Мертвая женщина играет на скрипке

Ответом ему были только смущенные перегляды.

— Ну ладно, сам схожу, мне не влом. Антох, посветишь там?

Я молча принял из его рук фонарик.

— Я с вами! — неожиданно сказала дочь. — Обожаю подвалы!

Виталик взял ее за локоток и что-то зашептал на ушко, но она выдернула руку и сердито сказала: «Тем более!». «Романсит», значит? Ну-ну.

Подвал оказался закрыт. В конце короткой лестницы на крошечной площадке избыточно монументальная дверь — деревянная, старая, из массива дуба, с коваными железными полосами поперек. Такую только тараном выбивать. Впрочем, ключ к здоровенному амбарному замку, запирающему тяжелую металлическую щеколду, висит на гвозде рядом.

— Сурово, — оценил Петрович, — а зачем засов изнутри? Кто оттуда вломится-то?

Он снял замок, откинул щеколду, отодвинул вставленный в толстые упоры засов и потянул на себя дверь. Она не подвела — открылась с подобающим обстановке зловещим скрипом. Из темноты пахнуло пылью, канализацией, сырой землей и гнилым деревом. Аромат сезона. Выключатель у входа клацнул уныло и безрезультатно, свет не загорелся. Дочка зажгла фонарик на телефоне, я включил фонарь Петровича — он давал узкий, но сильный луч, пробивший темный коридор так глубоко вдаль, что непонятно, как такое вообще помещается под небольшим домом.

— На стену посвети, — сказал Петрович, — ага, вот кабель-канал приляпан. Наша путеводная нить, такскзть.

— Стойте, я с вами! — прибежал, запыхавшись Виталик. Вид у пацана был напуганный, но решительный, как будто мы не в подвал спустились, а в полярную экспедицию собрались.

— А как же… — начала насмешливо Настя.

— Плевать! — попытался сказать он Суровым Мужским Тоном, но голос предательски подвел жалобным всписком. Романсер хренов.

— Пошли уже, — дал отмашку Петрович, — чего топчемся?

И мы пошли.

— А зачем качать репу? — спросил я Петровича, пока мы шагали по пыльному подвалу.

— «Репа», о мой непродвинутый коллега, это «репутация», — пояснил он, — вот играешь ты в игрушку, например. Там есть параметр «репутация», определяющая отношение к тебе персонажей. Большая репа — тебя уважают, дают квесты, скидки, и даже можно с некоторыми неписями отношения замутить. Любовь-морковь и всякое такое. Слабая репа — с тобой через губу разговаривают и цены ломят.

— Понял, не дурак.

— Так вот, в социальном модуле «Кобальта» есть репа с другими юзерами. Вот, например, если эти два юных организма будут переписываться, потом встречаться, потом в киношку, там, или клубешник завалятся, а потом и…

— Неудачный пример, — отрезал я.

Сзади зафыркала веселым дельфинчиком Настя и засопел обоссанным ежиком Виталик.

— Ну, не эти, ладно, другие два организма с совместимым устройством анатомии. «Кобальт», учитывает все их движения навстречу друг другу. От первого смайлика в чате до совместного похода в бар и далее по наклонной в койку.

Фырканье сзади усилилось, сопение замерло.

— Никого конкретно не имею в виду! — отмахнулся Петрович. — Как там нейросетка себе это все считает, я в деталях не знаю, но, по юзеркейсам судя, попадает на отличненько. И вот ты знаешь, что юзерица А к тебе неровно дышит на 80 из ста, а юзерица Бе — на те же проценты смотрит мимо. Легко докачать репу с А до койки — это, в среднем, около 90, — но у А сиськи маленькие и ноги кривые. Или пойти сложным путем и начать охмурять Бе, потому что у нее с сиськами все хорошо и ноги от ушей. Но есть шанс, что и с Бе репу не прокачаешь, и А обидится.

— И что, люди на такое соглашаются? — поразился я. — Это же как-то… Ну, не знаю. Слишком напоказ, что ли.

— Это, мой консервативный друг, называется «геймификация реальности», самый писк. Алё, юное поколение, у вас репа включена?

— У всех включена, — буркнул Виталик и густо покраснел, — а как иначе?

— Вот, видишь, они уже по-другому и не умеют. Не знают, как подойти, как посмотреть и чего сказать. А тут… Стоп, а кабель, сука, где? Заболтали вы меня!

Я посветил на стену — кабель-канал куда-то пропал. Вообще, мы как-то долго шли для одного отдельно взятого подвала. Сыроватый темный кирпич сменился каменной кладкой, в воздухе все сильнее пахло землей и гнилью.

— Ой, блин… — Виталик резко побледнел.

— Пошли обратно, мы не могли далеко уйти.

Мы развернулись и пошли обратно, светя на пол и стены. Койка, значит, около 90? Ну, в среднем?

Забавненько….

Подвал сыроват, душноват и мрачноват, но я не беспокоился — мы шли, никуда не сворачивая, и заплутать было негде. Вскоре вернулись к кирпичным стенам и даже невесть чем напуганный Виталик стал выглядеть пободрее. Наверняка у них тут страшилки про этот подвал в полный рост — дети такое обожают. Черная рука, гроб на колесиках — такое. Будь я гроб на колесиках, самое тут бы и катался. Вон, и колея есть…

Я присмотрелся — на грязном полу подвала были следы, как будто кто-то тащил санки. Но меня напрягло другое — это были единственные следы. Наших следов не было.

— Да где этот чертов кабель уже? — сказал раздраженно Петрович.

— Может, мы куда-то не туда свернули? — неуверенно предположила Настя.

— Да не сворачивали мы! Вот и стены кирпичные… Хотя… — Петрович подсветил своим смартом, — другой кирпич-то. Тот посветлее был и покрупнее, я заметил, когда кабель-канал проверял. Может, и правда свернули… Давайте назад и внимательно, светите во все стороны, ищем развилку.

Виталик тихо всхлипнул. Я украдкой посмотрел на него — вид у парня стал окончательно негероический. Лицо бледное, руки трясутся, в глазах слезы.

— Нам конец, — сказал он негромко, — нам конец…

Вот еще не было печали. Паникеров нам тут не хватало.

— Так, юноша! — оборвал я его. — Кончай соплю разматывать. У тебя что, клаустрофобия?

— Вы не понимаете, — он заламывал руки, как Пьеро из провинциального ТЮЗа, — нам не выбраться…

Я укоризненно посмотрел на дочь. Она выразительно пожала плечами — мол, кто же знал.

— Так, — воззвал я к остаткам его разума, — мы тут полчаса от силы, не могли уйти дальше пары километров. Даже если мы заблудились, то это не пещеры, а городские коммуникации, тут за каждым углом дверь в какой-нибудь подвал или люк в кабельную шахту.

— Вы не понимаете, — пацан трагически взмахнул конечностями, — не понимаете…

— Не-а, не понимаем, — подтвердил я.

Настя взяла его за локоть, успокаивая. Парень замолк, и только драматически вздыхал, как раненый дюгонь. Черт, моя дочь достойна чего-нибудь получше этой размазни! Впрочем, так думают все родители всех дочерей мира.