Наконец он снова перезвонил мне, приблизительно час спустя, и сказал, что Мэрилин спит и все в порядке. Мы с Джоном понимали — все совсем нехорошо. «Я очень беспокоюсь, чем все это кончится», — сказал он мне. Я разделяла это его опасение».
Казалось, все, что необходимо Мэрилин, чтобы снова обрести опору в жизни, — это передышка, перерыв, во время которого она могла бы избавиться от постоянного стресса, наполнявшего ее жизнь. «Когда она приехала в Нью-Йорк, она выглядела уже намного лучше, — рассказывал один из ее родственников. — Я знаю, что, как только она приехала в Нью-Йорк, она тут же позвонила Глэдис».
После того как Мэрилин получила еще одну странную рождественскую открытку от матери — та присылала ей по открытке каждый год, — подписанную «С наилучшими пожеланиями (не важно, обоснованны они или нет [sic!]), Глэдис Перл Эли, твоя мать», она чувствовала себя обязанной позвонить ей.
«Глэдис в течение многих недель звонила в офис, пытаясь связаться с Мэрилин, — рассказывала Диана Стивене. — Я так боялась услышать ее голос. Она всегда говорила: «Миссис Эли звонит мисс Мэрилин Монро» (она произносила ее имя как Мэри-Линн). Позиция Джона всегда была одинаковой: если она звонит — вежливо, но твердо сказать, что Мэрилин перезвонит ей, когда будет готова сделать это, а затем позвонить Инес Мелсон, которая отвечала за все, что связано с Глэдис. Однако когда я в последний раз разговаривала с Глэдис, та услышала, что Мэрилин в больнице, и попыталась связаться с ней. Она страшно рассердилась и обвинила меня в том, что я не сообщаю о ее звонках Мэрилин, ее дочери. Да, действительно, я не передавала эти сообщения, поскольку чувствовала, что Мэрилин
и так уже находилась в сильнейшем стрессе. Когда, наконец, я сказала ей, что звонила Глэдис, она вздохнула и сказала: «Черт побери. Я собиралась позвонить, действительно собиралась. Но у меня нет сил, чтобы разговаривать с ней прямо сейчас. Я не ответила на звонок Бернис и чувствую себя ужасно». Затем она сказала: «Вы кому-нибудь в «Фокс» говорили об этом?» Но я никому не говорила. Она сказала: «Забавно, что они пытаются держать сведения о моей матери в секрете от прессы, а мы стараемся держать все в секрете от «Фокс». Все, в чем замешана моя мать, просто кишит секретами, не так ли?» Я не могла не согласиться. Я знаю, что в студии все время беспокоились, что кто-нибудь снова разыщет Глэдис и она скажет или сделает что-то такое, что приведет к скандалу. Это была одна из причин, почему мы никогда не пытались противодействовать ей. Мы не хотели, чтобы один из ее голосов приказал ей сделать нечто такое, что могло бы полностью разрушить карьеру или репутацию Мэрилин».Удивительное совпадение — как раз перед Рождеством, в январе 1961 года, Мэрилин подписала новое завещание. В нем она создала трастовый фонд в размере 100000 долларов для Глэдис — больше, чем в предыдущем завещании (25000 долларов). Это должно быть важно для всех, утверждавших в последующие годы, что Мэрилин совершенно не интересовалась делами своей матери. Однако она завещала всего 10000 долларов Бернис, с которой была намного ближе, чем с Глэдис. Интересно, она также хотела завещать своему психиатру, Мэрианн Крис, 25% своего состояния и — что еще удивительнее — 75% Ли Страсбергу1.
«Наконец, вернувшись в Нью-Йорк, она позвонила Глэдис, — рассказывала Диана Стивене. — По моему мнению, это была довольно приятная беседа. Казалось, Глэдис стала немного лучше относиться к Мэрилин, и Мэрилин сказала, что ей понравилось разговаривать с ней. Она избегала визитов к ней, но, вернувшись в Лос-Анджелес, сказала, что обязательно навестит ее, когда вернется. «Она — странная связь с прошлым, которое я изо всех сил старалась забыть. Однако она все же моя мать, верно?» — сказала она мне.
Я думаю, что ее ошибки заставили ее ощущать большее сочувствие к Глэдис. Она также сказала мне: «Знаете, бывший муж похитил у моей матери всех ее детей. Я думаю, что теперь я могу понять, как тяжело она, должно быть, пережила это. Я просто не понимаю, как ей удалось перенести это. Возможно, именно из-за этого она потеряла рассудок. Полагаю, я сошла бы с ума, если бы со мной случилось что-то подобное». Интересно, когда вам казалось, что для Мэрилин все потеряно, она находила силы восстановиться. На Рождество она выглядела намного лучше».
В то время Мэрилин снова подружилась со специалистом по рекламе и печати по имени Пат Ньюкомб — женщиной, работавшей вместе с ней в «Автобусной остановке», к которой Мэрилин снова обратилась в конце 1960 года. Когда Руперт Аллан, хороший друг принцессы Грейс Келли, решил проводить больше времени с принцессой Монако, Ньюкомб заняла его место и стала личным специалистом по рекламе и печати Мэрилин. «У нее был более прочный стержень, чем у всех нас, вместе взятых, — говорила Пат Ньюкомб о Мэрилин, — и об этом многие забывали, потому что она казалась нам настолько уязвимой, что все и всегда чувствовали необходимость поддержать ее».
Мэрилин проводила Рождество с Пат, которая подарила ей норковую шубку. Она также решила восстановить отношения с Джо ДиМаджио после того, как он послал ей на Рождество пуансеттии. Когда она спросила его, почему он послал их, он сказал, что сделал это потому, что был уверен, что она обязательно позвонит ему, чтобы поблагодарить. «Кроме того, — сказал он, — у тебя же больше никого на свете нет». Когда Мэрилин позволила ему навестить ее рождественским вечером, кое-кто из ее окружения сильно забеспокоился. В конце концов, отношения с Джо ДиМаджио закончились не слишком хорошо. Почти все понимали, что сейчас, в этот отчаянный момент ее жизни, ей меньше всего нужны были проблемы (но в какой-то момент ДиМаджио, наоборот, стал ее спасителем).