Месть старухи
Шрифт:
– Хоть бы Господь благоволил к нам, сеньор! Сколько людей нанимать для мулов?
– Чем меньше, тем лучше, Пахо. Думаю, что двух хватит. Присматривайся, когда нанимать станешь. Это очень важно. Животных и людей отправишь к лодке за речку. В отлив свободно перейдёте её вброд.
Пахо согласно кивал, а в уме теснилась мысль, как бы увильнуть от сопровождения каравана. Но это его не спасло. Хуан тут же заметил:
– Придётся нам с тобой опять трястись в сёдлах, мой Пахо. Дней на десять оставь своё строительство.
– Не хотелось бы, сеньор,
Мира до глубокого вечера не могла расстаться с Хуаном. Они гуляли по саду, страстно целовались, пока Хуан силой не отнёс Миру к двери спальни.
– Мне завтра предстоит трудный день, Мира. Помолись за меня и за успех дела. Обещаю вернуться дней через десять. Сам жажду этого, милая моя рыбка!
– И мы одни будем с Томасои в доме? Страшно! Не могу забыть той ночи!
– Попроси кого-нибудь из соседей ночевать с вами. Даже заплати им. Но я не должен привлекать слишком много людей к этому делу. Это слишком опасно,
Он поцеловал её в трепещущие губы нежным поцелуем, толкнул дверь и поспешил в свою каморку. Было уже часов около десяти.
Часа в четыре Хуан уже был на ногах. Поднял Пахо и они в молчании пошли к воротам. От куста рванулась тень. Хуан схватился за рукоять кинжала, вовремя признал Миру, воскликнув зло:
– Что это такое, Эсмеральда? Я мог тебя поранить! Почему не спишь?
– Хочу проститься и проводить, Хуанито, – просительно и скромно, ответила Мира и положила свои оголённые руки ему на плечи. – Ты простишь меня, глупую?
– Ох и плутовка ты! – вздохнул Хуан. – Мы спешим, Мира. Ещё до места надо дойти.
Он поцеловал девушку в прохладную щёку, она протянула губы.
– Тебе не нравятся мои губы, Хуанито? А говорил, что они сладкие и всегда для тебя желанные.
Он грубо прижал её тёплое тело к себе, грубо же впился губами в её рот. Ощутил ответное движение всем телом, словно оно само стремилось соединиться, слиться с ним воедино.
Хуан почувствовал волну желания, похожую на проблески страсти. Волнение поднялось к горлу и забилось яростными ударами сердца.
Он всё же оторвался от горячего тела, проговорил изменившимся голосом, плохо его слушающимся:
– Мира! Дорогая! Прости меня, но мне пора! Я буду рваться к тебе все дни! До скорого свидания, любимая!
Он отошёл за ворота. Мира прошептала ему вслед, так, чтобы он услышал:
– Я люблю тебя, Хуанито! Люблю!
Он не ответил и поспешил догнать Пахо. Чувствовал её взгляд на спине, спиной, затылком. Тело ещё не остыло от пережитого чувства. И он шёл, весь охваченный новым, давно не испытанным ощущением счастья с примесью тоски.
Хуан всю дорогу мало говорил. Всем распоряжался Сиро. Пахо ехал впереди, помахивал мачете, срубая мешавшие ветки, нависающие над тропой.
Братья сторожа встретили караван мрачными взглядами, адресованные в основном Хуану. Рука раненого была
ещё замотана грязной тряпкой.Мулов разгрузили. Хуан рассчитался с погонщиками и те, не мешкая, на вечер глядя, всё же пустились в обратный путь, спеша выбраться из этих мрачных лесов с их москитами, змеями и воплями со всех сторон.
– Завтра продолжим путь? – обратился Хуан к старшему из братьев.
– Обязательно, сеньор. Отдыхайте, вам принесут поесть.
Ужин принесла Луиса, и Хуан с удовольствием встретил девочку словами:
– Ты умница, Луиса, что нас взялась накормить ужином. А я тебе приготовил небольшой подарок. Смотри, – И Хуан протянул ей свёрток. – Разверни и посмотри. Может, не понравится?
– Ой! Сеньор белый человек! Как может не понравиться? Вы такой добрый! Спасибо вам! Можно я вас поцелую?
Хуан улыбнулся, и девочка осторожно чмокнула его в небритую щёку, тут же отстранилась, засмущавшись и оглянувшись назад. Уже смеркалось, и никто не мог этого увидеть.
При свете фонаря, Луиса развернула тряпицу. Внутри было платье, шейный илу головной платок и дешёвенькие, но яркие серёжки. Луиса была в восторге. Её чёрные глаза бегали по предметам подарка, по улыбающемуся лицу Хуана и не могла вымолвить ни слова.
– Беги домой, девочка! Уже поздно, а мы устали и очень хотим есть.
Девочка ещё раз стрельнула на Хуана глазами и опрометью бросилась вон.
– Чудесная девчонка! – проговорил Хуан вслед.
– Что-то она слишком хороша для метиски, – заметил Сиро.
– Мы ведь не знаем её родителей, – проговорил Хуан, проплатив кусок. – Может, они были или есть красавцами.
Девочка вышла проводить новый караван на рассвете. Хуан с улыбкой помахал ей рукой и подумай с грустью: «Сколько таких хороших детей за всю жизнь так и не почувствуют теплоты окружающих людей. Как Томаса. Только мне кажется, что эта не будет думать только о богатстве. Слишком открытое и весёлое лицо у неё».
С караваном проводником шёл раненый метис. Он ехал впереди, не оглядывался, что-то неразборчивое напевал. А Хуан с удивлением заметил, что тропа значительно улучшилась. Заметны следы расчистки и срубленные ветки.
Караван вскоре встретили три всадника из охраны. И Хуан подумал, что об их движении успели предупредить. Кто и когда – это была загадка, которую он и не пытался разгадать. Только заметил Сиро, ехавшему рядом.
– Здорово Лало организовал дело тут! Молодец! Трудно будет испанцам выковыривать его с этих мест.
– Пахо говорил, что этот Лало ваш прежний доверенный человек в этих горах, сеньор? Как же произошло, что он предаёт вас?
– Получил большую власть, деньги. Мало людей найдётся, что при таких обстоятельствах останутся прежними. Многие изменяются настолько значительно, что их просто узнать потом невозможно. У меня был уже такой случай. Но тогда тот человек от меня ничего не скрывал, честно признавался, что он на всё пошёл бы ради денег. И шёл, уверяю тебя.
– А как же вы, сеньор?