Метель

Подмигнув лошадкам, он закрыл капор, выпрямился и с силой хлопнул в рукавицы, подбадривая себя:

— Пошла! Пошла!

Доктор, часто дыша от гимнастики, схватился за спинку:

— Пошла!

Перхуша забежал с другого бока, схватился за исковерканное топором дерево:

— Пошла-а-а!

Самокат тронулся, пополз наперекор метели.

— Пош-ла! — рычал доктор.

— Пошл-а-а-а! — сипел Перхуша.

Самокат полз по снегу, как катер по воде, Перхуша правил даже не по еле различимым следам своим, а просто по своей непреклонной уверенности, что дорога — там, впереди, и промаха не будет.

Они выехали на дорогу.

— Садитеся, дохтур! — крикнул Перхуша.

Доктор влез на ходу, плюхнулся на сиденье. Перхуша еще некоторое время подталкивал самокат, потом вскочил и сам, уселся, держась за правило.

Самокат ехал по занесенной дороге.

Вдруг что-то произошло на беспросветном темном небе, и путешественники различили впереди поле, кусты, черную полосу леса справа, а слева два больших, одиноко стоящих в поле дерева. На все это падал различимый снег.

Доктор и Перхуша подняли головы: ущербленная, но яркая луна показалась в облачном просвете. И стало видно, что небо налилось темно-синим, разрывая серые громады облаков.

— Слава Тебе, Господи! — пробормотал Перхуша.

И словно по чудесному мановению невидимой руки летящий снег стал прореживаться, ослабевать и вскоре иссяк вовсе. Только ветер порывистый стелился поземкой по полю и по дороге, качал придорожные кусты.

— Улеглася, барин! — засмеялся Перхуша и толкнул доктора локтем в бок.

— Улеглась! — радостно качнул малахаем доктор.

Тучи еще наползали на луну, но уже чувствовалось их бессилие. Их быстро сносило с неба. И вскоре снесло вовсе. Засверкали звезды, луна осветила все вокруг.

Метель перестала.

Занесенная дорога стала хорошо видна, лошади тянули, самокат полз, шурша полозьями по свежевыпавшему снегу.

— Вот и нам повезло, барин! — улыбался Перхуша, поправляя шапку. — Кому повезет — у того и петух снесет.

Доктор хотел было на радостях закурить, но передумал: ему сделалось хорошо и без папиросы.

Вокруг стало удивительно прекрасно.

Чистое ночное небо раскинулось над огромным снежным полем. Луна единовластно сияла на небе, мерцала в мириадах совсем недавно упавших снежинок, серебрила заиндевевшую рогожу на капоре, Перхушину рукавицу, сжимавшую правило, малахай, пенсне и пихор доктора. Высокие звезды высокомерно посверкивали алмазной россыпью. Морозный, несильный ветер налетал справа, принося запах глухой ночи, свежего снега и далекого человеческого жилья.

Прежнее радостное и полнокровное ощущение жизни вернулось к доктору, он забыл про усталость, про замерзшие ноги и полной грудью вдохнул в себя морозный ночной воздух.

«Преодоление преград, осознание пути, непреклонность... — думал он, с наслаждением отдаваясь красоте окружающего мира. — Каждый человек рождается, чтобы обрести свой жизненный путь. Господь подарил нам жизнь и хочет от нас одного: чтобы мы осознали, для чего он одарил нас этой самой жизнью. Не для того, чтобы жить, как растения или животные, жизнью полноценной, но бессмысленной, а для того, чтобы мы поняли всего три вещи: кто мы, откуда и куда идем. Например, я, доктор Гарин, Homo sapiens, созданный по образу и подобию Божиему, сейчас еду по этому ночному полю в деревню, к больным людям, чтобы помочь им, чтобы уберечь их от эпидемии. И в этом мой жизненный путь, это и есть мой путь здесь и теперь. И если вдруг эта сияющая луна рухнет на землю и жизнь перестанет, то в эту секунду я буду достоин звания Человека, потому что я не свернул со своего пути. И это прекрасно!»

Вдруг лошади зафыркали и захрапели, топоча по протягу. Самокат сбавил ход.

— Чего такое? — поправил шапку Перхуша.

Лошади встали, храпя.

Перхуша приподнялся, глянул вперед. Справа, среди редкого кустарника мелькнули две тени.

— Нешто волки? — Перхуша спрыгнул в снег, снял шапку, стал всматриваться.

Доктор ничего особого не различил. Но вдруг в кустах сверкнули две пары желтых глаз.

— Волки! — выдохнул Пехуша и махнул шапкой. — Ох, некстати...

— Волки, — согласно кивнул доктор. — Не бойся, у меня есть револьвер.

— Так ведь лошадки не пойдут. — Перхуша надел шапку, хлопнул рукавицей по капору. — Вот некстати-то, Господи...

— А мы пугнем их! — решительно слез с самоката доктор, зашел сзади, стал отстегивать саквояж.

— Еще два... — заметил Перхуша двоих волков слева, подальше.

Перевел взгляд вперед и различил еще одного волка, спокойно пересекающего вдали залитое луной поле.

— Пять! — крикнул он доктору.

Волки завыли.

Лошадки захрапели и испуганно загреготали.

— Ня бойсь, не отдам! — захлопал Перхуша рукавицей по капору.

Доктор, с трудом отстегнув запорошенный снегом саквояж, принес его, кинул на сиденье, раскрыл, нашел небольшой тупоносый револьвер, взвел курок:

— Где они?

— Вона, — махнул рукавицей Перхуша.

Доктор сделал четыре шага по направлению к волкам, но тут же, сойдя с дороги, провалился в снег. Прицелился в кусты и три раза выстрелил, озаряя желтыми всполохами и без того хорошо освещенную холодным светом равнину.

От выстрелов у доктора зазвенело в правом ухе.

Волки неспешно побежали вправо, все пятеро, один за другим. Доктор увидел их:

— А, вот вы...

И выстрелил по ним еще два раза.

Волки бежали так же неспешно. И вскоре пропали за кустами.

— Ну вот. — Доктор сунул пахнущий порохом револьвер в карман, повернулся к Перхуше: — Путь свободен!

— Путь-то свободен... — Перхуша завозился, открывая капор. — Да лошадки-то тово...

— Чего — тово?

— Боятся они запаха волчьего.

Доктор глянул в сторону убежавших волков. Волки пропали в поле.

— Так их и след простыл! — тряхнул он малахаем. — Какой уж запах?!

Не слушая его, Перхуша откинул рогожку. Лошади стояли в капоре молча. Поворотив морды, они посмотрели на Перхушу.

— Ня бойсь, никому вас не отдам, — сказал он им.

Они молча поглядывали, прядая крохотными ушами. Глазки их поблескивали в лунном свете.

— Чего они? — наклонился над капором доктор.

— Постоят малость, — почесал под шапкой Перхуша, — а потом и тронемся.

— Чего — постоят?

— Спужались они малость.

Доктор внимательно посмотрел на Перхушу:

— Ты, братец, вот что: дурака не валяй со мной. Спужались! Мне что тут — ночь с тобой валандаться?! А ну — садись! И погоняй их, мать твою! Живо! Спужались! Я те дам — постоять! Настоялись уж! А ну — живо!

Громкий голос доктора разнесся кругом.

Перхуша послушно стал накрывать лошадей. Доктор сел на свое место, положив саквояж в ноги, потрогал пакет с пирамидами — цел.

Перхуша сел рядом, взялся за правило, поддернул вожжи, чмокнул губами: