Мэрилин Монро. Тайная жизнь самой известной женщины в мире

Через несколько дней после того, как Глэдис переехала к ней, Делла ночью прибежала к ней в спальню с криком, что Чарльз Грэйнджер ворвался в дом и изнасиловал ее. Глэдис даже не нужно было осматривать дом в поисках Грэйнджера, она и так знала, что никого нет. Однако в ту ночь Деллу ничто не могло успокоить. Несколько дней спустя она начала жаловаться, что местный мясник вмешивает осколки стекла в ее говяжий фарш. Затем, неделю спустя, 1 августа, стало еще хуже, так, что Глэдис и Грейс даже пришлось бежать к доктору. «Он сказал, что Деллу, без сомнения, необходимо срочно госпитализировать, — сказала Мэри Томас-Стронг. — Глэдис не могла в это поверить. Она не хотела этого допустить. Вот тогда и произошло самое странное».

Согласно семейной истории 3 августа мать и дочь сидели за кухонным столом, погруженные в свои думы, и тихо ужинали. Возможно, Глэдис попыталась достучаться до нее, пробиться через ее мрачные мысли, возможно, она пыталась угадать, что еще может сделать для своей матери. За эти годы Делла стала самой верной подругой Глэдис. В конце концов, мать и дочь страдали одинаковым душевным расстройством, и нередко одной приходилось убеждать другую, что голоса, которые они «слышат», были нереальными, что «следящие» за ними люди — плод их воображения. Разве могла Глэдис оставить Деллу? И кто с ней останется, если Делла уйдет? Она уже потеряла трех детей. А теперь уйдет и ее мать, эта женщина с пустыми глазами, сидящая напротив нее. Глэдис не могла принять этого, тем более что, когда ее отца отвезли в больницу, он больше не вернулся. Она постоянно вспоминала о его судьбе, особенно в последние несколько недель.

Внезапно, в минуту удивительной ясности рассудка, Делла подняла глаза от тарелки и грустно посмотрела на дочь. «Ты должна отпустить меня, Глэдис, — твердо сказала она. — Мне пора уходить. Я хочу уйти». Мать и дочь смотрели друг на друга, не отводя взгляд. Это было бесконечно долгое, рвущее душу мгновение. Затем, когда у Глэдис покатились по лицу слезы, Делла снова наклонилась к тарелке.

Вот так 4 августа 1927 года Делла Монро легла в государственную больницу Норфолка. Девятнадцать дней спустя, 23 августа, она умерла. Делла была похоронена на кладбище Роз-Хилл в Уиттьере, Калифорния, рядом со своим первым мужем, Отисом. Ей был всего 51 год.

Жизнь с Болендерами

В 1929 году трехлетняя Норма Джин Мортенсен была необычайно красивой девочкой с медовыми кудряшками и светло-голубыми глазами. Ее лицо казалось прекрасным, а кожа была такой белой, как будто она была вырезана из куска полированного мрамора. Никто не мог пройти мимо, не обратив на нее внимания. Интересно, что, несмотря на кавардак, сопровождавший ее детство, она не была несчастной. У Болендеров ей жилось хорошо. «Мы относились к ней, как к своему собственному ребенку, — говорила Ида Болендер в 1966 году, — потому что мы любили ее». Однако позднее писатели нарисовали очень мрачную картину того периода жизни Мэрилин.

«Полагаю, это вызвано стремлением высосать сенсацию из ничего, — говорит Нэнси Джеффри, единственная, кто осталась в живых из приемных детей Болендеров. — Описывая судьбу и печальный конец Нормы Джин, ее биографы соревновались в мрачности описания условий ее жизни и тяжелых условий ее детства, но я — единственная, кто еще жив, — могу сказать вам, что этого не было. В нашем доме Норма Джин была счастлива. Это была любящая семья, счастливый дом, полный детей. Мать была очень трудолюбива. Она сама шила нам одежду. Она любила нас, хотя не говорила нам об этом. Она заботилась, чтобы с нами ничего не случилось. Всякий раз, когда мы выходили из дома, не важно куда, она говорила: «Подождите минутку» и произносила короткую молитву о нашей безопасности».

Конечно, основная проблема заключалась в том, что, став знаменитой, Мэрилин постоянно вспоминала о своем бедном детстве, и потому обстоятельства первых ее семи лет кажутся намного хуже, чем они были на самом деле. Джеффри рассказывает, что, когда Ида Болендер была жива, ее «очень расстраивали» эти искаженные описания жизни Нормы Джин в доме Болендеров.

На двух акрах земли, принадлежавших Иде и Вейну Болендерам в Хауторне, они разводили цыплят и коз, занимались огородом. «Мы росли на свежих помидорах, кукурузе, арбузах, зеленых бобах и тыкве, — вспоминала Нэнси Джеффри. — У нас в саду было полно слив, яблок и лимонов. Было одно огромное фиговое дерево, на которое любили залезать Норма Джин и Лестер — наш брат, единственный, кого мама и отец официально усыновили. Они затаскивали туда одеяла и делали там себе домик. У нас были цыплята и кролики, и папа даже купил козу, потому что у некоторых из нас в раннем возрасте была аллергия на коровье молоко. Нам не нужно было часто ходить в магазин, но в тех случаях, когда мы туда отправлялись, папа вез нас на своем «Форде» модели «Т», и мы сидели в машине, пока мама и отец делали покупки. Мы играли на улице, пели любимые песни, а иногда папа рассказывал нам разные истории. Еще сохранилось детское воспоминание, что в дождливые дни нам приходилось сидеть дома, и мы делали домик под столом в столовой, переворачивая стулья и ставя их на стол, чтобы получились стены. Затем все это накрывалось одеялами. Мама даже иногда позволяла нам там завтракать. Норме Джин все это очень нравилось».

Дом 459 на улице Ист-Род-Айленд был маленьким и тесным, и наверняка детям казалось, что внутри этой шаткой конструкции они попадают в иной мир1. За семь лет, пока Норма Джин жила там, в доме перебывало много детей, они появлялись и уходили, но пятеро оставались и жили там довольно долго — это уже упоминавшийся Лестер, Мумси, Альвина, Ноэль и Нэнси. «В период Великой депрессии у многих родителей просто не было денег, чтобы заботиться о своих детях, — вспоминает Нэнси Джеффри, — и они отдавали их на воспитание в чужую семью до тех пор, пока не могли сами заниматься ими должным образом. Это было обычное дело». В любом случае, Мэрилин хорошо жилось со всеми этими приемными детьми Болендеров, особенно с Лестером, который был всего на два месяца моложе.

Вейн Болендер был добрым и сердечным человеком. Его все любили, и он всегда старался уделять внимание своим приемным детям. Он был крепким и жилистым, со светлыми серыми глазами, спрятанными за стеклами очков в массивной черепаховой оправе. Самой заметной частью его лица был огромный нос. Он сам подшучивал над ним. Человек он был верный и надежный, как и положено курьеру почтовой службы Соединенных Штатов, где он тридцать пять лет проработал на одном и том же маршруте (48-й улицей и Вермонт-авеню в Лос-Анджелесе). «Он любил возиться с детьми, — вспоминал его знакомый тех лет, — и дети любили его. Он был искренним баптистом, как и Ида. У них дома стоял небольшой печатный пресс, и они вместе печатали листовки с молитвами для церкви».

Хотя у Вейна и Иды были общие представления о жизни, особенно теплых отношений у них не было. Они редко разговаривали друг с другом. Во время изредка возникавших разговоров Ида чаще всего отчитывала его за что-то или требовала, чтобы он сделал то, что он не хотел делать. Было ясно, что в доме всем заправляла Ида, и некоторые даже считали, что Вейн побаивался ее. Она заправляла всем в доме согласно строгим правилам старинного сиротского приюта, очень ответственно подходя к воспитанию детей, которых порой было больше пяти, но часто в доме оставались только двое, включая Норму Джин.

За последние годы много писалось о религиозном пыле Иды и Вейна. Писали, что они якобы были фанатичными протестантами. «Прежде всего, мы были баптистами, — говорит Нэнси Джеффри. — Хотя я думаю, что мама принадлежала к пятидесятникам. По утрам в воскресенье мы ходили в воскресную школу, а вечером по средам — на службу. Не думаю, что это фанатизм. Мать иногда готовила праздничный обед для церкви, и это был обед для конгрегации в церкви, но иногда многие приходили на праздничный обед к нам в дом. Я не уверена, что за это можно называть моих родителей религиозными фанатиками. Возможно, это была просто часть мифа, созданного вокруг Нормы Джин, когда она стала Мэрилин Монро. Мать учила нас любить Бога и, как следствие, любить друг друга. Это была единственная четкая установка для Нормы Джин, и я полагаю, что она помогла ей в жизни. Во всяком случае, мама стремилась именно к этому».

Скорее всего, по крайней мере, согласно историям, написанным о взрослой Мэрилин Монро, ей пришлось в четыре года запомнить следующую молитву — и ее заставляли часто повторять ее, чтобы удостовериться, что она ее запомнила: «Я обещаю, да поможет мне Бог, не покупать, не пить, не продавать и не давать спиртное, пока я жива; я не буду курить и никогда не произнесу имя Господа всуе». Ее сестра Нэнси Джеффри смеется над этой историей. «За всю мою жизнь я никогда не слышала подобной молитвы. Правда, я считаю, что в этих словах нет ничего неправильного, и ничего плохого не случилось бы, если бы мама и заставляла нас произносить такую молитву. Но этого не было».