Метаморфозы

–  Будучи ещё несовершеннолетним, я отправился из Милета на Олимпийские игры, и так как мне хотелось побывать и в этой части провинции, в ваших краях, то, проехав через всю Фракию, я прибыл в Лариссу. Мои дорожные средства истощились, и я бродил по городу, стараясь придумать, как бы помочь своей бедности. Вдруг вижу посреди площади высокого старика. Он стоял на камне и предлагал тем, кто желал бы наняться караульщиком к покойникам, условиться с ним о цене. Тогда я обращаюсь к прохожему и спрашиваю:

– Что я слышу? Разве здесь покойники имеют обыкновение убегать?

– Помолчи, – сказал тот, – ты ещё – слишком молод и человек – приезжий и плохо себе представляешь, что находишься в Фессалии, где колдуньи нередко отгрызают у покойников части лица – это им для магических действий нужно.

– А в чём состоит обязанность могильного караульщика?

– Всю ночь нужно бодрствовать и открытыми, не знающими сна глазами смотреть на труп, не отвращая взора и даже на мгновение не отворачиваясь. Ведь эти оборотни, приняв вид животного, стараются проникнуть, так что глаза Солнца могут обмануться. То они обращаются в птиц, то в собак, то в мышей, иногда даже в мух. Тут от чар на караульщиков нападает сон. Никто не может даже перечислить, к каким уловкам прибегают эти женщины ради своей похоти. И за эту работу полагается плата не больше, чем в четыре, шесть золотых. Да, вот ещё, чуть не забыл! В случае если наутро тело будет сдано не в целости, всё, что пропадёт, караульщик обязан возместить, отрезав от собственного лица.

Узнав всё это, я, подойдя к глашатаю, говорю:

– Полно кричать! Вот тебе – и караульщик, посмотрим, что – за цена. 

– Тысяча нуммов тебе полагается. Но послушай, малый, постарайся – это тело сына одного из важнейших граждан, от гарпий труп на совесть береги!

– Ты мне толкуешь глупости и пустяки. Перед тобой человек, которого сон не берёт, более бдительный, чем Линцей или Аргус.

Не успел я ещё кончить, как он ведёт меня к дому, ворота которого были заперты, так что он пригласил меня войти через калитку, и, отворив дверь в комнату с закрытыми окнами, указывает на матрону, закутанную в тёмные одежды. Подойдя к ней, он сказал:

– Вот пришёл человек, который не побоялся наняться в караульщики к твоему мужу.

Тут она откинула волосы, спадавшие наперёд, и, показав прекрасное, несмотря на скорбь, лицо, сказала, глядя мне в глаза:

– Смотри, прошу тебя, как можно бдительнее исполни своё дело.

– Не беспокойся, только награду соответственную приготовь.

 Она поднялась и повела меня в другую комнату. Там, введя семерых свидетелей, она поднимает рукой покровы с тела покойного, долго плачет над ним и, взывая к совести присутствующих, начинает перечислять части лица, показывая на каждую в отдельности, а кто– то заносил ее слова на таблички.

– Вот – нос в целости, глаза – не тронуты, уши – целы, губы – неприкосновенны, подбородок – в сохранности. Во всём этом вы, квириты, будьте свидетелями.

К табличкам были приложены печати, и она направилась к выходу.

А я сказал:

– Прикажи, госпожа, чтобы всё, что для моего дела требуется, приготовили мне. 

– А что?

– Лампу, побольше масла, чтобы до свету света хватило, тёплой воды, пару кувшинчиков винца, чашу да поднос с остатками ужина.

Тут она покачала головой и сказала:

– Да ты – в своём ли уме? В доме, где траур, ищешь остатков от ужина, когда у нас, который день и кухня не топится! Ты что же пировать сюда пришёл? Лучше бы ты предавался скорби и слезам под стать окружающему!

Она взглянула на служанку и сказала:

– Миррина, принеси лампу и масло, потом запрёшь караульщика в спальне и уходи обратно.

 Оставленный наедине с трупом, я тру глаза, чтобы вооружить их против сна, и для храбрости напеваю песенку, а тем временем наступают сумерки, сгущаются, потом ночь и, наконец, мрак. А у меня страх всё увеличивался, как вдруг вползает ласочка, останавливается передо мной и смотрит на меня так, что я смутился от такой наглости в зверьке. Наконец говорю ей:

– Пошла прочь, тварь! Убирайся к мышам – они тебе компания, пока не испытала на себе моей силы! Пошла прочь!

Она повернулась и исчезла из комнаты. Но в ту же минуту сон погрузил меня на дно бездны, так что Дельфиец с трудом угадал бы, какое из нас, двух лежащих тел, – более мертво. Так, ничего не чувствуя и нуждаясь в караульщике, я будто бы и не был в той комнате.

Тут пение хохлатой команды возвестило, что ночь на исходе, и я проснулся. Охваченный страхом, бегу к трупу. Поднеся светильник и откинув покров с лица, я стал рассматривать каждую чёрточку – всё было на месте, как прежде. Вот и супруга в слезах и в тревоге вместе со вчерашними свидетелями входит и бросается на тело мужа, осыпает его поцелуями, потом при свете лампы убеждается, что всё - в порядке. Тогда, обернувшись, она подзывает своего управляющего Филодеспота и даёт ему распоряжение выдать вознаграждение караульщику. Деньги принесли, и она прибавляет:

– Мы тебе – признательны, юноша, и за такую службу мы с этой минуты будем считать тебя нашим домочадцем.

На что я, обрадованный поживой и ошалевший от золотых, которыми я побрякивал в руке, сказал:

– Госпожа! Считай меня своим слугой, и сколько бы раз тебе ни потребовалась наша служба, приказывай.

Домочадцы, проклиная предзнаменование и схватив, что под руку попало, набросились на меня, кто кулаком в зубы заехал, кто локтями в спину тычет, кто руками под бока поддаёт, пятками топчут, за волосы таскают, платье рвут. Так был я выгнан из дома.

 И пока на соседней улице я прихожу в себя и, вспоминая всю неосмотрительность и смысл моих слов, сознаюсь, что заслуживаю ещё больших побоев, вот уже покойника, в последний раз оплакав и окликнув, вынесли из дома, и так как хоронили аристократа, то погребальная процессия проходила через форум. Подбегает тут старик в тёмной одежде, скорбный, в слезах, рвёт свои седины и, обняв погребальное ложе, восклицает:

– Вашим добрым именем заклинаю вас, квириты, и всем, что для вас – свято: заступитесь за убитого гражданина и покарайте невероятное преступление этой женщины. Это она, и никто другой, юношу, сына моей сестры, извела отравой, чтобы угодить любовнику и захватить наследство.

Так этот старец, то к одному, то к другому обращаясь, разливался в жалобах. Толпа начала волноваться, и правдоподобность случая заставляла верить в преступление. Одни кричат, что надо сжечь её, другие хватаются за камни, мальчишек подговаривают прикончить женщину. А та, обливаясь притворными слезами и клянясь, призывая всех небожителей в свидетели, отпиралась от злодейства.

Наконец старец сказал:

– Предоставим Провидению решить, где – правда. Тут находится Затхлас, один из первых египетских пророков, который уже давно за большую цену условился со мной на время вызвать душу из преисподней, а это тело вернуть к жизни. – И выводит на середину юношу в льняной одежде, в пальмовых сандалиях, с гладко выбритой головой. Долго целуя ему руки и даже колен касаясь, он говорит: