Мертвая женщина играет на скрипке

When you’re strange

Faces come out of the rain

When you’re strange

Эту песню стоило бы специальным указом ООН назначить гимном пубертата. «Ты странный, ты чужой, ты урод какой-то, ты никому не нужен…»

Women seem wicked when you’re unwanted

Streets are uneven when you’re down

Ах да, и девушки тебе не дают, разумеется. Странно, что в тексте нет ничего про прыщи.

When you’re strange

Faces come out of the rain…

— Прекратить! — резкий голос перекрыл звук колонок, сорвав коду. Музыканты остановились, только драм-машина гулко бумцкала еще несколько секунд в воображаемые барабаны.

— Наопако суприте, стр-р-рань? — раскатисто и презрительно спросила вышедшая на середину зала девочка-девушка-женщина. На вид ей было лет тринадцать, или тридцать, или сто, на голове — темный капюшон, и лицо под ним было белесое и странное, как будто поверх детского личика нарисовали гримом маску злой старухи.

— When you’re stra-а-аnge… — нарочито низко и протяжно выпела в тишине вокалистка.

— Замолчи, Клюся! — рыкнул мужской голос, который до этого приказал прекратить. За спиной «девочки» стоял лощеный мужик с бородкой, рядом с ним какой-то несуразный высокий тип в лохмотьях, косой и корявый, как будто из кривых палок составлен.

— Слушай её, рухлёна!

— Черта с два я буду нейку слушать, Мизгирь, — упрямо сказала певица, — это наше место, пусть валит в свою керсту.

— Нет в моем городе места для страни, — зло сказал мужик.

Не понимаю сути конфликта, но этот деятель мне как-то сразу показался несимпатичен. Покосился на Лайсу — она сидела спокойно, потягивала напиток из стакана, с любопытством глядя на происходящее. Кажется, я один тут не в теме.

— Негли вас нудьма поприяти, уметы хупавые? — угрожающе спросила девочка-женщина. Голос ее причудливо плавал от детского фальцета до старческого хрипа.

— Не прещай, сколявая, — бесстрашно ответила ей певица, — в нырище своей вавакай.

Виталик, положив гитару, тронул ее за плечо и что-то тихо сказал. Микрофон усилил, и я расслышал «не связывайся».

— Ссыкло ты, Вит, — ответила громко девушка, — пусть идут в жопу!

Виталик дернулся, как от пощечины, лицо его залилось краской, потом пошло пятнами, уши запылали. Парень сейчас сделает глупость.

Как в воду глядел — он спрыгнул с невысокой сцены и пошел к странной гостье. Оборванец за ней сделал было шаг вперед, но она, не глядя, остановила его жестом.

— Убирайся отсюда, Сумерла, — сказал этот герой почти грозно. Вот только голос от волнения «дал петуха», испортив все впечатление.

— Которишь, забабеник? — недобро улыбнулась она, показав мелкие острые зубки. — Виталий твое порекло? Оное на керемиде намаракать?

По ее лицу пробежал луч дискотечной подсветки, и я мне показалось, что никакая это не девочка, а жутковатая карлица с телом детских пропорций.

— Маржак! — приказала она корявому. Тот резко выкинул вперед длинную худую руку и схватил Виталика за плечо, сильно его сжав. Парень то ли от испуга, то ли от боли резко побледнел, ноги его подогнулись. К нему кинулась моя Настя, но я успел раньше. Я вообще предусмотрительный и подошел поближе, как только понял, что дочкин кавалер сейчас какую-нибудь херню отмочит. Подростки очень предсказуемые.

— Руки прибери, чучело, — сказал я негромко, но прямо в ухо высокому, — стыдно маленьких обижать.

Он никак не отреагировал, и я тоже взял его за плечо, сжав как можно сильнее. Пусть сам попробует. Ощущение было, как будто пытаюсь сломать пальцами вешалку. Словно он из одних костей состоит. Но паренька отпустил, развернулся ко мне, легко вывернув плечо из хватки. Силен, черт.

Вблизи его лицо выглядело как маска кабуки, нарисованная на ночном горшке. Экий урод-то. Кажется, назрел удачный момент кому-то вломить. А то я уже почти сутки не дрался, непорядок.

— Полиция, капитан Волот, — строго сказала сзади Лайса.

— Охабься, Маржак, — скомандовала карлица, и оборвыш сделал шаг в сторону, уходя за нее.

— Антон, — сказала она утвердительно. — Понастую до тя, странь.

Черт, какой я популярный, оказывается.

Карлица и ее странный спутник развернулись и пошли к выходу, оставив за собой шлейф запаха земли и прелого дерева. Это модные духи какие-нибудь? Весь город погребом пропах.

Бородатый задержался, чтобы объявить:

— Клуб закрыт по распоряжению городской администрации. Просьба всем разойтись.

— На каком основании? — вскричал бармен.

— За… За… За продажу алкоголя несовершеннолетним! — бородатый ткнул пальцем в Настю, все еще держащую в руке стакан сидра. От растерянности она выглядела даже моложе своих шестнадцати.

Развернулся и вышел.

***

Дочь моя заткнула уши наушниками, накинула на голову капюшон худи, и шла, уставившись в землю. Это на ее символическом языке визуальных демонстраций означает высокую степень недовольства миром и мной. Злой и нечуткий я не отпустил ее на афтерпати. Она понимает, что я прав. Но это не отменяет того, что я должен быть за мою правоту наказан. Карательное игнорирование.

— Ты не можешь не влезать, да? — недовольно сказала Лайса.

— Нет, — ответил я коротко.

— Как сотрудник полиции — осуждаю, как женщина — не могу не уважать стремление сделать мир лучше.

— И кто ты сейчас?

— Я в штатском, — она похлопала себя по обтянутой тонкими штанами попе.

Оно и видно. Была бы в форме, не воображала бы всякие глупости. Плевать я хотел на качество мира. Просто с уходом Марты из меня словно предохранительную чеку выдернули. Так и хожу на полувзводе. Как будто она стояла между мной и безумием, не давая провалиться в пустоту, в которую канула моя Анюта.

Я не стал отвечать Лайсе — только плечами неопределенно пожал. Действовал по обстоятельствам, вышло, как вышло. И то, что обе недовольны испорченным вечером — не моя вина, хотя отдуваться за нее мне.

— В кои-то веки выбралась в люди, — сетовала полисвумен, — и такой облом. Хотелось просто выпить, просто потанцевать… Тебя давно приглашали на белый танец?

— Никогда, — ответил я честно.

— Почему?

— Наверное, я на темной стороне силы.

— Не шути так, — внезапно отстранилась Лайса, — это плохая тема.