Месма
Шрифт:
Девочка радостно засмеялась.
Высокая незнакомая женщина повела ее в сторону мрачной, занесенной пологими сугробами улицы. Поля восторженно улыбалась, и ей было хорошо.
Примерно через полчаса Мария выбралась наконец из сумасшедшей толчеи,
судорожно прижимая к груди только что купленный небольшой каравайчик свежего хлеба. Господи, повезло-то как! Теперь надо порадовать голодную дочку…
Она поспешила к горке, где все также катались по ледяной дорожке дети, и еще на ходу пыталась высмотреть среди них свою Полю, но… дочки она не увидела.
– Поля! – громко позвала она.
Ответа не последовало. Вокруг суетились другие ребятишки, но ее дочки среди них не было.
Предчувствие непоправимой беды сдавило Марии горло, как стальной петлей.
– Ребята, - обратилась она к детям прерывающимся голосом. – Тут с вами девочка была… в серой шубке, синем шарфике… вы видели, куда она пошла?
Ребятишки хмуро и настороженно смотрели на незнакомую тетю.
– Вы Полю, что ли, ищете? – спросил один шустрый мальчик.
– Да, да! – вскричала Мария. – Поля ее зовут… Где она?
– Так ее какая-то тетя увела, - сказал мальчик деловито, но, взглянув на мгновенно исказившееся лицо Марии, тут же сам изменился в лице.
– Мы думали, это ее мама… - растерянно пояснил мальчик.
– Куда они пошли?! – отчаянно закричала Мария безумным голосом.
– Вот по этой улице… кажется…
Мария, не помня себя от ужаса, бросилась в направлении указанной ей улицы. Проваливаясь по колено в снегу, не обращая внимания на сбившийся с головы платок, она в распахнутом пальто кинулась бежать вдоль темных стен угрюмых домов. Хлеб выпал из ее рук, покатился по снегу прочь, и тотчас его подхватил какой-то неприметный человек, попавшийся навстречу и похожий на тень; припадая к земле, он совсем по-шакальи потрусил к ближайшей подворотне, где и пропал в темноте.
Но Мария ничего не видела и ничего не замечала. Она продолжала мчаться по улице, надрывно крича дурным, срывающимся на визг голосом, в котором не оставалось уже ничего человеческого:
– Поля!..Девочка моя, где ты? Поля-а-а!!!
Глава 8. Страсть людоедки
Прохор Михайлович сидел в жилой комнатушке фотомастерской и уныло смотрел в окно на серую и грязную улицу. Настроение было подавленное, да и самочувствие неважное – как всегда бывало по весне, старые болячки давали себя знать. Отвратительному его состоянию способствовала к тому же и погода – сырая, пасмурная, промозглая…
В дверь, ведущую из подвального помещения, резко и требовательно постучали. Прохор Михайлович невольно содрогнулся – его всегда охватывала дрожь, когда он слышал стук в ЭТУ дверь. Впрочем, стук в дверь наружную вызывал у него приступ настоящего ужаса, ибо он постоянно жил в тягостном ожидании, что за ним вот-вот придут.
– Войдите… - вяло откликнулся он, хотя прекрасно знал, кто именно к нему пожаловал. В эту дверь всегда входила исключительно
одна женщина… Вот только женщина ли она или какое-то иное создание, чуждое человеческой природе и обладающее лишь обличьем человека, Прохор Михайлович нередко определить с достаточной точностью не мог.Дверь приоткрылась, и в комнату шагнула Августа. Прохор Михайлович отвернулся от окна и поднял на нее глаза. И как это бывало почти всегда, невольно замер при взгляде на нее – Августа всякий раз вызывала у него шок!
Ну не было на свете женщины столь же великолепной, как она!
По крайней мере, он не встречал… Она встала, выпрямившись во весь свой высоченный рост, посреди комнаты и бросила на сидевшего перед нею и собравшегося в комок соседа снисходительно-полупрезрительный взгляд. Под этим ее взглядом из-под полуопущенных век Прохор Михайлович показался самому себе каким-то жалким, слабым и ничтожным.
– Здравствуй, Прохор, - сказала Августа мягким и немного вкрадчивым голосом.
Для него этот ее голос всегда звучал прекраснее любой музыки.
– Здравствуй, Августа… - пролепетал он в ответ чуть слышно.
– Что-то выглядишь ты неважно, - заметила женщина с легкой озабоченностью. – Заболел, что ли?
– Заболел? – Прохор посмотрел на соседку со злобой, но взор его тотчас потух. – Да я уж и не упомню, когда здоровым был.
– Сам виноват, - с насмешкой сказала Августа. – Крепкий еще мужик, а разложил себя совершенно, как старая баба! Стыдно ведь должно быть… бывший царский офицер, как-никак …
Последнее слово Августа произнесла, чуть подавшись вперед, наклоняясь над сидящим Прохором. Голос ее при этом звучал зловеще и приглушенно, словно не человек говорил, а змея прошипела. Прохор поднял на нее глаза, мгновенно расширившиеся от ужаса.
– Господи… откуда тебе это известно?
– Известно что? – Августа игриво склонила голову. – Что ты бывший царский офицер? Ну так мне много чего про тебя известно, Прохор.Да и ты про меня много чего знаешь, разве нет?
– Что именно? – Прохор взглянул на соседку очень недружелюбно.
– Ну например, что я потомственная дворянка, ты ведь знаешь?..Из бывших, по большевистской революционной терминологии…
Прохор угрюмо заметил:
– Ну, это можно и так заметить, стоит только приглядеться к тебе. Просто людям нынче не до такого рода наблюдений, они заняты вопросами собственного выживания. Но я все же немножко отличаюсь от обычных обывателей. Как-никак, а фотомастер профессия творческая, требует особой наблюдательности.
– Давай-ка не будем об этом, - сказала Августа, ласково проведя кончиками своих длинных пальцев по его редеющим волосам. – Наблюдательный ты наш… Мы с тобой очень крепко повязаны, Прохор. Так повязаны, что крепче не бывает…
И она поставила перед ним тарелку, которую принесла с собой. На тарелке лежали два печеных пирожка и две продолговатые мясные котлеты. При виде их Прохор Михайлович сморщился, будто от приступа зубной боли.
– Господи… - прошептал он.