Мерзость

Последний из немцев просто откинул капюшон и сдернул кислородную маску и балаклаву — лицо у него было типично немецким и очень юным; в бинокль я не видел даже щетины на подбородке, — опустился на четвереньки и, похоже, заплакал. «Он всего лишь мальчик!» — хотелось крикнуть мне.

Но я промолчал. «Курт Майер тоже был всего лишь мальчиком».

Дикон выстрелил в него три раза, прежде чем человек в белом анораке опрокинулся на спину, а потом еще дважды, пока он не затих.

Теперь на Северо-Восточном гребне все замерло в неподвижности; только на ветру трепыхались обрывки ткани.

Реджи с Пасангом стояли позади нас и смотрели на гребень. Все молчали. Потом, словно одновременно подумав об одном и том же, повернулись и сделали несколько шагов к краю площадки, остановившись у обрушившегося карниза.

— Черт, — очень тихо сказал Дикон.

— Да, — прошептала Реджи.

Мы отступили от края и уселись на рюкзаки с подветренной стороны низкой известняковой плиты. На ней лежали семь пустых латунных гильз. Дикон, видимо по привычке, собрал их и сунул в наружный карман — и, согнувшись, чтобы защититься от ветра, мы принялись обсуждать, что делать дальше.

Глава 23

Мы собрались с восточной стороны плиты на вершине второй ступени, чтобы поговорить, но сначала минут пять или восемь дышали «английским воздухом», включив подачу на максимум. Это немного помогло, и я перестал кашлять при каждом вдохе и выдохе.

Наконец все отложили маски и приступили к делу.

— Не могу поверить, что Жан-Клода больше нет, — сказала Реджи. Мы наклонились к ней, чтобы лучше слышать, но сильный ветер немного стих, как будто Эверест давал нам краткую передышку в память о нашем друге.

Но, несмотря на затишье, все молчали, минуту или две.

— Пора принимать решение, — сказал Дикон.

Я ничего не понимал.

— Какое решение? Немцы мертвы, включая Зигля и того, которого Реджи застрелила из ракетницы, а также тех, кто упал с лестницы на Северном седле. Ничто не может помешать нам спуститься с горы, вернуться к остаткам базового лагеря и убраться отсюда к чертовой матери. Вернуться в Дарджилинг, — это была длинная речь для человека, у которого так болело горло, и я сочувствовал своим друзьям, которые были вынуждены слушать мое хрипение и скрежет.

— Думаю, в этом году герр Зигль привел большую команду, — возразил Дикон. — Двенадцать немцев мертвы, но я не удивлюсь, если такой хитрец, как Зигль, не оставил одного или двух на леднике, в «корыте» или ниже, у базового лагеря. Чтобы ни один из нас не ушел.

— Мы должны доставить эти фотографии и негативы в Лондон, — сказала Реджи. — Вот что самое главное. Ради этого погиб Жан-Клод, а также все наши шерпы, хотя сами они об этом не знали.

Дикон кивнул, потом еще раз, но затем покачал головой, посмотрел куда-то вверх, на запад, и сказал:

— Я хочу подняться на вершину. Но я никогда не бросал партнера в беде и поэтому не пойду прямо сейчас, Джейк.

Я замер, потрясенный.

— Если ты хочешь продолжить восхождение, я готов идти с тобой. — Но это была ложь. У меня возникло ощущение, что колючий трилобит, который вышел из меня вместе с кровью, выгрыз мои внутренности — вроде того, как вороны добрались до Мэллори и выпотрошили его.

— Нет, мистер Перри, вы не в состоянии идти с ним, — тихо сказал Пасанг.

Я заморгал, сердито глядя на него. Кто он такой, чтобы помешать мне исполнить мечту всей моей жизни?

«Врач», — ответили слегка оживленные кислородом остатки моего мозга.

— Отсюда до вершины, должно быть, два часа пути — или два с половиной, если придется задержаться, прокладывая тропу в глубоком снегу пирамиды, — сказал Дикон. — Но у нас хватит кислорода даже на обратный путь.

— Нет, не хватит, — прохрипел я, снова ничего не понимая. — У каждого остался всего один полный баллон.

— Джейк, разве ты не заметил баллоны у Зигля и остальных немцев, которых мы только что застрелили? — спросил Дикон. — Это наши аппараты — конструкции Жан-Клода. Наверное, немцы взяли их на складе в базовом лагере. По всей видимости, при подъеме по Северо-Восточному хребту они использовали не больше двух полных баллонов… что дает нам как минимум восемь дополнительных баллонов. Полных.

Тогда я понял: мы находимся в уникальном положении, гораздо лучшем, чем Мэллори и Ирвин в последний день их жизни. Им пришлось подниматься из шестого лагеря на высоте 27 000 футов, имея при себе по два или три баллона на каждого. И аппараты у них были гораздо тяжелее. Мы уже поднялись на вторую ступень — до вершины осталось два часа пути и всего 800 футов по вертикали. У нас не только достаточное количество кислородных аппаратов, но и «большая палатка Реджи», которую мы притащили с собой… и которая нам пригодится, если внезапное ухудшение погоды заставит нас разбить лагерь. Для всех предыдущих экспедиций бивуак на высоте больше 27 000 футов означал неминуемую гибель. Для нас — с большой палаткой, одеждой на гусином пуху и запасом «английского воздуха» — это будет просто очередным рекордом. Одним из многих, которые установила экспедиция Дикона — Бромли-Монфор — Пасанга — Перри — Клэру.

От воспоминаний о Же-Ка и о его задорном стремлении подняться на эту проклятую гору у меня выступили слезы, которые тут же замерзли на ресницах.

— Я тоже хочу пойти, — просипел я. — Мы все пойдем. Вместе ступим на вершину.

— Нет, — сказал Пасанг. — Мистер Перри — прошу меня извинить, сэр, — вы потеряли не очень много крови, когда выкашляли отмороженную слизистую оболочку глотки; но продолжение подъема еще несколько часов или даже дней на такой высоте может стать причиной легочной эмболии — в лучшем случае. Еще одну ночь на этой высоте вы не переживете.

— Я рискну, — с трудом выговорил я, уже чувствуя, как внезапно навалившаяся сонливость пытается уложить меня на заснеженную скалу.

— А мы можем подняться на вершину и вернуться до наступления ночи? — спросила Реджи. — Или придется ставить мою палатку на открытом месте, например у грибовидного камня?

Дикон вздохнул и покачал головой.

— Я собираюсь пойти один. И не намерен возвращаться.

Я хотел закричать, но боль в горле была слишком сильной. Вместо этого я вдохнул кислорода.

— Вы собираетесь совершить самоубийство, чтобы забраться на эту гору? — вскрикнула Реджи. — Тогда вы трус, несмотря на то, что рассказывал мне кузен Чарльз, несмотря на все ваши блестящие медали!

Дикон улыбнулся.

«Что тут смешного?» — помнится, подумал я. У меня из головы не выходило шипение, которое издал баллон с кислородом за спиной Же-Ка, когда пуля прошла через его тело, а потом через металлический корпус баллона. Как будто душа Жан-Клода покидала тело.

— Если подняться на вершину и не спуститься — это не самоубийство, то что? — не отступала Реджи. У нее был такой вид, словно она готова его ударить.