Место под солнцем

— Так я не поняла, вы что, знакомые ее, что ли?

— Ну да, — улыбнулась Катя, — моя мама у ее мамы постоянно стриглась, мы в детстве дружили. А недавно встретились случайно, я узнала, что Света на рынке работает, и попросила помочь мне с обувью.

— А Вовке звонили? — деловито спросила девушка.

— Она давала телефон, но я потеряла, — соврала Катя.

— Ладно, пошли. — Девушка выскочила из-за прилавка и крикнула:

— Валь, я на минутку. Приглядишь?

— Иди! — отозвалась басом пожилая женщина, сидевшая за соседним прилавком.

— Меня, кстати, Кристина зовут, — сообщила девушка и, лихо прорезая толпу, вывела их на улицу. У входа шла бойкая торговля и народу было не меньше, чем внутри. Пахло шашлычным дымом, пригоревшим тестом, воздушной кукурузой. Сновали кожаные мрачные братки, плевали под ноги, мутными, как у дохлых рыб, глазами прощупывали толпу. С некоторыми из них Кристина приветливо здоровалась. Ей надменно и тупо кивали в ответ.

У засаленной жаровни, над которой крутилось веретено со слоистым черноватым мясным клубком, Кристина остановилась. Маленький, щуплый, совершенно лысый мужичонка ловко срезал ножом полоски мяса, закладывал их в плоские лепешки.

— Привет, Вовчик, — улыбнулась ему Кристина, — где Светлана, не знаешь?

— А че такое? — хриплым фальцетом спросил мужичонка, не прерывая своей работы.

— Она сегодня должна была торговать, даже не позвонила. Меня ребята вызвали, товар-то привезли, торговать некому. Куда она делась?

— И че, не звонила? — равнодушно спросил Вовчик.

— Нет. Пропала. Она у тебя, что ли, ночевала?

— Обещала, — кивнул Вовчик, — но не приехала.

— Простите, когда вы в последний раз ее видели? — осторожно вмешалась в разговор Катя.

Вовчик на миг застыл с ножом в руке, окинул Катю и Пашу неприятным взглядом, не сказал ни слова и вопросительно уставился на Кристину. Та засмеялась и помотала стриженой головой.

— Нервный ты, Вовчик. Сразу видно, Светка сегодня у тебя не ночевала. Это знакомые ее. У девушки с обувью проблемы. Размер нестандартный, маленький, а Светка обещала сегодня привезти.

Вовчик немного расслабился, опять заработал своим ножом.

— Она вчера днем позвонила, сказала, вечером будет, часов в двенадцать. И — с концами. Полночи ее ждал, как дурак. До трех спать не ложился. А дома нет ее? Может, заболела?

— Нет, — покачала головой Катя, — я звонила ей домой.

— Ну, тогда не знаю, где она шляется. Вовчик принялся отпускать скопившимся покупателям свои плоские лепешки с мясом, ловко считал мелочь жирными пальцами. Разговор был окончен.

— Да ты не огорчайся, — подмигнула Кате Кристина, — сейчас найдем тебе туфли. Чтобы на «Динаме» туфель не найти — такого в жизни не было. Тебе какие? Нарядные или на каждый день? Светлые? Темные?

— Нет, спасибо. В другой раз… — А кроссовки? Я бы вам скидку сделала, а?

— Спасибо, — улыбнулся Паша, — тоже в другой раз.

В машине они оба закурили.

— Подожди, — тихо сказал Павел, — не паникуй. Во-первых, еще неизвестно, она ли это. Во-вторых, могла девушка Света просто загулять. Вдруг у нее, кроме Вовчика, есть еще кавалеры?

— Знаешь, кто-то был у меня дома. Уже потом, после смерти Глеба. — Катя нервно передернула плечами. — В кармане халата я нашла чужой лифчик. А Жанночка сказала, что стирала халат в ту ночь, когда… Господи, какая гадость.

Дубровин завел мотор, выехал с платной стоянки.

— Ты хорошо знала эту Светлану Петрову? Что она за человек?

— Мы не виделись лет восемь, — задумчиво произнесла Катя, — в последний раз встретились на свадьбе. На нашей с Глебом свадьбе. Она пришла со своей мамой. Элла тогда еще совсем почти не пила, была дамским мастером в «Чародейке». Таких нужных людей — парикмахеров, дантистов, портных — принято приглашать на всякие ресторанные торжества. Свадьбу справляли в «Праге», народу — человек триста, не меньше. Ответственное мероприятие, на котором ты обязана сиять от счастья и публично, по команде, целоваться… При первом вопле «горько!» я поклялась про себя, что если буду еще раз выходить замуж, то без всяких ресторанных застолий, без этой идиотской фаты. Я выдержала торжественную часть и тихонько сбежала через кухню в комнату отдыха для оркестра. А там никого, только в уголке сидит курит Света Петрова. Она успела здорово напиться. Тормоза полетели. Высказала все, что обо мне думает. Я потому и запомнила, что столько гадостей сразу ни от кого никогда не слышала. Она с детства называла меня «сушеной Жизелью», но ничего другого себе не позволяла. А тут прорвало. Не, хочется вспоминать. Противно.

— То есть она с детства тебя ненавидела? — спросил Павел. — За что?

— Она весь мир ненавидела. Наш мир — мой, Глеба, родителей, его и моих. Но именно в этот мир ее тянуло магнитом. Получался замкнутый круг. Ее мама хорошо зарабатывала и вообще была чудесной женщиной. А Свету раздирали комплексы.

— Она что, была очень некрасивой?

— Да нет, она была хорошенькой. Высокая блондинка, немного полноватая, но в меру. Просто ей казалось, что все кругом ее недооценивают. Не воздают должное ее неземной красоте, остроумию и так далее. Иногда она начинала что-то рассказывать в большой компании, а ее не слушали. Острила изо всех сил, а никто не смеялся. Она вскипала, уходила, шарахала дверью. Но не совсем уходила, а ждала на лестнице, пока кто-нибудь позовет назад. Если долго не звали, она возвращалась сама, сидела надутая, как индюк. Когда с ней пытались заговорить, огрызалась, хамила. Ее переставали замечать. А она все равно сидела.

— Да, тяжелый случай, — вздохнул Павел. — И чем кончился поток гадостей на твоей счастливой свадьбе?

— А ничем. Ввалились оркестранты на перерыв, стало шумно, меня вытолкали назад, в зал. Я почти сразу забыла про Свету. Остался противный такой осадок. Я ведь ничего плохого ей не сделала. И она меня ненавидела не за что-то конкретно, а просто так.

— Но она, вероятно, была влюблена в твоего мужа?

— В том-то и дело, что нет. Знаешь, вот я сейчас рассказываю тебе о Свете Петровой, и у меня такое чувство, что ее уже нет в живых… — А ты не преувеличиваешь? Других вариантов не допускаешь?

— Например?

— Например, никто не просил ее звонить. Она делала это по собственной инициативе. А когда узнала про убийство — испугалась, запаниковала. Цель последнего звонка проста, как мычание: отмазаться поскорей, мол, это не я, меня попросили. Психологически все понятно.

— Цель совсем другая: деньги, — напомнила Катя, — она потребовала три тысячи долларов.

— Мне кажется, деньги здесь не главное. Своим шантажом она косвенно подтвердила, что это была не ее идея. А потом спохватилась, испугалась еще больше. Запахло серьезной уголовщиной. А у нее и так рыльце в пушку. И она решила исчезнуть на время.

— Она что, совсем идиотка? — нервно усмехнулась Катя. — Разве шантаж сам по себе — не уголовщина? И потом, исчезнуть в ее ситуации — значит автоматически внести свое имя в список подозреваемых.

— Я, кажется, тоже вхожу в этот список? И уверяю тебя, найдется еще много разных людей, у которых были причины и желание выстрелить в твоего мужа. Но скорее всего это сделал какой-нибудь посторонний бандит, которому заплатил другой бандит. Из-за чего убивают бизнесменов?

— Из-за денег, из-за политики, — рассеянно произнесла Катя.