Мэрилин Монро. Тайная жизнь самой известной женщины в мире

Одним из лучших друзей Мэрилин был Ральф Робертс — актер и ее личный массажист, которого называли «Рэйф». Поскольку он был постоянным компаньоном Мэрилин, она послала за ним, чтобы он приехал и жил в Лос-Анджелесе вместе с ней. Она относилась к нему как к брату. Однажды доктор Гринсон объявил, что Робертс должен уехать. «Тут собралось слишком много Ральфов», — сказал он Мэрилин. Она не могла поверить ушам. «Но он один из моих лучших друзей», — протестующе сказала она. «Мне это не интересно, он должен уехать, Мэрилин», — сказал Гринсон. «Но я называю его Рэйфом, не Ральфом», — заявила она. В ее голосе зазвенела истерика. Казалось, она считала, что проблема была в имени ее друга, а не в его присутствии. «Рэйф! Рэйф!» — она повторяла это много раз. Гринсон завершил разговор: «Мне не важно, как вы его называете, вы слишком зависите от него». В тот же вечер Мэрилин сказала Ральфу, что он должен возвратиться в Нью-Йорк. Затем, согласно воспоминаниям людей, которые хорошо знали ее тогда, она рыдала всю ночь напролет. Однако она чувствовала, что бессильна что-то сделать с этим, настолько она уже зависела в то время от доктора Гринсона.

Еще один пример властного характера Гринсона можно увидеть в письме, которое он написал коллеге (в мае 1961 года): «Прежде всего, я пытаюсь помочь ей не быть настолько одинокой и из-за этого погружаться в лекарства или связываться с людьми, которые образуют с нею своего рода садомазохистские отношения. Подобное руководство приходится осуществлять над юными девушками, которые нуждаются в руководстве, дружелюбии и твердости, и, похоже, она хорошо воспринимает такое руководство. Она впервые сказала, что с нетерпением ждет возможности приехать в Лос-Анджелес, потому что сможет поговорить со мной. Конечно, это не мешает ей несколько часов провести в Палм-Спрингс с г. Ф.С. [несомненно, Фрэнк Синатра]. Она хитрит со мной, как с одним из родителей...»

Кажется верной информация о том, что Мэрилин чувствовала себя обязанной объяснять свои романтические переживания Гринсону, как будто он имел право санкционировать или отвергать их. Например, в марте 1961 года она написала ему письмо, в котором описала «порыв страсти» с кем-то, кого она не назвала. Она сказала, что он был замечателен в постели, но она знала, что Гринсон не одобрит эти отношения. Многие репортеры, исследовавшие ее жизнь за последующие годы, предположили, что она говорила об одном из братьев Кеннеди. Но на самом деле она тогда еще не встречалась с ними. Скорее всего, она говорила о Фрэнке Синатре.

Ситуация, с точки зрения ее знакомых, стала еще более неприятной после того, как ее новым поверенным стал Микки Радин — шурин Ральфа Гринсона. Радин был также адвокатом Фрэнка Синатры, а Гринсон был врачом Синатры. «Никто не понимал, почему Синатра воспользовался услугами Гринсона, несмотря на состояние другого его известного пациента — Мэрилин, — говорил в то время один из друзей Мэрилин. — Это было довольно жутко. Куда бы вы ни кинули взгляд, вы везде натыкались на Гринсона».

Пат Кеннеди Лоуфорд была одной из тех, кто не поддерживал увлечения Мэрилин доктором Гринсоном, и она ясно дала это понять во время завтрака с Мэрилин. Ее отец, Джозеф, в конце 1961 года перенес удар, и у нее был трудный период — ей нелегко было принять факт, что такой яркий мужчина, как Джо, оказался парализованным. Мэрилин и Пат договорились встретиться в ресторане «Бичкомбер» в Малибу. «Бичкомбер» был любимым рестораном Пат. Когда в 1955 году она родила сына, Кристофера, они с Питером остановились в «Бичкомбере», чтобы отпраздновать его рождение. Они положили младенца рядом с собой в небольшой плетеной колыбельке, заказали пару мартини и выпили. Это был счастливый день. Однако во время встречи с Мэрилин Пат чувствовала сильную грусть. По воспоминаниям Пат Бреннан — которая присоединилась к ним в ресторане, — Пат плакала и рассказывала об отце, в то время как Мэрилин почти отстраненно наблюдала за ней.

«Вы любите отца?» — Мэрилин спросила Пат, которая была потрясена этим вопросом.

«Конечно», — ответила Пат.

«Доктор Гринсон говорит, что мне не нужен отец, — заявила Мэрилин. — Они не обязательны. Не у всех они бывают».

Если Мэрилин пыталась таким образом утешить Пат, это, конечно, не сработало. Но скорее всего для Мэрилин это была просто вольная ассоциация на тему беседы. Это был не лучший день для Мэрилин.

«Вы слишком много общаетесь с этим парнем, — холодно заметила Пат, — он вас загипнотизировал или что похуже».

«Но он для меня как отец, — доверительно сказала Мэрилин, — и я могу доверять ему, как никому».

«О чем вы говорите?» — спросила Пат.

Мэрилин поведала Пат о своей потребности «утихомирить свое сознание» в течение достаточно долгого времени, и она верила, что Пат должна знать то, о чем она ей сейчас рассказывала.

«О том, что я похожа на мою мать», — сказала Мэрилин.

Лицо Пат ожесточилось. Позже она говорила, что в тот момент ей стало ясно: Гринсон убедил Мэрилин, что ее состояние достаточно серьезно и что она постоянно нуждается в нем. «А теперь послушайте меня, — сказала Пат, согласно воспоминаниям Бреннан об этой беседе. — Этот человек не знает, о чем говорит. Ваша мать — очень больная женщина...»

«Я тоже», — четко произнесла Мэрилин.

Между ними повисло молчание. Пат Бреннан напряженно ожидала конца этой сцены, не говоря ни слова. Долгое время они смотрели друг на друга, пока Мэрилин наконец не начала плакать.

«Не сердитесь на меня», — сказала Мэрилин, затем встала и начала собирать вещи.

«Зачем мне сердиться? Сядьте, куда вы собрались?»

«Просто не сердитесь на меня. Я не могу принять это».

Мэрилин дошла до двери, а две Пат — Лоуфорд и Бреннан — двинулись за ней. Они догнали Мэрилин уже на пороге ресторана. Мэрилин была явно расстроена. Пат Кеннеди Лоуфорд обняла Мэрилин.

«Это все ошибка вашего проклятого доктора».

«Нет, это неправда, — ответила Мэрилин. — Но и не моя».

«Давайте поговорим об этом», — настаивала Пат.

«Нет. Я расстроила вас обеих, — заявила Мэрилин. Она быстро поцеловала Пат Лоуфорд, как будто клюнула, а затем так же быстро чмокнула Пат Бреннан. Затем она посмотрела первой Пат в глаза и сказала: — Клянусь, это не моя ошибка».

Мэрилин повернулась и пошла к машине, а две женщины остались стоять, пытаясь понять смысл произошедшего.

Юнис Мюррей

Доктор Ральф Гринсон поменял второго Ральфа — Робертса — в жизни Мэрилин на, возможно, самого странного человека, когда-либо появлявшегося на этой земле, — и это только одна из причин, почему о нем так злословили биографы. Это была пятидесятидевятилетняя Юнис Мюррей, неопрятная женщина в очках. Она называла себя «медсестрой», хотя не имела никакого медицинского образования. У нее было суровое лицо и тяжелый характер. Со времен Иды Болендер в жизни Мэрилин не было никого подобного. К тому же между двумя этими женщинами было еще одно различие — под холодной внешностью Ида прятала душевное тепло, в то время как у Юнис его не было, или, по меньшей мере, никому не удалось его в ней распознать. Так как она имела «навыки управления домом», она заняла место экономки Мэрилин — иногда оставаясь ночевать, иногда нет, — и можно с уверенностью сказать, что это сильно беспокоило всех, кто знал Мэрилин. Друзья Мэрилин считали, что она ничего не может сделать дома в свое свободное время без того, чтобы Мюррей немедленно не донесла об этом доктору Гринсону. По их мнению, он просто завел нового шпиона в ее доме. Даже пресс-секретарь и друг Мэрилин, Пат Ньюкомб, которая обычно никогда не противоречила и соглашалась практически с каждым решением, делавшимся в интересах Мэрилин, относилась к ней с недоверием. Она утверждала, что боится этой женщины, и даже не хотела находиться рядом с ней. «Она все время смотрит на меня своим рыбьим взглядом, — говорила Пат Джону Спрингеру, — и этот взгляд мне сильно не нравится»1. В оправдание Гринсона, однако, хотелось бы добавить, что он твердо верил, что Мэрилин нуждается в постоянном присмотре. Его не беспокоило мнение людей, что он шпионит за ней с помощью Юнис Мюррей, если это позволяло ему знать, чем именно занята его пациентка в любое время дня.

«Я слышала, что она [Юнис Мюррей] постоянно висела на телефоне и шепотом сообщала Гринсону обо всем, — говорила Диана Стивене, которая видела ее, когда приехала в Лос-Анджелес на деловую встречу с Джоном Спрингером. — Мэрилин не могла пригласить гостей без того, чтобы Гринсон не узнал, кто они, на какой срок и с какой целью приехали. Эта женщина все время шастала по всем углам, все подмечая и затем докладывая обо всем доктору. Я встретила ее однажды. Мне было нужно забросить кое-какие бумаги Мэрилин домой, и, когда я пришла, Юнис Мюррей подошла к двери. «Кто вы? — требовательно обратилась она ко мне. — Почему я вас раньше здесь не видела? Что вы здесь делаете?» Бог мой, меня ужаснуло ее отношение. Я решила, что она домработница. Какое право она имела так разговаривать с кем бы то ни было? В общем, я ей ответила: «А кто вы? И почему я вас раньше здесь не видела? И что вы здесь делаете?» Она зло посмотрела на меня, а затем со стуком захлопнула дверь перед моим носом. Я рассказала Джону об этом, и он сказал: «О нет. Во что теперь Мэрилин вляпалась?»