Месть Гора

— А еще я знаю, — добавил он, — что очень скоро и ты отправишься в город, который вы, египтяне, называете Весами Обеих Земель, чтобы присутствовать на коронации, которая превратит царя, твоего названного отца, в воплощение Гора и законного правителя этой страны.

Я ответил, что это правда: царский корабль стоит у причала, и в ближайшие дни мы с Аснат отправимся в Мемфис. Зерах заверил меня, что, если я выполню свои обещания и сниму слежку за домом, по возвращении в Аварис он откроет мне, где прячут моего сына. И заметил, что не знает, окажет ли этим мне добрую услугу.

— Если люди говорят правду о твоей высокородной супруге, то, боюсь, она не обрадуется появлению во дворце ребенка, порожденного тобой в первом браке.

Я сказал, что это моя забота. Но я понимал, что он совершенно прав. Я не имел намерений оставить сына при дворе. Я решил доверить его воспитание своим родителям, которые, как я надеялся, все еще жили в окрестностях Шедетта, на берегу Южного озера. Или, что было бы даже лучше, моему деду, если он, конечно, еще жив и полон сил. Только он мог сделать моего сына Повелителем змей, передать ему мастерство, которое позволило мне стать тем, кем я стал. Я подсчитал, что моему Амени сейчас уже исполнилось восемь лет, однако еще не поздно было начать обучение. Но и медлить было нельзя, потому что на кропотливую работу по приучению ребенка к ядам самых разных змей уходил не один год.

Должен признать, что мне не доставляло никакого удовольствия исполнение моих новых обязанностей правителя города и всей области. Мне было скучно сидеть в приемной зале дворца или в тени портика, выходившего во двор. Именно там когда-то меня самого принял этот сын Сета Ренсенеб — человек, которого я отправил к Озирису. Поэтому я переложил на чужие плечи бремя разрешения споров и даже управления делами области. Исполнять свои обязанности я доверил Яприли, сыну царя Ершалаима, и он с тех пор вершил правосудие, разбирая требования многочисленных истцов, с восходом солнца собиравшихся во дворе, чтобы услышать его справедливое суждение. Ему же все это, в отличие от меня, нравилось. Яприли сказал, что ему предстоит заниматься тем же самым, когда титул Царя Правосудия перейдет к нему от отца, Мелкиседека (надо заметить, что имя Мелкиседек принимал каждый, кто восходил на трон в этом городе иевусеев — одной из населявших Ханаан народностей). Зилпа, «носитель арфы», был назначен мною командиром оставленной царем в Аварисе небольшой армии, что показалось мне вполне естественным: в армии фараона в обязанности «носителя арфы» входило командование войсками в случае, если сам правитель на какое-то время покидал столицу. А я как раз собирался уехать из вверенного моему попечению города.

Надо сказать, самым большим моим удовольствием в то время было ездить по окрестным поселениям или по пустынной местности на колеснице вместе с Аснат, которая правила лошадьми. Чтобы не утратить сноровку, я часто спрыгивал с колесницы и бежал за ней, а иногда и рядом, стараясь утомить лошадей прежде, чем устанут мои собственные ноги. Это очень забавляло мою супругу: она подбадривала меня и незаметно сдерживала лошадей. Если бы не эта невинная хитрость, колесница, конечно же, без труда меня обгоняла бы. А когда мы выбирали подходящее место — иногда в пустыне, а иногда и на меже, разделявшей ухоженные поля, — я охотился на змей, чтобы сохранить быстроту движений. Кроме того, я продолжал малыми дозами принимать яд, чтобы оставаться к нему невосприимчивым.

Большую часть дня я проводил с Аснат, а вечерами с отчетами приходили Яприли и Зилпа. В сопровождении Аснат я часто навещал Халуякима, главу маленького племени шазу, с которым встретился в Аварисе, вернувшись в город с моим государем Шареком. Хочу вам напомнить, что племя Халуякима разбило лагерь в окрестностях Авариса, их стойбище было окружено полями, покинутыми крестьянами с приходом армии гиксосов. Я приложил все усилия, чтобы убедить беженцев вернуться в свои дома и ухаживать за посевами. Когда вернулись крестьяне, Халуяким тоже возвратился на стоянку у источников, где я когда-то познакомился с ним по дороге из Египта в Ханаан. Там мы с Аснат его и нашли. К тому же я не мог не воспользоваться возможностью каждый раз по приезде посещать место, которое шазу прозвали Змеиной дырой — то самое, которое когда-то Халуяким с сыном Яму-илу мне показали. Там я без труда ловил самых разных змей, привозил их во дворец, где и держал на дне глубокой ямы. Первое время Аснат при виде змей приходила в ужас, но быстро привыкла к их присутствию, потому что уже не сомневалась в моем мастерстве. Я даже начал понемногу приучать ее к змеиному яду, хотя, конечно, знал, что никогда ей не стать столь же нечувствительной к укусам, как я сам. Чтобы стать неуязвимым к яду, близкое знакомство человека с этими ползучими детьми земли должно состояться в очень юном возрасте…

Кроме прочего я совершенствовался в стрельбе из лука и метании дротика, охотился в пустыне на антилоп, газелей и львов, правда, близко к жилью пустынные кошки подходили нечасто. Но уж если подходили, то крестьян охватывал ужас, ведь охотились львы на домашний скот, который куда легче было поймать, чем стремительного орикса или пугливую газель, в любой момент готовых унестись прочь от опасности. Хети призывали на помощь, когда эти цари пустыни, а чаще ее царицы, слишком близко подходили к полям с намерением найти легкую добычу.

Здесь, на вашем прекрасном острове, эти великолепные хищники не живут. Их нравы, по моим наблюдениям, очень похожи на нравы жителей Ханаана: самцы обычно спят или греются на солнце, в то время как самки не только защищают себя и своих детенышей, но и кормят всю стаю. Львицы приносят в логово свою добычу, и первыми на нее набрасываются именно самцы. Самки получают доступ к пище, когда самцы утолят свой голод. Остатки поедают детеныши и старые животные, которые уже не могут охотиться самостоятельно. Грифы, гиены и шакалы дерутся за жалкие остатки этого пиршества.

Так и текли мои дни в Аварисе. По вечерам мы ужинали в компании моих товарищей и их жен, вернее сказать, египтянок, которые стали их спутницами. Я приглашал к себе моих давних приятелей-хабиру и некоторых придворных — Жимну, возничего моей боевой колесницы, Зилпу и Яприли. Я старался, чтобы наши застолья проходили по египетским традициям: мы садились парами, причем перед каждой парой слуги ставили отдельный столик, в то время как у жителей Ханаана, в частности, у ааму, многие поколения которых жили в Аварисе, за общим большим столом, сделанным из дерева, на подушках восседают только мужчины. Их женщины остаются дома, и покидать его им запрещено. Они могут принимать у себя только близких родственников или других женщин, которым мужья дали разрешение покинуть свой дом. Моя Аснат, без которой, разумеется, не обходилось ни одно наше ночное пиршество, говорила, что египетские традиции нравятся ей больше, чем ханаанейские, и что она поддерживает намерение своего царственного отца перенять нравы и обычаи страны, которую он завоевал.

Я сказал «которую он завоевал», но это не совсем верно. На самом деле Шарек стал властелином совсем небольшой части египетских земель. Посланцы Якебхера сообщили, что успех сопутствует ему в захвате земель Дельты, что ему поручил совершить мой царь. Стало известно, что под предлогом уничтожения нескольких очагов сопротивления Якебхер утопил северные области страны в крови и предал их огню. Разоряя богатые провинции, он заслужил благодарность своих солдат — позволил им присваивать все, на что только падал взгляд. Этим он нарушил волю царя Шарека, который стремился завоевать страну, не прибегая к убийствам и грабежам. Кроме этого, уважение жителей к новому государю мог бы вызвать и тот факт, что царский венец он должен был получить из рук жрецов храма Птаха в Мемфисе.

Месяц прошел с того дня, как царь во главе своей армии отправился в Мемфис, когда ко мне пришел гонец и сообщил, что мой господин Шарек просит меня не мешкая отправляться в Весы Обеих Земель вместе с моей дорогой супругой и моей армией. Мне предстояло присутствовать на церемонии восхождения на трон нового царя, подготовленной жрецами храма Птаха, этого мемфисского бога-мастерового. А еще посланец Шарека добавил, что царю меня очень не хватает: особенно тяжело ему объясняться с Великим начальником ремесленников — так именовали первого жреца храма Птаха. Конечно же, в свите Шарека были переводчики, все — ханаанеи по происхождению, ведь египтяне знали только свой язык, и даже ученые писцы не снисходили к изучению языков «диких» народов. Они заверяли, что изучение египетских писаний и различных документов, а особенно иероглифических знаков священного языка предков и божественных текстов, не оставляет ни минуты свободного времени, чтобы изучить что-либо еще, а тем более захламлять ум словами чужеродных языков. На самом же деле писцы считали, что во многом превосходят основную массу населения, а тем более чужаков — этих кочевников и даже выходцев из городов — как Востока, так и Запада. Я не учился ни в Доме жизни [5] , ни в школе писцов, поэтому охотно выучил языки ааму и ханаанеев и, конечно же, язык кефтиу.

5

Начиная с периода Древнего царства около больших и богатых храмов разных городов создавались так называемые «Дома жизни». Деятельность этих учреждений была разносторонней: здесь составлялись тексты религиозного содержания (гимны, молитвы, «анналы» богов, заупокойные тексты), магические произведения и даже медицинские трактаты.

Я нужен был царю в качестве доверенного переводчика, потому что он понял: члены его свиты, которым вменялось в обязанность понимать речи египтян и переводить их царю, слабо схватывали смысл сказанного и поэтому перевирали услышанное.

Мы со дня на день ожидали царского приказа отправляться в Мемфис, поэтому-то я и приказал держать корабли у пристани наготове, чтобы с первым порывом ветра плыть на север. Однако у нас не было достаточного количества кораблей, чтобы разместить тысячу солдат, которых я должен был взять с собой. Поэтому большая часть отряда отправилась в Мемфис пешим ходом, в то время как я сел на судно, возглавлявшее флотилию из дюжины кораблей.