Метод супружества

Я поняла, что это его успокаивало. И меня тоже.

— Мы часто ругались, — сказал он. — Еще больше, когда я стал старше. Я часто уединялся в доме Роуэна. Блять, я чуть не прожил там свой последний учебный год, — он вздохнул. — Его отец был для меня роднее.

Он посмотрел на мой живот, когда ребенок брыкался о его руку, что заставило его смягчить это суровое и сердитое выражение.

— Ты не будешь таким, как твой отец, — сказала я ему.

Его глаза нашли мои.

— Я уже был таким. Когда ты впервые сказала мне, что беременна, — его тон был пропитан чувством вины.

И я простила его. Окончательно и бесповоротно. Прямо тогда.

Я подняла Бу со своего живота, поцеловала в нос и осторожно поставила на пол. Затем пошевелилась. Это было довольно неловко и заняло больше времени, но в конце концов я расположилась так, что оказалась почти верхом на Кипе.

— Ты совсем не похож на него, — твердо заявила я.

Он положил руки мне на бедра.

— Ты этого не знаешь. Ты никогда с ним не встречалась.

Я схватила его за шею.

— Я знаю, — возразила я. — Да, ты немного испугался, когда я впервые сообщила эту новость. Но ты корил себя за это.

Я дала ему возможность поспорить со мной, но он этого не сделал. Он не мог.

— И ты исправился, — продолжила я. — Ты не позволяешь мне поднимать ничего тяжелее кружки кофе. Помогаешь вставать с постели каждое утро, но не раньше, чем я получу оргазм и выпью чашечку кофе, — я одарила его лукавой улыбкой. — Ты готовишь для меня. И глазом не моргаешь, когда я приношу домой кота, а потом приучаешь к походу в туалет, — мы оба посмотрели на Бу, который забрался на кофейный столик, чтобы сердито посмотреть на меня за то, что я столкнула его с насеста.

Я оглянулась на Кипа.

— Ты приходишь на прием к каждому врачу. Читаешь детские книжки. Ты знаешь о моем влагалище и матке больше, чем я. Ты обустроил прекрасную детскую, — я наклонилась, чтобы нежно поцеловать его в губы, сдерживаясь, чтобы не углубить поцелуй. — Есть около миллиона других вещей, которые я могла бы перечислить, но это займет слишком много времени, и я начинаю возбуждаться, — я потерлась о него, чтобы подчеркнуть свою мысль.

В глазах моего мужа вспыхнул голод.

— Спасибо тебе, — тихо сказала я. — За то, что поделился со мной.

Он наклонился, чтобы поцеловать меня, немного глубже, чем я целовала его. Я потерлась о него еще немного.

— Пожалуйста, — пробормотал он мне в губы. — Следующей будет твоя очередь.

Мой желудок сжался. Не в хорошем смысле. Рассказывая о своем прошлом еще больше, я хотела убежать. Но я осталась на месте.

— Потом, — согласилась я. — Но не сейчас.

Затем наклонилась, чтобы поцеловать его.

***

Была гроза.

Раскаты грома сотрясали дом.

Именно это меня и разбудило. Обычно так не бывает. Но бессонница во время беременности становилась только хуже, из-за судорог в ногах и необходимости поворачиваться, как хот-дог на заправке, всякий раз, когда затекало тело.

Кип обнимал меня ночью, потому что ему всегда хотелось прикасаться ко мне или к ребенку. Но у меня также была большая подушка для беременных, которая покрывала все мое тело и окружала с обеих сторон.

Это затрудняло лежание на спине и помогало справиться с болью в бедре. Мне действительно нравилась эта штука, хотя я ненавидела барьер между нами. Но я хотя бы вставала с кровати посреди ночи, не будя Кипа. Обычно, для того, чтобы пописать — мне приходилось делать это несколько раз — и он часто просыпался, несмотря на то, какой хитрой я старалась быть. Он слишком хорошо меня знает, и чутко спит.

Но он не проснулся. Ни от раската грома, ни от того, что я встала с постели.

Я пошла в детскую, села в кресло у окна и смотрела, как бушует море, как дождь стекает по стеклу. Я потерялась в шторме, в своих мыслях, в будущем.

— Ты не должна вставать с постели без меня, — тихо прорычал голос.

Я не удивилась, так как ожидала, что Кип в конце концов придет.

— Если я буду будить тебя каждый раз, когда встаю, ты никогда не сможешь заснуть. Твоя дочь пинается о мой мочевой пузырь, — ответила я, потирая живот.

— Но ты встала не пописать. Ты здесь, — указал Кип. Затем он сдвинул меня с места, правда, только для того, чтобы сесть, а затем усадил меня к себе на колени. Кресло большое в нем просторно даже нам двоим. Троим, если учесть мой живот.

Я вздохнула.

— Я хотела дать тебе поспать.

Он поцеловал меня в висок.

— Я не хочу без тебя, — согласился он.

Некоторое время никто из нас не произносил ни слова, позволяя буре говорить за нас. В конце концов Бу вошел в комнату, встал у подножия стула, оценивая, хватит ли ей места, затем решил не делать этого и запрыгнул на пеленальный столик, потом на кроватку, чтобы устроиться в ней. Это было одно из его любимых мест. Наверное, мне следовало запретить ему спать там до рождения ребенка, чтобы не привык, но это было так мило.

— Я знаю, что технически, теперь моя очередь откровений, — сказала я, нарушая тишину. — Но ты расскажешь мне о них? Габби и Эвелин?

Руки Кипа крепче сжались вокруг меня, когда я произнесла их имена.

— За последние несколько месяцев я слышу их имена чаще, чем за последние пять лет, — пробормотал он, уткнувшись носом мне в шею и потирая живот.

Я поджала губы, новость не стала для меня сюрпризом. Кип, которого я знала до того, как мы поженились, был беззаботным, самоуверенным и законченным распутником. Тот Кип не намекал на трагическое прошлое. Ни капельки.

Потребовалось бы довольно сильное отрицание, чтобы заштукатурить такую толстую внешность. Мне было интересно, думал ли он вообще о них за пять лет.

— Если это слишком… — сказала я, не желая давить на него. Я все еще была напряжена из-за того, что он закрылся от меня.

— Это слишком, — сказал он. — Но именно поэтому я должен сказать тебе. Мне нужно дать тебе повод доверять. Узнать меня, — он погладил меня по волосам.

— Мы с Габби влюбились в старших классах, — объяснил он. — Она была милой. Ей нравилось жить в нашем маленьком городке. Но она также была бунтаркой, — я слышала улыбку в его голосе.

Несмотря на то, что она была мертва, маленькая часть меня завидовала Габби. За то, что она существовала в прошлом Кипа, за то, что умерла, потому что в его памяти она всегда будет идеальной, и он никогда не сможет испытывать ко мне таких чувств, какие испытывал к ней.

Крайне грубая и горькая мысль, но она вертелась у меня в голове.

— Она была девушкой, которую все хотели, и лишь мне удалось ее заполучить, — сказал он. — И… Эвелин, — он выдавил ее имя, и после это прогремел гром, словно подчеркивая.