Метод супружества

Тина ничего не говорит, стоя у кофеварки, только приподнимает бровь. Эта сучка, вероятно, уже догадалась. Обычно я хожу к ней и Тиффани и напиваюсь с ними по крайней мере раз в месяц, но в этом месяце придумывала отговорки.

— Скажи еще громче? — рявкаю я, хватая Нору за руку и таща ее через заднюю дверь на кухню.

— Ты правда беременна? — спрашивает она, как только мы немного успокаиваемся.

К сожалению, Нора только что испекла печенье.

Мой желудок снова скрутило.

Работа в пекарне, очевидно, не такая уж замечательная при токсикозе.

— Очевидно, — говорю я, пожимая плечами, чувствуя себя невероятно неуютно от этого разговора.

Конечно, пропущенные месячные, положительные тесты и бушующие гормоны — все это явные признаки того, что я на самом деле залетела. Но разговор с подругой — что-то совершенно иное.

Это делает все реальным.

Мне пришлось сдерживать себя, чтобы снова не блевануть.

На этот раз не от утренней тошноты.

А от пронизывающего до костей страха.

— А Кип знает? — спрашивает Нора.

— Черт возьми, нет, — отвечаю я, бледнея при одной мысли о том, чтобы завести с ним этот разговор.

Ее лицо стало задумчивым.

— Это не было запланировано?

— Нет, — усмехаюсь я, расхаживая по кухне. — Это не было запланировано.

— Вы не говорили о детях? — мягко спрашивает Нора.

— Нет, — я чуть не рассмеялась, подумав об ужасе на его лице, когда мы в первый раз занялись сексом и он подумал, что у него есть шанс оплодотворить меня. — Мы не говорили о детях. Но мы оба согласились, что у нас их не будет. Просто недосказанность, — неуверенно говорю я. Нельзя же сказать ей, что брак фиктивный, и мы занимаемся сексом только потому, что это… удобно.

Нора понимающе кивает.

— Еще бы.

Услышав это, я хмурюсь. Конечно, я упоминала ей, что не планирую заводить детей. Но не говорила, что физически не могу этого сделать. Не нужно открывать эту банку с червями.

Но откуда она может знать, что Кип не хочет их? Может быть потому, что он был вечным плейбоем. Это имеет смысл. Но выражение лица Норы почти… мрачное?

Неужели она знает о Кипе больше, чем я?

Конечно, она знает о нем больше, чем я. Она замужем за его лучшим другом.

Я всего лишь его фальшивая жена.

Мои знания об этом мужчине сводятся к тому, изгибается ли его член вправо (не изгибается), и важно ли ему довести девушку до оргазма (важно).

Хоть я и не должна чувствовать себя странно из-за этого, все равно чувствую. И завидую.

Но сейчас во мне растет человек. Для этого нужен прецедент.

— Т-такого не бывает, — заикаясь, бормочу я. — Случайных беременностей не бывает.

Нора смотрит на меня недоверчивым взглядом.

— Эм, ты смотрела ромкомы? — спрашивает она. — Еще как бывает.

Я хмуро смотрю на нее.

— За пределами Голливуда, — огрызаюсь. — У женщины за тридцать каждый месяц есть двадцатипроцентный шанс забеременеть. И этот процент только уменьшается по мере взросления. И у здоровой женщины, а не той, кому поставили бесплодие.

Нора уставилась на меня, разинув рот.

— Подожди, что? — почти взвизгивает она.

Я вздрагиваю от ее тона, осознав, что проговорилась об одной из многих вещей, которые скрывала от своей лучшей подруги.

Черт.

— Врачи диагностировали тебе бесплодие? — повторяет, потрясенная.

Из этого нет выхода.

Черт, я бы сейчас убила за бокал вина.

— Ну, я уверена, что они не произносили слово «бесплодие», — уклоняюсь от ответа. — В смысле, там была какая-то медицинская чушь, произнесенная мягким, но отстраненным тоном, которая, да, в значительной степени сообщала новость о том, что у нее, — я указываю на свою вагину. — Не будет привилегии, если из нее выскочит ребенок.

Нора быстро моргает, переваривая эту информацию.

Это слишком.

Сначала я сказала ей, что неожиданно забеременела, а затем добавила, что ранее была бесплодна по медицинским показаниям.

Ей нужна секунда переварить.

Не только ей.

Я глубоко вздыхаю.

— Не думала, что мне когда-нибудь придется тебе это рассказывать. Что-нибудь из этого, — говорю я, хватая кекс, готовый к выкладке. Сейчас меня уже не так сильно тошнит, и мне захотелось обильное количество сахара — немедленно.

Делю кекс пополам, перевернув сторону, покрытую глазурью, чтобы получилось что-то вроде сэндвича.

— Я была замужем, — говорю ей, сосредоточившись на кексе, а не на лучшей подруге, которой лгала много лет. Технически не договаривала, но кого я обманываю? Недомолвка — стопроцентная форма лжи. — Перед тем, как покинула Австралию, — объясняю. — Я была молода. Чертовски молода. И чертовски глупа, — откусываю кусочек от кекса. — Думала, что люблю его. С ним чувствовала себя особенной или что там еще, черт возьми, говорят.

Я жую, делая это медленно, как будто могу продлить паузу.

К сожалению, кекс воздушный и мягкий, и приготовлен просто великолепно.

— Я не из богатой семьи, — продолжаю, переводя дыхание и не глядя Норе в лицо. — В смысле, вообще. Моей маме нравились пони и вино, а отцу нравилось все, что не касалось работы или времяпрепровождения с семьей. Достаточно сказать, что мы едва сводили концы с концами на пособия от правительства, доходы от того, когда мой отец соизволял работать, и все, что мама не проигрывала в азартные игры.

Я морщусь от боли, когда произношу эти слова вслух, вспоминая ту грязную квартиру, в которой мы жили. Сырость снова пробирает до костей, ощущение того, что зимой никогда не бывает тепло, а летняя жара гнетущая и затхлая.

— Я познакомилась с Эмметом Лэндоном на какой-то домашней вечеринке, — говорю, отказываясь от кекса, поскольку снова чувствую тошноту. На этот раз это не имеет никакого отношения к гормонам беременности, а к прогорклым воспоминаниям, пропитанным мороженым «Smirnoff» и дешевыми духами, которые, как мне казалось, делали меня старше и опытнее.

— Я, конечно, знала, кто он такой, — объясняю. — Все в моем районе знали, кто такой Эммет Лэндон, даже если не ходили в модную частную школу, в которую ходил он… я тоже не ходила. Но он из богатой семьи, устраивал легендарные вечеринки, разбивал дорогие машины, настоящий богатый засранец, — усмехаюсь я. — А еще чертовски сексуальный.