Мерзость

В эти часы происходили поистине странные вещи.

Когда мы пришли на место нашего пятого лагеря — немцы зачем-то сожгли оставшуюся палатку Уимпера, — Пасанг посадил меня на камень рядом с пепелищем и привязал мою страховочную веревку к камню, словно я был ребенком или тибетским пони, который может убежать. Сам он отправился на поиски кислородных аппаратов и запаса продуктов, которые мы спрятали среди камней к востоку от лагеря, ближе к Северной гряде. Если только Зигль и его друзья не нашли и не присвоили их.

Пока я сидел там, время от времени снимая кислородную маску в отчаянных и бесплодных попытках втянуть в себя больше воздуха и кислорода из разреженной атмосферы, по снежному склону спустился Жан-Клод и сел на камень рядом со мной.

— Я так рад тебя видеть, — прохрипел я.

— И я рад тебя видеть, Джейк. — Он улыбнулся мне, наклонился вперед и опустил подбородок на рукавицы, обхватившие лопатку ледоруба. У него не было ни кислородного аппарата, ни маски. Я подумал, что они, наверное, слетели, пока он падал на ледник.

— Погоди, — сказал я, пытаясь мыслить ясно. Я знал, что здесь что-то нелогично, но не мог сказать, что именно. — Откуда у тебя ледоруб? — наконец спросил я. — Я видел его привязанным к рюкзаку Реджи, когда они с Диконом пошли к вершине.

Жан-Клод показал мне светлую деревянную рукоятку ледоруба. На ней были три зарубки на расстоянии примерно трети от головки.

— Я взял ледоруб Сэнди Ирвина оттуда, где ты оставил его на камне, — ответил Же-Ка. — Сэнди сказал, что не возражает.

Я кивнул. Это все объясняло.

Наконец я набрался смелости и спросил:

— Каково это, быть мертвым, друг мой?

Же-Ка характерным галльским жестом, к которому я привык, пожал плечами и снова улыбнулся.

— ^Etre mort, c’est un peu comme ^etre vivant, mais pas si lourd, [62] — тихо ответил он.

— Я не понял. Можешь перевести, Же-Ка?

— Конечно, — сказал Жан-Клод. Вонзив клюв ледоруба глубоко в снег, чтобы на него можно было опереться, он повернулся ко мне. — Это значит…

62

Быть мертвым — примерно то же, что быть живым, но гораздо проще (фр.).

— Джейк! — Голос Пасанга доносился из-за снежной пелены.

— Я здесь! — прохрипел я, стараясь не закричать от боли в горле. — Я здесь с Жан-Клодом.

Же-Ка достал часы из кармана пуховика Финча.

— Мне нужно идти вперед и разметить маршрут для вас с Пасангом. Поговорим позже, мой дорогой друг.

— Ладно, — согласился я.

Из снежного вихря вынырнул Пасанг с двумя полными кислородными баллонами и еще одной брезентовой сумкой с едой и другими необходимыми вещами.

— Я вас плохо слышал, мистер Перри. Что вы только что крикнули?

Я улыбнулся и покачал головой. Боль в горле была слишком сильной, и испытывать ее еще раз совсем не хотелось. Пасанг вставил запасной баллон в раму у меня за спиной, снова установил регулятор расхода на максимум, убедился, что воздух идет по трубкам, и помог мне прикрепить ремешок кислородной маски к кожаному мотоциклетному шлему.

— Становится холоднее, — сказал он. — Мы должны идти, пока не доберемся до четвертого лагеря на Северном седле. Вы не возражаете, если мы пойдем в связке… короткой… пятнадцать футов? Мне нужно вас видеть — или слышать, если понадобится помощь — даже при такой метели.

— Конечно, — сказал я, не снимая маски с трубками и клапанами. Пасанг почти наверняка не мог ничего понять. Он привязал короткую веревку, и я встал, покачнулся, потом с помощью шерпы восстановил равновесие и двинулся в сторону крутой Северной стены, а не Северного гребня. Пасанг остановил меня, похлопав по плечу.

— Наверное, мне лучше идти впереди, мистер Перри.

Я пожал плечами, пытаясь в точности повторить типично французский жест Же-Ка, — но, конечно, не смог. Поэтому просто стоял, притопывая замерзшими ногами, и ждал, пока Пасанг передаст мне веревку, а потом пошел за ним, стараясь не отставать.

Глава 25

Северный гребень состоял из наклонных плит, по большей части покрытых снегом. Я почти забыл об этом. Если Реджи и Дикон прошли траверсом к Южной вершине и ниже — спустились по веревке с большой скалы, которую я называл «ступенью К.Т. Овингса» (и улыбался почти тридцать лет спустя, когда ее переименовали в «ступень Хиллари»), — то теперь они идут по гораздо более удобным, задранным вверх, плитам Юго-Западного гребня Эвереста, спускаясь по этой каменной лестнице к Южному седлу и Западному гребню под ним.

Но возможно ли это? Им нужно было пройти траверсом по заснеженному, острому, как лезвие ножа, гребню между вершинами — его мы видели с нескольких точек при подходе к горе и восхождении. Можно ли по нему спуститься, или это смертельная ловушка, которой стал карниз на Северо-Восточном гребне для Бромли, Курта Майера и Жан-Клода? Нет, только не для Жан-Клода, подумал я. Он знал о ненадежном карнизе и специально толкнул туда Зигля, понимая, что снег не выдержит веса двух человек, даже если один из них маленький и легкий француз.

Но смогли ли Дикон с Реджи к этому времени уже спуститься на Юго-Западный гребень, туда, где Овингс обещал установить веревки? Я смутно помнил, что видел еще две ракеты в небе над вершиной Эвереста, прежде чем мы с Пасангом добрались до бывшего шестого лагеря. Зеленую и красную. Белая, затем зеленая и красная. О такой последовательности говорил Овингс. Неужели это сообщение от Дикона старому другу? Ставь «Боврил» [63] на примус — через несколько часов мы будем у тебя…

63

Фирменное название пасты-экстракта из говядины для приготовления бульона или бутербродов.

Я сомневался. Дикон никогда не любил «Боврил».

А может, Дикон и Реджи поднялись на вершину и прислушались к голосу разума: спустились тем же путем, которым пришли? Может, они уже добрались до единственной палатки шестого лагеря? Нет, погоди. Я смутно помнил, что Дикон тащил с собой «большую палатку Реджи» и печку «Унна». Они могли остановиться где угодно.

Но остановились ли? Который теперь час? Сколько часов прошло с тех пор, как мы с Пасангом спустились со второй ступени?.. Покинули шестой лагерь?.. Пятый лагерь?.. Я шарил рукой под многочисленными слоями одежды, но никак не мог найти часы. Может, я отдал их Жан-Клоду, который не так давно ко мне приходил? Вряд ли.