Место на земле

Прошло несколько дней. Собака Атааллы стала печальной и вялой. Она покинула свой пост в центре площади и пряталась в тени, в каком-нибудь укромном уголке. Она лежала тихо и смирно, причиняя этим боль жителям деревни, которые все любили и уважали ее. Феллахи приносили ей самую соблазнительную пищу, но собака ни к чему не прикасалась. Ей дали свежие внутренности утки, но она лишь взглянула на это лакомство и отвернулась. Горевала вся деревня. Сельский лекарь пытался лечить ее каленым железом — средство, которое он применял и к животным, и к людям. Но ничто уже не могло помочь собаке Атааллы. Даже когда она спокойно лежала на месте, она тяжело дышала, по углам ее пасти и с высунутого языка текла слюна. Молодежь и старики шепотом говорили друг другу, что собака, по всем признакам, заражена бешенством, но во всей деревне не нашлось человека, который согласился бы умертвить собаку Атааллы.

Наступила ночь. Тревога охватила жителей деревни, когда со стороны площади донеслись какие-то странные звуки — будто кто-то рыдает в темноте. А к утру собака Атааллы пропала. Я обыскал всю площадь, но нигде не обнаружил ее следов. Она исчезла, и никто не знал, куда она ушла. Собака Атааллы покинула деревню, которую она любила. Покинула только потому, что боялась заразить жителей своей болезнью.

Всю свою жизнь она оберегала родную деревню и ушла, чтобы встретить смерть вдали от нее.

АБДАРРАХМАН ФАХМИ

«Простофиля»

Перевод А. Султанова

Сегодня, проходя по одной из улиц на окраине столицы, я невольно обратил внимание на скромную, полустертую временем вывеску: «Хаджи Мухаммед аль-Хадек. Студенческая столовая». Прочтя эту давно знакомую мне вывеску, я невольно улыбнулся и пробормотал: «Хаджи Мухаммед — простофиля».

Так звали мы, студенты, хозяина этой столовой. Помню, три года тому назад я вместе с Абдель-Басыром, моим коллегой по юридическому факультету, снимал комнату в том самом доме, где помещалось заведение «простофили».

Абдель-Басыр был долговязым парнем, тощим, малокровным и бледным от постоянного недоедания.

Отец его, бедный феллах, мог посылать сыну не более двух египетских фунтов в месяц [30] . Из этой суммы мой коллега 80 пиастров отдавал за койку, а остальные 120 должен был растянуть на все тридцать дней месяца.

Я отлично знал по собственному опыту, что на 120 пиастров можно прожить впроголодь недели две, не больше, остальные же две недели моего друга кормил случайно обнаруживший его «простофиля» Хаджи Мухаммед аль-Хадек.

30

Египетский фунт равен английскому фунту стерлингов. Один египетский фунт равен 100 пиастрам (1000 милимам).

Вот как это случилось.

Однажды Абдель-Басыр зашел в столовую Хаджи Мухаммеда и заказал себе вареных бобов с лепешками. Поев, он подошел к прилавку и протянул хозяину пятипиастровую монету.

— С меня два с половиной пиастра, Хаджи!

Но Хаджи был занят другими клиентами и потому, бросив деньги Абдель-Басыра в ящик стола, продолжал свой разговор с каким-то посетителем. Рассчитавшись со всеми, хозяин долгим и испытующим взглядом посмотрел на Абдель-Басыра:

— Так сколько ты мне должен, сынок?

— Два с половиной пиастра, Хаджи! — отчеканил Абдель-Басыр.

— Хорошо, сию минуту, — сказал хозяин и протянул Абдель-Басыру сдачу — семь с половиной пиастров: втрое больше, чем он ожидал.

Абдель-Басыр очень удивился:

— Сколько вы мне даете, Хаджи?

— Семь с половиной. Ведь ты дал мне десятипиастровую монету.

Абдель-Басыр уже был готов воспользоваться оплошностью Хаджи, но тут же, преодолев соблазн, сказал:

— Нет, Хаджи, вы ошибаетесь: я дал вам только один шиллинг… [31]

31

Так называют обычно в Египте пятипиастровую монету.

Но Хаджи прервал его, настойчиво повторяя:

— Нет, боже меня упаси! Ты сам ошибаешься, сынок. Вспомни, если забыл: ты дал мне полреала [32] . Подсчитай-ка свои деньги и убедишься, что я прав!

Такой соблазн Абдель-Басыр преодолеть не мог. Он ушел, скрыв угрызения совести. Когда он рассказал мне и другим студентам эту историю, мы долго смеялись. Но и на следующий день Хаджи также сам себя обсчитал, и тогда мы решили, что он, должно быть, простофиля — этот почтенный Хаджи. Так он и прослыл у нас простофилей.

32

Полреала — десятипиастровая монета.

Итак, вывеска Хаджи воскресила в моей памяти недавние годы, и я решил заглянуть в «студенческую столовую» Хаджи Мухаммеда аль-Хадека.

Я вошел, уселся за столик и, как в студенческие годы, заказал вареных бобов с лепешками. При этом я украдкой посматривал на Хаджи Мухаммеда, сидевшего напротив за прилавком.

Невольно я вспомнил еще один случай из нашей совместной жизни с Абдель-Басыром. Как-то в начале месяца, получив от отца очередной денежный перевод, он пришел в столовую и заказал обычные бобы с лепешками. Поев, он подошел к хозяину, чтобы расплатиться, и протянул ему пятьдесят пиастров. Хаджи взял ассигнацию, но дать сдачи не спешил.

— А нет ли у тебя мелочи, сынок?

— Тут все мои деньги, Хаджи! — ответил Абдель-Басыр.

— Вот и оставь их у меня. Потом посчитаемся.

— Но у меня нет больше ни милима!

— А много тебе нужно пока?

— Хоть полреала!

Тогда Хаджи вручил ему полреала и сказал:

— За мной сорок пиастров, если, конечно, ты мне доверяешь.

— Ну что вы, Хаджи, — сказал Абдель-Басыр, — конечно, доверяю.

Однако, покидая столовую, он не мог отделаться от мысли, что хозяин способен позабыть о своем долге, так же как он забывал долги других. Но что поделаешь, — слово сказано, слово надо держать!

На следующий день Абдель-Басыр снова пришел в столовую, поел бобы, а потом спросил у хозяина свою сдачу. Но Хаджи ответил ему так:

— Да ведь нет еще у меня мелочи, сынок! А на сколько ты поел сегодня?

— На четыре пиастра.

— Вот и хорошо. Иди, сынок, я запишу. До свидания!

Итак, Абдель-Басыр стал каждый день заходить в столовую и есть в счет «своего кредита».

Но однажды, когда, по расчетам Абдель-Басыра, его «кредит» уже был исчерпан, он, поев бобы, подошел к прилавку Хаджи и протянул ему мелочь, чтобы расплатиться. Но Хаджи, как и прежде, пристально посмотрел на него и сказал:

— Твой кредит не исчерпан, сынок. У меня еще есть твои деньги.

— Не может быть, Хаджи! — воскликнул Абдель-Басыр.

Но Хаджи не унимался:

— Сынок, не горячись. У меня в книге все записано. А моя книга не обманет! У тебя еще осталось двадцать пять пиастров. Или ты хочешь, чтобы я чужие деньги присвоил? Боже меня упаси!

И Абдель-Басыр весь месяц ел в кредит, и кредит все не исчерпывался…

Когда в начале следующего месяца он опять зашел в столовую, Хаджи обратился к нему с такими словами: