Мёртвый хватает живого
Шрифт:
— А ведь это христианство, — сказал Шурка, когда шеф наотрез отказался от подарков, велел их забрать из приёмной и раздать тем, кто в них больше нуждается. — Шеф начал раздавать имение.
Софья вышла из кабинета первой, за ней Шурка, за ним через приёмную потянулись остальные. Последним — Софья обернулась — вышел первый зам и пошёл не в кабинет к себе, а к лестнице. Он не глядел ни на кого, а любовался картой «Виза», которую держал в руке, и едва не упал с верхней ступеньки. С любовью к «Визе» не ошибёшься, подумала Софья. Первая крыса побежала с тонущего корабля. Выражение лица у первого зама было довольно странное. Необычное
«Верю ли я в Бога? — подумала Софья. — Если тут тот Бог, в которого я верю, то я должна бы поддержать директора — и раздать своё имение? Отменяя платежи поставщикам и отменяя собственно торговлю, то есть розницу за наличные, шеф, помимо своего, начал раздавать и моё, и Шуркино имение. И первого зама, и собственников, и всех-всех, от продавцов до техничек. Откуда взяться зарплате, если зарплата состоит из денег, а денег в гипермаркетах «Камелия» больше не будет?»
— Дурной знак, — вслух сказала Софья.
Шурка, похоже, не услышал.
Шурка сказал:
— Шеф, отдающий даром все товары и призывающий к тому поставщиков — это тебе не Лев Толстой, приживалка Софьи Андреевны.
От своего имени и отчества, совпадавшими с именем-отчеством жены Толстого, Софья вздрогнула. Обняла себя руками. В кабинете шефа было холодно. Тоже нет отопления.
— Дурной знак, — повторила она. — Я забыла на ночь помолиться. Я не говорила тебе. Я молюсь каждую ночь. Перед тем, как заснуть. Прошу Бога о продолжении нашего с тобою счастья. Больше ничего. Только это. Но — каждую ночь. А вот вчера забыла. Не до того было. И Бог обиделся на меня. Ревнитель и мститель. Так Нина Алексеевна мне объяснила.
— Моя бабушка… — начал Шурка, но она показала ему рукой: молчи.
— Бог, оказывается, страшный. Он проклял меня. Нет воды, нет тепла, генеральный сошёл с ума, нет зарплаты, а нам растить ребёнка. Или близнецов. Это или проклятье, или испытанье. Проклятье. Не помню, до какого колена. Седьмого или семьдесят седьмого.
— Софья, моя бабушка верует и в Бога, и гадалкам, и в карты Таро. Я помню, как в перестройку она усаживала меня у телевизора и велела слушать Кашпировского. А потом, по другому каналу, Чумака. В снежного человека она тоже верит. Я не знаю того, во что бы она не верила. Это хорошо, что ты любишь мою бабушку. Но любовь вовсе не одно и то же, что вера.
— Какой ты серьёзный, Шурка. И милый. И всё равно это испытание.
— Конечно. Нет воды — уже испытание. И шеф…
— И милиционеры, скручивающие у военкомата военного… Всё это странно.
— Особенно шеф странен. Никогда ничего не любивший, кроме валовой и чистой прибыли… Переменился, как Савл. Из Савла в Павла. И в историю. В первоверховные апостолы. Я не верю в перерождение Савла в Павла. Павел — это же классический пример успешного дельца, делающего деньги из воздуха.
— Ты хочешь сказать, что шеф…
— …что-то темнит и в чём-то хитрит. Возможно, провернул какую-то аферу с поставками или укрыл огромную сумму от налогов — и сегодня утром это всё вскрылось. И он перед банкротством решил стать народным любимцем. Чтобы народ вытащил его из суда, разгромив здание
суда. Или устроил ему побег из тюрьмы.— Что-то это сомнительно. Сплошная уголовная романтика.
— Ну, не знаю, что сказать, Софья. Может, генеральный затеял под шумок эмигрировать в Латинскую Америку. Проповедовать там истинное христианство.
— Тебе, Шурка, надо повести приключенческие сочинять.
— Чувства юмора не хватит, Софья.
— Юмора добавлю я.
— Значит, соавторы?
— Соавторы.
— Тогда будь повеселей. А то мрачным юмором отпугнёшь читательниц. Говорят, читательниц нынче больше, чем читателей.
Глава тридцать восьмая
Премии!…
Она спустилась на первый этаж, в веб-мастерскую.
— Привет, Дима.
— Привет, Регина. Видок у тебя не очень.
— Хорошо хоть не врёшь.
— Я думал, ты другое скажешь.
— Другое бы сказала другая.
Она расстегнула куртку, разомкнула карабинчик, протянула Диме мобильник.
— Скачай фотографии. Шнура с собой у меня нет, через инфракрасный. Здесь последний Колин репортаж. Сан Саныч отобрал у меня XDCAM.
— Репортаж? XDCAM? Коля?
— Не спрашивай, а смотри.
— А где Коля?
— Дима, послушай меня, пожалуйста… Коли больше нет. Пожалуйста, смотри фотографии.
— Я смотрю… Регина? Где ты взяла это? Что за голая бабка? Она… ест его? Мы с Колей дружили с пятого класса. Нет, ты подожди… Ты приходишь, даёшь мобильник — и говоришь, что Колю съела голая бабка?
— Я, Дима, ничего не говорила. Если б я не вызвала Колю на Мельникайте снимать голышей, он был бы жив. И если б я не была такой трусихой, я бы оттолкнула бабку, и… И вообще не нужно было никакого репортажа… и этой «Голой России»!
— Какой ещё «Голой России»?
«Не надо плакать, Регина. Не надо. Видок у тебя не очень. А почему не надо? Надо уходить отсюда, пока Сан Саныч тебя тут не застукал».
— И что, много таких бродит по улицам?
— Я не знаю. Я хочу сделать репортаж.
— Ты же сказал, Сан Саныч отобрал…
— Я сделаю сетевой репортаж. Из этих фотографий. Нужна твоя помощь.
— Ты что, на компьютере работать не умеешь?
— Не злись. Умею. К счастью, хоть это я умею по-настоящему. Я сделаю сайт на хостинге народ точка ру. И сброшу тебе ссылку. Без тебя о моём сайте никто не узнает. Ты вывесишь ссылку на «Тюмени ТВ». И Сан Саныч тебя повесит.
— Четвертует.
— На кол посадит. Часа на два вывесь ссылку. Потом можешь заявить о взломе корпоративной сети, о вирусном проникновении, о хакерской атаке, о чём хочешь. О шпионаже «регионщиков». Фантазируй напропалую. Можешь сказать, что я просила тебя о ссылке, но ты, человек исключительной порядочности, сотрудник, до корней волос преданный директору, мне наотрез отказал. А раз просила Снежная, скажешь шефу, то и виновника взлома надо искать в направлении бунтарки Снежной. Сидит, мол, дома, и гадит. У неё же дружок есть, с которым она время от времени спит, — Влад Макеев, мальчишка 16-ти лет, хакер. У него судимость, и срок условный. За удалённое проникновение в золотохранилище Центробанка. Сделай удивлённые глаза и скажи шефу: вы что, об этом не знали, Сан Саныч?