Мэрилин Монро. Тайная жизнь самой известной женщины в мире

Пат взяла с собой в Лас-Вегас свою дочь Викторию, которой было два с половиной года. Другие три ее ребенка должны были приехать на следующий день. Лимузин должен был привезти их из Калифорнии в Неваду. В тот день Мэрилин и Пат взяли Викторию с собой в казино. Конечно, детям не разрешали играть в казино, но пренебрежение этим правилом было наименьшей из льгот, предоставлявшихся членам клана Кеннеди всякий раз, когда те были в Лас-Вегасе. К изумлению Мэрилин, Пат посадила малышку прямо поверх черного стола и сказала: «Ну вот. Если я проиграю, я оставлю этого ребенка прямо здесь. Но если я выиграю, я возьму ее как мой приз». Она села и начала играть, а Мэрилин устроилась за ее спиной. Когда Пат проиграла, она сказала: «Ну вот и все. Вы выиграли моего ребенка». Она поднялась и ушла. «Но, Пат! Пат!» — закричала Мэрилин ей вслед, очень встревоженная. Конечно, Пат повернулась и подхватила свою дочь. «Ей нравилось делать подобное, только чтобы добиться эмоциональной реакции от Мэрилин, — сказала Пат Бреннан. — Когда они были вместе с Мэрилин, Пат старалась вести себя легко и быть веселой, потому что знала — у Мэрилин достаточно печали в жизни».

Кроме того, на приеме Синатры в Лас-Вегасе присутствовали Элизабет Тэйлор и ее муж Эдди Фишер, а также, естественно, сам именинник — Дин Мартин и его жена, Джин Мартин, рядом с которой посадили Монро. «Что я могу рассказать о Мэрилин, какой она была тем вечером? — спрашивал Эдди Фишер. — Все мы знали, что у нее были отношения с Синатрой, это точно. Но она была настолько пьяной в тот вечер, что это явно стало для него серьезной проблемой».

«Она была очень красива, в рамке густых светлых вьющихся волос светилась улыбка. На ней было платье с таким глубоким вырезом, что вы не смогли бы отвести взгляд от ее груди, — сказал лас-вегасский фотожурналист, который, вместе с фотографом Wide World Photos, был одним из немногих репортеров, получивших разрешение присутствовать на этом приеме. — На расстоянии она была очень даже ничего, ее красота сбивала с ног. Но вблизи... о нет, это было ужасно! Она и выглядела не слишком хорошо и вела себя очень странно. Она показалась мне немного сумасшедшей. Я помню, как на приеме она скулила: «О Фрэнки, пусть нас снимут. Я люблю тебя, Фрэнки. Я хочу, чтобы весь мир знал об этом». Я помню, что она держалась за него и обхватывала его за талию, почти висела на нем».

Если верить этому журналисту, когда Фрэнк отходил, чтобы не быть сфотографированным с ней, Мэрилин почти выходила из себя. Бросив на нее беспокойный взгляд, он сказал одному из своих телохранителей: «Следите за ней. Мне не нравится, как она качается. Сообщите мне, если она упадет в обморок или еще что-нибудь случится».

Репортер продолжал: «Мэрилин все еще хотела, чтобы ее сняли вместе с Фрэнком. Она украдкой подходила к нему, наподобие котенка, и указывала указательным пальцем на мой фотоаппарат, намекая, что я должен сделать снимок, пока Синатра не видит. Она была очень игрива и жеманна. В то время, когда мой фотограф собирался сделать снимок, телохранитель Фрэнка схватил камеру. Он передал ее Фрэнку и что-то прошептал ему на ухо. Тогда Фрэнк подошел туда, где мы стояли, и прошипел: «В следующий раз, когда вы попытаетесь повторить что-то подобное, я разобью вам голову этой проклятой камерой, обоим». Я помню, что он говорил, почти не двигая губами, как гангстер. В тот момент подошла Мэрилин с дикими глазами и сказала: «Фрэнки, меня сейчас вырвет». Он встревоженно спросил: «Когда?» Она ответила: «Сейчас. Прямо сейчас. Я уверена, Фрэнки. Меня сейчас вырвет». Он застонал: «Господи Иисусе, Мэрилин, не начинай». И быстро потащил ее из зала».

Элизабет Тэйлор, которая случайно оказалась рядом с репортером, наблюдала эту сцену. Позже она повернулась к фотожурналисту и сказала: «Мэрилин не надо пить, если она не может удержать выпивку внутри. Я-то умею сдерживаться», — добавила она доверительно. Сказав это, Элизабет сверкнула своими всем известными фиолетовыми глазами и выплеснула мартини. Однако когда она заметила, что репортер записал ее комментарий в свой блокнот, она выхватила ручку у него из руки, игриво взъерошила ему волосы и сказала: «Это было сказано строго не для печати, парень».

Долгожданная встреча с Бернис

В конце июня 1961 года у Мэрилин диагностировали камни и воспаление в желчном пузыре. Казалось, физическим и эмоциональным проблемам не будет конца. 29 июня операция прошла успешно. Когда она пришла в себя после наркоза, Джо ДиМаджио сидел у ее постели и преданно смотрел на нее. Было решено, что ее сестра Бернис приедет в Нью-Йорк и будет с ней, пока Мэрилин не восстановит силы. Джо это не слишком обрадовало. Мэрилин позже узнала, что он с подозрением относился к Бернис и ее мужу. «Что, если они хотят добраться до твоих денег? — как-то спросил он Мэрилин. — Я думаю, что именно в этом все дело». Его подозрения разделяла секретарь Мэрилин, Мэй Рейс, — она вернулась и снова работала у Мэрилин. Мэрилин даже не подозревала, что Джо думает нечто подобное о Бернис. «Я знаю ее намного дольше, чем ты, — сердито сказала она. — И, кроме того, если бы она действительно хотела получить мои деньги, она может их получить. Что я буду с ними делать после смерти?»

Несмотря на двойственное отношение Джо к Бернис, Мэрилин отчаянно хотела увидеться с Бернис после операции на желчном пузыре. Поэтому, как только Мэрилин вышла из больницы, Бернис прилетела в Нью-Йорк из Флориды и остановилась в отеле «Шератон-парк», где должна была ждать звонка от секретаря Мэрилин, Мэй. Затем, когда она сообщит, что побережье свободно от репортеров, Бернис должна была взять такси и поехать к квартире Мэрилин на Пятьдесят седьмой Восточной улице. Муж Бернис был против этой поездки. Он всегда довольно странно реагировал на все, что так или иначе было связано с Мэрилин. Он хотел как можно чаще быть рядом с ней, как, например, во время недавней поездки жены, когда он все время находился у жены за спиной, — но казалось, не хотел, чтобы Бернис проводила с ней время. Со своей стороны, Джо также не нравились планы сестер — по своим причинам. Отчасти он беспокоился о деньгах Мэрилин, но он также боялся, что Бернис могла бы рассказать репортерам о подробностях его жизни с Мэрилин. Естественно, Бернис много знала, но Мэрилин, несмотря на давность их знакомства, все еще после каждого разговора напоминала ей, чтобы она ничего не рассказывала прессе.

Когда Бернис вошла в квартиру Мэрилин на тринадцатом этаже, ее встретила Мэй Рейс. Мэй не могла бы встретить ее более холодно и отстраненно. Однако, казалось, Бернис сочла ее поведение как профессиональное, а не как проявление откровенной грубости. Когда появилась Мэрилин, их встреча была очень шумной. «Поверить не могу, что ты наконец приехала, — визжала Мэрилин. — Наконец-то! Мы снова вместе!» Наобнимавшись, они долго смотрели друг на друга. Они были знакомы с юности. Теперь Мэрилин было тридцать пять лет, а Бернис — пятьдесят один. Однако обе согласились с тем, что с возрастом они стали только лучше, несмотря на то, что Мэрилин была слаба после операции и не слишком хорошо выглядела. А на ней было платье цвета топленого молока и сандалии на высоких каблуках. Перед выходом из больницы ей привели в порядок волосы, поскольку она знала, что ее будут фотографировать на выходе, и ей надо хорошо выглядеть. Так что, когда они e сестрой встретились, она выглядела очень неплохо.

Жизнь Мэрилин была необычной, и Бернис, должно быть, удивилась, когда узнала, что первым делом горничная Мэрилин, Лина Пепитоун, должна была выстирать вручную бежевый лифчик, который был на Мэрилин в предыдущий день. Описывая это посещение, Лина Пепитоун оставила интересное наблюдение о Бернис — она описала ее как «блондинку, более натурально белокурую, чем Мэрилин [...], немного ниже и более худую, но все же ее фигура была очень чувственной».

«В некотором смысле Бернис оказалась намного более застенчивой, чем Мэрилин, которая находилась теперь в фазе возбуждения. Вся эта толкотня и блеск Манхэттена, казалось, пугали Бернис. Она выглядела совершенно ошеломленной Нью-Йорком [...]. Но все же то, как Мэрилин сидела и, держа Бернис за руки, внимательно выслушивала все про дробности, как та ходит по магазинам во Флориде, как готовит и занимается домом, воспитывает сыновей (у Бернис не было сыновей, только дочь. — Дж . Т.), заставило меня думать, что Мэрилин легко могла соблазниться поменять свою известность и тоже стать домохозяйкой».

Проведя с Мэрилин всего несколько дней, Бернис была обеспокоена огромным количеством принимаемых медикаментов. Те, кто окружал Мэрилин, уже привыкли к постоянному приему лекарств. Она никогда не была достаточно последовательной, всегда казалась немного... сдвинутой. Ее друзья и партнеры привыкли к такому поведению, но на новичков оно действовало просто ошеломляюще.

Каждый вечер к Мэрилин приезжал доктор, чтобы проверить ее состояние. Это также было довольно странно. Каждый вечер? Это действительно необходимо? Затем, во время каждого посещения Мэрилин наливала ему крепкий напиток, и он с удовольствием выпивал его — снова странность. Затем он начинал выписывать Мэрилин различные препараты в устрашающих количествах — тоже странно. Иногда он делал ей инъекцию «неизвестно чего», но она явно наслаждалась эффектом. Бернис воспользовалась возможностью спросить доктора об этих препаратах. «Неужели ей необходимы все эти снотворные? — спросила Бернис. — Это же слишком много, вам так не кажется?» Доктор не успел ничего ответить, как Мэрилин зло посмотрела на нее. «Да, мне действительно нужны все эти препараты, — резко произнесла она. — Мне нужно спать. Так что ответ — да, Бернис. Ответ — да». Повисла неловкая тишина. Через мгновение доктор продолжил выписывать различные препараты.

Бернис также обратила внимание на отношения Мэрилин с Джо ДиМаджио. Было ясно, что он все еще любит ее. Однако Мэрилин казалась неуверенной в своих чувствах к нему. Возможно, лучшим показателем ее отношения к нему было то, что она меньше чем через месяц планировала поездку в Калифорнию и сказала Бернис, что намерена насовсем остаться с Фрэнком Синатрой. Она взяла с Бернис обещание не упоминать об этой поездке Джо. Она уже совсем решила уехать, но не хотела ничего говорить ему. Как она собиралась осуществить свое намерение, учитывая, что он каждый день находился с ней, осталось тайной для Бернис. Согласно рассказу Лины Пепитоун, Синатра часто звонил Мэрилин, и она разговаривала с ним, нисколько не беспокоясь, что Джо мог в любой момент войти в комнату. Когда дело касалось Синатры, она была намерена любой ценой осуществить задуманное.

Кроме того, Бернис не могла не заметить усилившуюся паранойю Мэрилин. Например, однажды, когда неподалеку открылся итальянский ресторан и оттуда прислали еду для Мэрилин, то она приказала Лине выкинуть все. Она даже не хотела оставлять пищу в доме. Бернис решила, что она просто не хочет это есть, потому что следит за фигурой или, возможно, потому что ей запретили есть пряные блюда после операции. Любая из этих причин была вполне разумной. Однако рассуждение Мэрилин было более тревожным. «Это могло быть отравлено, — серьезно заявила она Бернис. — Я никогда не ем ничего, что было приготовлено людьми, которых я не знаю».