Мертвый мир - Живые люди

– Не знаю, - словно в моих словах была какая-то неточность или ошибка, неуверенно проворчал Билл, тут же заходясь в тяжелом кашле, слушая который, собственные барабанные перепонки били по мозгу, а горло начинало раздирать изнутри.

– А спастись?- да, одного побега теперь, казалось, стало недостаточно. Убежать… убежать можно куда угодно, принимая тот выход, что нашли самые слабые и, возможно, самые умные в первые дни мертвой эпидемии. А спастись… это уже тяжелее.

– Знаешь, может, если этот псих убьет нас, так будет лучше.– я собиралась отчитать себя за собственные мысли, произнесенные внутренним лживым голосом, когда поняла, что хриплый и тихий тон принадлежит старому охотнику. –Надоедает вот так бегать от мертвецов, не имея ничего за душой. Просто, черт, какой тогда смысл? У нас нет уверенности в завтрашнем дне, мы не живем, а выживаем. Просто, твою мать…

– Теперь такие правила, Билл, если ты не заметил.- почему-то внутри меня что-то закипело, а глубокое разочарование и угнетении нахлынули, будто разбавляя собой кипяток. Голос звучал осторожно и с нотками мольбы прекратить подобное. В этот момент мне показалось, что охотник – это ребенок, а я старик с сединой. Или же просто отчаявшийся мечтатель.- Ты не имеешь права так говорить, Билл. Мы провели два месяца без крова, а ты уже сдаешься? Я думала ты сильный, что ты не бросаешь все вот так. В моих глазах ты человек, что не может из-за неудач лечь и лежать. Просто не может.

– Неприятности, с которыми мы столкнулись… это не просто неудачи. Нейл погиб, станция разрушена. Я понимаю твое негодование-даже не представляю, как ты прожила одна пока не пришла на станцию-, но я устал.

– Я недолго была одна, - будто не желая слышать оправданий, не сдержавшись, я повысила голос, чувствуя, как кровь вновь заполняет рот, стягивая стенки и язык.

– Это не важно. Я просто говорю, что нам везет сейчас сидеть в этой камере, а не бродить снаружи, среди мертвецов.- я хотела было подскочить, схватить Билла за болотную жилетку, встряхнуть и закричать, спрашивая, где настоящий Билл, и я успела сделать один шаг, когда замерла на месте, чувствуя еще большее разочарование. – У меня рак Блэр, я думаю, это уже финишная прямая. Может, через месяц, может, чуть меньше-если, конечно, доживу-, но рак свалит меня, понимаешь? Для меня посиделки в темноте, а не погонях – лучшая награда из последних.

– Что?-как описать эти чувства, как передать их другим? Это была заторможенность, когда ты вроде все услышал, но продолжаешь раз за разом переспрашивать, надеясь услышать другой ответ. Где-то внутри ты понимаешь, что все это правда, что все сходится: и кровь, и кашель, и бледность с усталостью, но поверить… поверить в это, значит смириться.

– Рак желудка, – замечая мой взгляд, не щадя, старик продолжал. – Наверное, думаешь, что при том, сколько я курю, легкие бы отказали, но и здесь ирония… Даже в таком деле мир решил выделить меня. Со всеми этими трупами, мозгами и гнилью совершенно забываешь, что у тебя куча проблем и болячек.

– Ты не настолько стар… -в моих глазах была пустота, что появляется в тот момент, когда ты видишь перед собой живого, но уже мертвого. Будто человека укусили, пометили, и ты знаешь, что лекарства нет. Будто ты сам уходишь в черную дыру, пытаясь исчезнуть, лишь бы забыть обо всем.-Не так стар, чтобы умереть…Билл, я …

– Ты ведь ничего не знаешь обо мне, верно?- страх мелькнул в голове, потому что люди не раскрывают козырей до тех пор, пока не приходит конец игры, критическая ситуация. Все становится прозрачным в самом конце, когда важен сильный рывок. Слезы навернулись на глаза, а я опустилась рядом с Биллом, слыша шлепанье крысиных лап.- Да и я о тебе знаю как о космических кораблях: они крутые и летали в космос, -все мои познания в этой сфере…

Этот настрой старика, что пытался шутить… Все это было неуместным, но прижавшись к нему, приобняв, я почти улыбнулась, начиная плакать…

– Старость бывает разной…- словно начало чего-то важного, какой-то сказки или книги. Первые строки первой страницы, куда автор вкладывает всю душу. Так говорил Билл, погружаясь в дали своей памяти.- Когда все это началось, я был заперт в доме престарелых с пердунами, которые не могли ходить, думать, говорить. Многие из них уже были живыми трупами, поэтому я понимаю, что еще не настолько стар.

– Дом престарелых? – угнетение, разочарование, а после смирение и интерес. Этот козырь в рукаве, этот туз или джокер… Прошлое Билла, что всегда был стойким и уверенным, мудрым и человечным… Его жизнь, что останется нам всем как правило или же проклятие.

– Да, я тоже сделал такое лицо, когда узнал, где проведу остаток дней. Хотя, нет, я был зол, а не удивлен. Не мог смириться, что теперь мой дом среди груды костей и легких, которые еле дышат. – я чувствовала себя ребёнком, которому читали сказку на ночь. Но эта сказка была моей любимой.- Я был на войне, терял, много кого терял. В те времена я часто мечтал о мирной и тихой жизни, поэтому, наверное, через какое-то время, став запасным игроком, я почувствовал, как злость начала утихать. Я почти научился радоваться манной каше и пульту от телека под рукой, но тут вновь началась война. Только война против мертвых.

– Мне жаль. – не знаю, о чем именно я говорила. Сейчас для меня был Билл и темнота с его хриплым голосом, перебиваемая порой кровавым кашлем. Мне было жаль то ли болезни, что медленно сжирала старика, то ли его прошлого. Хотя, все это было бесполезным.

– Жаль? Да ладно, Блэр, мы ведь знаем, что ты не любишь жалость, да и не умеешь жалеть, - старик улыбнулся добро, но измученно, будто носил внутри себя паразита, что развивался, забирая жизнь Билла. В обычной ситуации я бы обиделась и что-то ответила, но сейчас… Сейчас мне просто хотелось слушать.

– Это все равно обидно, – я буркнула это тихо и незаметно, просто чтобы сказать, что я тут, что рядом. Билл же просто положил мне свою ладонь на голову, еле заметно проводя по волосам, словно извиняясь.

– Я думал, ты смирилась. – мы замолчали, смотря в темноту камеры, чувствуя влажность и слыша шорохи крыс, живущих на судне. – Там, в доме престарелых, был один старик. Он не знал войны, трагедий, да и туда этот старый пердун попал не случайно. Он играл со мной в шахматы, в которых я мало чего понимал, но со временем он стал моим, как бы это сказать, заменителем винтовки, спасающей на войне. Его звали Тэд Фриман, прямо как этого сукиного сына Крайтона. Я долго презирал его, но после он показал, что с медсестрами можно смириться. Если они тебя бесят, посмотри на их сиськи и упругие попки, тогда тупость не будет раздражать тебя так сильно. Фриман говорил, что, не зная военных страхов, можно многого бояться. А я только спустя долгое время понял, что, побывав на войне, напротив, многое теряешь, из эмоций. Чувство страха притупляется. Теперь же я осознал, что в действительности это самообман твоего воспаленного мозга, привыкшего к выстрелам, – старик снова закашлял, сплевывая в сторону, вытирая седую бороду с красными разводами. – Черт, вот же дерьмо, такое чувство, что все внутренности выкашливаешь.

– Лучше молчи, Билл, - чувствуя, как вместе с кашлем старика, опухают и разрываются мои легкие, я почти просила. Мне казалось, что я ребенок, молящий мать не кричать или же просто купить какую-то вещь.

– Нет, мне редко хочется говорить, а если и появляется желание, то после определенно что-то случается. Может, мы расстанемся, может, ты убежишь отсюда с этим Тэдом, может, мы убежим вместе, неважно. Просто дай мне выговориться. Можешь не слушать, но не пытайся жалеть меня, тебе не идет это. Оставайся верна своим привычкам.

– Привычки не всегда хороши.- так мне вечно говорили, описывая мой характер. Тогда я даже не слушала, теперь же поняла, что во всем есть доля правды.

– Тебе больше идет безразличие. –Билл снова закашлял, а я понимала, что ничем не помогу. Билла не остановишь, он ведь решает сам за себя. – Меня многое не устраивало, многое вызывало плохие воспоминания, спать я тоже спокойно не мог. Я был зависим от войны, ее смертей, крови и убийств. Выстрелы стали так спокойны мне, что я бы мог спать под пулями, на поле боя, но вынужденно оказался в почти психушке для стариков. Однако Фриман, показавший мне, как можно мириться с «прелестями» дома престарелых, потом рассказал, как можно свалить из этого же дома пердунов. И я свалил, арендовав себе местечко в Марсейллесе, что стало новым домом, где я остался верен своим принципам и привычкам. Я стал охотником, храня ружью под рукой, но об этом позже. Этот пердун Фриман был хорош. Действительно хорош. Один раз он упомянул о своей семье, которая не хотела исполнять его желания, касательно последних лет среди молодых медсестер в пансионате. Представь, он сам захотел туда, сам решил, что там ему было бы лучше. И тогда, вспомнив о внуках и родне, он спросил меня о моей семье, а я и вспомнил, что ее-то у меня нет.