Мертвая женщина играет на скрипке
Шрифт:
— Смотря, что вам или тебе снилось сегодня.
Лайса резко отстранилась и отвернулась к окну. Но я даже сзади видел, как запунцовели ее щеки и запылали уши.
— Это просто сны, — сказала она строго, — а вы очень неосторожно ведете себя, Антон.
— Лайса, я не буду сидеть на попе ровно. Мне надо жену искать.
— Точно надо? — вздохнула она.
— Обязательно.
— И как успехи?
— Есть один очень интересный магазин, но…
***
— Ты сломал мне ребро, нос и повредил колено, — укорил меня Иван.
— Ты
Мы сидели на лавочке в саду больницы. Мой собеседник прислонил к скамейке костыли и вытянул вперед ногу в гипсовой лангете. Левая половина его лица вызывала во мне законную гордость — мой коронный свинг еще ничего себе.
— Ты ведь не отдашь девочку?
— Знаешь, — оглядел я его с нехорошим удовлетворением, — ты не выглядишь готовым к повторению дискуссии в тех же тонах, так что не начинай. Как честный человек предупреждаю — в следующий раз искалечу. Я могу.
— Верю, — вздохнул Иван, — как мужчина я уважаю твою решимость и приверженность семейным ценностям. Но как сотрудник… некоей организации, предупреждаю — ты бодаешься с бронепоездом.
— Не могу не отметить, что пресловутый бронепоезд угрожающе свистит с запасного пути, но ко мне посылает парламентера на ручной дрезине. Отчего же им не явиться сюда со своими корочками, мандатами, бигдатами и прочими атрибутами?
— Здесь… как бы лучше сказать… Не их юрисдикция. Но они работают над этим.
— Я тоже не сижу, сложа руки, — соврал я, — так что еще посмотрим. Бывало, что бронепоезд пускал под откос одинокий партизан.
— Ну-ну… — грустно покачал головой Иван. — Давай, пугай ежа голым задом.
— Зачем им моя дочь? На самом деле? Это просто шестнадцатилетний подросток. У нее нет никаких суперспособностей, кроме таланта моментально захламлять любое помещение. Она даже учится на тройки.
— Я просто, как ты выразился, «парламентер на дрезине». Мне не докладывают. Мне самому не нравится вся эта история. Меня попросили передать тебе послание, — он протянул флешку. — И… Знаешь, что? Вопрос юрисдикции ограничен границами Жижецка.
— Значит, постараюсь пока их не покидать, — кивнул я понимающе, — спасибо. Тут неплохо, да? Милый провинциальный городок.
— Да, — вздохнул Иван тоскливо, — хороший городок. Тихий такой. Только пахнет тут, как в старом блиндаже. Землей, трухлявым деревом и смертью.
«Козлы не злы,
Но их понты — пусты», — сей загадочной максимой обеспечил меня забор больницы. Надеюсь, он не меня имел в виду.
***
— Пап, я хочу пойти на концерт… — жалобные глаза и сморщенный носик намекают, что отказ будет воспринят болезненно. Для моего родительского самолюбия, в основном.
— Мне не кажется это хорошей идеей, — обтекаемо сформулировал я, — чужой город, незнакомая компания… Да и общий жизненный фон у нас сейчас не позитивный.
— Паап! Я не могу сидеть весь день дома и тупить в смарт!
— Да? Раньше у тебя получалось.
— Мне скучно!
— Я не очень понимаю значение слова «скучно».
Это когда ты слишком ленивый даже для того, чтобы просто лениться?— Мне кажется, — прокомментировала вернувшаяся со службы Лайса, — этот ребенок сильно скучает по школе. Праздность порождает в подростках странные идеи.
Если бы мы были в компьютерной игре, на экране всплыла бы надпись «Отношение -100». Настя проводила ее пылающим взглядом, но на полисвумен даже мундир не задымился.
— Паап! Меня Виталик пригласил! Это просто ночной клуб!
— Ты считаешь, что «ночной клуб» — это именно те слова, которые успокоят отца шестнадцатилетней дочери?
— Ничего со мной не случится!
— Так думали все, с кем что-то случилось.
— Ну, пааап! Это просто несправедливо!
Я мог бы сказать, что «справедливость» не входит в базовую комплектацию Вселенной, но, подозреваю, к шестнадцати годам это становится понятно само собой.
— А знаешь, — сказала переодевшаяся в штатское и, видимо, решившая для себя вопрос «ты\вы» в сторону неформальности Лайса, — пусть сходит ребенок.
«Отношения +75» — всплыла над головой дочери воображаемая надпись. Повысились, по моей оценке, до стадии «легкая неприязнь». Волот Насте не то, чтобы не нравилась, — просто она предпочла бы вернуть Марту. А я не знаю, что бы я предпочел.
— Серьезно? — не ожидал.
— Но! — она подняла вверх пальчик с аккуратным коротким маникюром. — Мы пойдем с ней.
— Ну, блин… — расстроилась дочка. (Минус пятьдесят, не меньше). С точки зрения подростка идти куда-то с родителем — это как в кандалах к позорному столбу шествовать. Зашквар и западло. Этак кто-нибудь может даже заподозрить, что ты недостаточно взрослая.
— Мы будем ненавязчивы, — ухватился я за компромисс. Расстраивать Настю не хотелось, у нее и так выдалась не лучшая неделя. И месяц. И год. Да и вообще, жизнь ее уже наказала — мной.
— Ну да, конечно…
— Я даже отвернусь, если тебе продадут стакан сидра, — вздохнул я.
— А я не достану удостоверение и не закрою этот шалман за продажу алкоголя несовершеннолетним, — подмигнула Лайса, — если этот стакан будет один.
— Ты всегда можешь сделать вид, что ты не с нами.
— И вообще, может, мы просто хотим в ночной клуб сходить, потанцевать? — поддержала капитанша. — Может, у нас свидание?
Дочь обдала ее холодным презрением, одним взглядом выразив отношение к тому, что у таких старперов может быть какое-то там «свидание», и заодно к тому, что это «свидание» будет с ее отцом. Который, какой уж ни есть нечуткий и ничего не понимающий, но ее личный и собственный. И нечего тут.
Но ничего не сказала, здраво рассудив, что лучше такой поход в клуб, чем никакого.
— А у нас свидание? — спросил я Лайсу, когда Настя ушла в комнату мучить зеркало перебором совершенно одинаковых, на мой взгляд, футболок.
— Ни к чему не обязывающее. Выпьем, приглядим за твоей дочерью. Никакого бурного секса в туалете. Можем даже не держаться за руки.
— Э… Ну, если ты обещаешь… Ну, про туалет…