Место на земле

Вскоре в зал вошел губернатор провинции в сопровождении своего заместителя и начальника местной полиции. По залу прошел шепот, все взоры были обращены на первый ряд. Прозвенел звонок, открылся занавес, и начался спектакль «Харун ар-Рашид». Омар-эфенди великолепно играл роль визиря [18] Джафара. За те годы, что я его не видел, он стал опытным, вполне зрелым артистом.

Как только закончился спектакль, я пробрался за кулисы и разыскал Омара-эфенди. Он очень обрадовался нашей неожиданной встрече. Я подождал, пока он снял парик, грим и облачение визиря, и мы вместе вышли на улицу.

18

Визирь (арабск.) — министр. Визирь Джафар был великим визирем знаменитого багдадского халифа Харуна ар-Рашида.

Мы бродили по городу, вспоминали прошлое, непринужденно болтали, смеялись и говорили только об искусстве. Сначала я расспрашивал его о новостях в артистическом мире, а потом попросил рассказать, как и с чего он начал свою карьеру. Он улыбнулся присущей только ему пленительной улыбкой:

— Эту тему стоит только затронуть, и мы не кончим нашу беседу до утра!

— Пусть до утра! — отвечал я с жаром. — Или у нас есть что-либо важнее этого разговора?

— Разве утром тебе не на работу? — спросил Омар-эфенди. — Кстати, ты еще не рассказал о себе. Чем ты занимаешься?

Действительно, о себе я еще ничего не сказал. Но я и не хотел:

— Расскажу потом. А эти драгоценные часы давай посвятим искусству. Я хочу знать, как ты стал артистом, первые твои шаги…

Омар-эфенди вздохнул и начал:

— Это было в тысяча трехсотом году Хиджры… [19]

… Хиджра! Эти слова Омара-эфенди напомнили мне годы детства.

Отец мой был имамом [20] мечети и воспитывал меня в религиозном духе. Я был отдан в медресе «Хан Джафар», где я учился чтению, письму и изучал святой коран. С детства меня одевали в чалму и длинный чапан [21] и прочили в муллы местной мечети. Не знаю, к счастью или к несчастью, однажды сверстники рассказали мне о театре и сводили меня на спекталь «Царь Навуходоносор». Я впервые увидел театральное представление с разноцветными костюмами и яркими декорациями. Билет на балкон стоил только один пиастр. Возвращаясь домой, в квартал Сейиддина Хуссейн [22] мы всю дорогу повторяли слова артистов. Главную роль пьесы играл ныне покойный Махмуд Хабиб. Помню, спектакль шел в течение двух месяцев ежедневно, и ежедневно мы ходили в театр, забросив подготовку к занятиям. И ежедневно я получал от родителей подзатыльники и скучные назидания. Но до вечера я успевал забыть боль от побоев и снова спешил в театр. Потом мы узнали, что появилась труппа Кирдахи, которая будет выступать в Каирском оперном театре. Одним из артистов этой труппы был певец и композитор шейх Салляма Хиджази. Но билеты, к сожалению, оказались слишком дорогими. Балкон стоил четыре пиастра! Мне удалось побывать на спектакле этой труппы всего один раз. Шла опера «Аида». Какое это было захватывающее зрелище! Я сидел пораженный диковинными декорациями, нарядами древних воинов и абиссинцев. Вернувшись после оперы домой, я всю ночь не мог заснуть от волнения. А наутро я сказал себе: «Буду артистом! Непременно!..»

19

Хиджра — мусульманское летосчисление, начинающееся со дня бегства пророка Мухаммеда из Мекки в Медину, то есть с 622 г. н. э. (исчисление времени ведется по лунному календарю).

20

Имам — глава религиозной общины у мусульман.

21

Чапан — верхняя мужская одежда.

22

Сейиддина Хуссейн — квартал в «старом городе» Каира.

Очнувшись от нахлынувших воспоминаний, я настойчиво повторил свою просьбу:

— Ну, рассказывай. Как ты начинал?

И Омар-эфенди рассказал:

— Это было в тысяча трехсотом году Хиджры. В ту пору в Каире, в Хедивийском оперном театре, выступало несколько трупп. Я спросил товарища, который сводил меня однажды на спектакль, не может ли он показать мне актеров за кулисами или во время репетиций. Через два дня он сообщил мне радостную весть: он достал разрешение посетить репетицию одного из спектаклей. Когда наступил вечер, мы побежали в театр смотреть, как репетирует и как обучает артистов известный режиссер и постановщик Несим-эфенди Габриель Манбарави. Мы пришли в тот момент, когда он готовил какого-то мальчика на роль слуги в спектакле. Несим-эфенди уже несколько раз повторил ему интонацию фразы, но мальчик никак не мог спеть правильно и выводил из терпения режиссера. И тут я не выдержал и во весь голос крикнул из-за сцены: «Разрешите мне исполнить эту роль, эфенди!» Присутствующие были поражены моей смелостью и энтузиазмом. Режиссер отнесся благосклонно к моему предложению и велел мальчику передать мне тетрадь с ролью, чтобы я ее выучил. Но я крикнул еще громче: «Я уже знаю роль, я ее выучил, пока слушал репетицию!» Мне позволили прорепетировать эту роль, и я выдержал испытание. Артисты разразились рукоплесканиями и кричали: «Браво!» Только мальчик остался недоволен. Он плакал и говорил: «Как же так, я потратил столько дней, чтобы выучить эту роль, а вы ее отдаете тому, кто пришел только сегодня?» Так я получил роль слуги в спектакле и так началась моя артистическая карьера. Меня приняли в труппу «Национальный союз», которая готовила пьесу «Хинд, дочь короля Номана», написанную шейхом Мухаммедом Басра из Аль-Азхара [23] . Потом я перешел в труппу Махмуда Хабиба и вместе с ним исколесил весь Египет. Но с настоящим театральным искусством я познакомился только тогда, когда поступил в труппу Хаддада. Во время репетиций он часто говорил нам, артистам: «Будьте простыми, будьте обыкновенными, как в жизни». Он ненавидел тех, кто, не владея естественной и красивой интонацией, говорил на сцене искусственным, «театральным» голосом, переходившим порой в истошные вопли. «Не кричите до хрипоты, говорите обыкновенно», — любил повторять Хаддад. У него были свои, особые взгляды на искусство.

23

Аль-Азхар — богословский университет, знаменитый на всем мусульманском Востоке.

Потом, когда Кирдахи создал новую труппу, я присоединился к нему и играл роль тюремщика в спектакле «Мазлум»…

Омар-эфенди продолжал свой рассказ, а я внимательно, не прерывая, слушал его. Ночь была изумительная. Мы шли по правой стороне улицы, как вдруг я заметил полицейского, приближавшегося к нам. В руке у него было что-то белое. Все ясно: это стражник прокуратуры, разыскивающий меня, чтобы вручить записку от прокурора! Я схватил Омара-эфенди за руку и потащил на другую сторону улицы.

— Что с тобой? Что с тобой? — проговорил испуганный Омар-эфенди.

— Полиция! Бежим отсюда! — прошептал я в волнении.

С этими словами я потащил недоумевающего Омара через улицу. Ночь была темная. Человек, которого я принял за полицейского с запиской, оказался простым горожанином, несшим за поясом пучок белой редьки. Я сразу успокоился. Но теперь мой друг был охвачен сомнениями. Он остановился и, глядя на меня в упор, спросил:

— В чем дело? Скажи, пожалуйста, почему ты испугался полицейского?

— Завтра все расскажу, — промолвил я. — А пока продолжим наш разговор об искусстве.

Но мой ответ не успокоил, а, наоборот, еще больше разволновал моего друга. Он заявил, что не желает больше говорить об искусстве. Больше того, он пригрозил, что немедленно оставит меня и уйдет, если я сейчас же не объясню ему, в чем дело. Да, когда-то он принадлежал к богеме, этого он не отрицает, но никогда он не был причастен к тем, кого преследует полиция, — к преступникам.

— К преступникам? — удивился я.

— А как же! Прошу прощения, но кто будет бежать от полиции, если он не убийца, не вор?

— Да что ты мелешь, Омар-эфенди? — сказал я спокойно.

— Я хочу знать всю правду! Ну, между нами говоря, кто ты? Чем занимаешься?

Еле скрывая улыбку, я ответил:

— Чем занимаюсь? Сказать по правде, мои занятия действительно связаны с преступным миром.

— Боже мой! — воскликнул Омар-эфенди в страшном испуге и стал пятиться задом.

А я не мог удержаться от смеха.

— До свидания! — холодно проговорил Омар-эфенди и стал бочком-бочком удирать от меня.

— Подожди, Омар-эфенди! — кричал я ему вслед.

Но он, делая мне знаки, чтобы я к нему не приближался, говорил:

— Пользуясь тем, что я новый человек в этом городе, ты хочешь навлечь на меня неприятности?

— Подожди, — твердил я ему, — сейчас все расскажу.

Но он, все так же пятясь от меня, сказал:

— Я тебя не знаю! Да и раньше никогда не знал!

С этими словами Омар-эфенди повернулся и побежал от меня во всю прыть. А я за ним, стараясь его удержать.

Я гнался за ним до тех пор, пока мы не попали в какой-то узкий переулок. Здесь ему преградил дорогу сержант полицейского патруля, который схватил его за шиворот и спросил:

— Откуда ты бежишь в такой поздний час?

— Да вот он, от кого я бегу! Ловите его! — крикнул Омар-эфенди.

Мне оставалось только ждать, чем все это кончится.

Полицейский сержант грубо схватил моего друга и крикнул подбежавшим полицейским:

— Задержать его!

А Омар-эфенди, глядя в испуге по сторонам, стал кричать, указывая на меня:

— Это он, это он! Я его не знаю, ей-богу, не знаю!

— Кто это — он? — спросил сержант и, увидев меня, приказал: — А ну-ка, иди сюда, милейший!

Мне ничего не оставалось, как подчиниться. Твердой, уверенной походкой я подошел к полицейскому. Не успел я приблизиться, как сержант, видимо не раз встречавший меня на заседаниях судебной коллегии, щелкнул каблуками и, козырнув, отчеканил: