Мэйфейрские ведьмы

Джулиен часто рассказывал забавнейшие истории о номерах, которые он выкидывал с другими любовниками, о том, как они дурачили всех, например когда один из его мальчиков, по имени Алистер, переодевался в женщину и отправлялся в оперу вместе с Джулиеном, и ни у кого из зрителей не возникало ни малейшего подозрения насчет этой пары.

Джулиен пытался уговорить меня проделать то же самое, но я отвечал, что у меня не хватит духу на подобный трюк, ни за что! Он понимал. Он был чрезвычайно доброжелателен. Да что там говорить, с ним невозможно было поссориться. Он утверждал, будто навсегда покончил с перебранками, а кроме того, ужасно вспыльчив по природе, поэтому ему никак нельзя терять самообладание. Вспышки гнева изнуряли его.

Однажды я ему изменил и вернулся домой только спустя два дня, ожидая ужасной взбучки. Но он знаете как со мной обошелся? На удивление сердечно. Оказалось, ему было абсолютно все известно о том, что я совершил и с кем, и он принялся расспрашивать меня самым приятным и доброжелательным образом, зачем я так сглупил. Меня даже охватил какой-то страх. В конце концов я ударился в слезы и признался, что мне хотелось проявить свою независимость. Ведь он был таким властным человеком. В ту минуту я готов был пойти на что угодно, лишь бы вернуть его расположение. Не знаю, что бы я делал, если бы он вышвырнул меня из дома!

Он принял мои объяснения с улыбкой, похлопал меня по плечу и велел успокоиться. Уверяю вас, это навсегда излечило меня от желания где-то шататься! У меня было так скверно на душе, а он оказался таким спокойным, таким понимающим, что это научило меня кое-чему в жизни, серьезно говорю.

А потом Джулиен пустился в рассуждения о том, что читает чужие мысли и может даже проследить, что происходит в других местах. Он многое говорил об этом. До сих пор не знаю, серьезно ли он так считал или это была одна из его очередных шуток. У него были красивейшие глаза. На самом деле он был очень красивый старик. И одевался с шиком. Наверное, сейчас вы сказали бы, что в нем было что-то от денди. Когда он надевал костюм из тонкого белого полотна, желтый шелковый жилет и белую шляпу, то смотрелся великолепно.

Наверное, я до сих пор подражаю ему. Ну разве это не печально? Я расхаживаю по улицам, пытаясь выглядеть как Джулиен Мэйфейр.

О, чуть не забыл! Сейчас расскажу. Однажды он здорово меня напугал. Я так и не знаю до сегодняшнего дня, что же на самом деле произошло. Как-то вечером мы заговорили с Джулиеном о том, как он выглядел, когда был молод, каким красавцем он получался на всех фотоснимках. Знаете ли, когда я принимался их рассматривать, то словно изучал историю фотографии. Первые снимки Джулиена были дагерротипами, затем появились ферротипии, а позже подлинные фотографии светло-коричневых тонов на картонке и, наконец, черно-белые фото, какие делают теперь. В общем, он показал мне целую пачку, и я сказал: «Жаль, я не знал вас молодым, могу представить, каким вы были красивым». Тут я замолчал и смутился, решив, что, наверное, обидел его. Но он просто улыбался, глядя на меня. Никогда не забуду этой сцены. Он сидел, скрестив ноги, на своем кожаном диване, курил трубку и, глядя на меня сквозь клубы дыма, сказал: «Что ж, Ричард, если тебе хочется знать, каким я был тогда, возможно, я тебе продемонстрирую. Пусть это будет для тебя сюрпризом».

Тем же вечером я отправился в город, не помню зачем, возможно, мне просто захотелось уйти. Знаете, иногда этот дом действовал так угнетающе! В нем было полно детей и стариков, и Мэри-Бет Мэйфейр вечно крутилась под ногами, а она была еще тот подарок, я вам скажу. Поймите меня правильно, я любил Мэри-Бет, ее все любили. Она мне очень нравилась до тех пор, по крайней мере, пока не умер Джулиен. С ней легко было разговаривать. Она умела слушать собеседника, и это меня в ней всегда удивляло. Но стоило ей войти в комнату, как она тут же становилась центром всеобщего внимания. Можно сказать, она всех прочих затмевала. А кроме того, у нее еще был этот муж, судья Макинтайр.

Вот кто был горький пропойца. Вечно пьяный. И вечно затевал скандалы. Мне не раз приходилось отправляться на его поиски по всем ирландским барам на Мэгазин-стрит и приводить домой. Знаете ли, Мэйфейры на самом деле не были ему ровней. Это был образованный человек, ирландский аристократ, будьте уверены. Тем не менее, мне кажется, Мэри-Бет заставляла его чувствовать себя неполноценным. Вечно она его подкалывала, делала замечания по пустякам: то он забывал постелить салфетку на колени за обедом, то курил сигары в столовой, то прикусывал кончик вилки, и этот лязг раздражал ее. Она его все время оскорбляла. Но мне кажется, он по-настоящему любил жену. Поэтому она так легко могла его обижать. Он действительно любил ее. Нужно было ее знать, чтобы понять. Она не была красавицей. Дело совсем не в красоте. Но она была… она была абсолютно очаровательна! Я мог бы порассказать вам о ней и ее молодых кавалерах, но мне как-то не хочется обо всем этом распространяться. Меня удивляло то, что они часами сидели за столом после обеда – Мэри-Бет, судья Макинтайр, Джулиен, разумеется, и Клэй Мэйфейр, когда жил там. Я никогда не видел людей, которым нравилось бы так долго разговаривать после обеда.

Джулиен мог один справиться с бутылкой коньяка. А маленькая Стелла обычно засыпала у него на коленях. Хорошенькая такая, с кудряшками. И маленькая красавица Белл. Она обычно заходила в столовую с куклой в руках. И Дорогуша Милли. Все называли ее Дорогушей Милли в то время. Она была моложе Белл и относилась к ней, знаете ли, как-то с опаской. Белл понять было непросто. С первого взгляда она казалась вам такой милой, просто ангел во плоти, если вы понимаете, что я имею в виду. В доме было много и других родственников. Сын Джулиена, Гарланд, много проводил там времени после школы. И Кортланд, вот кто мне действительно нравился. Одно время поговаривали, что он хочет жениться на Милли, но она приходилась ему двоюродной сестрой, так как была дочкой Реми, а в то время уже было не принято заключать подобные браки. Милли так и не вышла замуж. Такая вот печальная история…

Но возьмем судью Макинтайра: этот ирландец никак не мог усидеть подле жены, если вы следите за моей мыслью. Ему нужно было мужское общество, где он мог бы выпить и поспорить, причем мужчины, как Джулиен, для него не годились, он любил находиться среди таких же, как он, – пьющих, сквернословящих ирландцев. Он проводил много времени в городе, в своем клубе, но часто уходил по вечерам в эти темные пивнушки на Мэгазин-стрит.

А если он оставался дома, то вел себя очень шумно. Тем не менее он был хорошим судьей. Пил лишь после работы, а так как он всегда возвращался домой рано, то у него было достаточно времени, чтобы напиться как следует к десяти вечера. После этого он отправлялся бродить по городу, и где-то около полуночи Джулиен обычно говорил мне: «Ричард, думаю, тебе следует пойти поискать его».

Джулиен относился ко всему спокойно. Считал судью Макинтайра забавным. Стоило судье что-нибудь изречь, он всегда смеялся. Судья, к примеру, заводил долгую речь об Ирландии, о политической ситуации в стране, а Джулиен, выслушав его до конца, весело замечал, сверкнув глазами: «А мне все равно, пусть хоть все поубивают друг друга». Судья Макинтайр начинал беситься. Мэри-Бет каждый раз смеялась, качала головой и пинала Джулиена под столом. В последние годы судья Макинтайр совсем спился. Как он дожил до таких лет, не понимаю. Умер лишь в 1925 году, спустя три месяца после смерти Мэри-Бет. Говорили, что от воспаления легких. Черта с два это было воспаление легких! Его нашли в канаве, знаете ли. А это был сочельник, и стоял такой холод, что трубы замерзали. Воспаление легких, как же. Я слышал, что, когда Мэри-Бет умирала, она сильно мучилась и ей давали чуть ли не смертельные дозы морфия. Она лежала в полубреду, а он заходил в спальню пьяный и будил ее, приговаривая: «Мэри-Бет, ты мне нужна». Пьяный дурачок. А она отвечала ему: «Иди сюда, Дэниел, ложись рядом». А ведь она так страдала от боли. Мне об этом рассказала Стелла… в последний раз, когда я ее видел. То есть когда она была живой. После этого я еще раз побывал в доме – на похоронах Стеллы. Она лежала в гробу. То, как Лониган закрыл рану, иначе как чудом не назовешь. Она лежала такая красивая, а вокруг толпились родственники. Но тот разговор состоялся у нас в последний раз, когда я видел ее живой, как я уже говорил… Вы бы послушали, что она рассказывала о Карлотте, как та холодно обходилась с Мэри-Бет в последние месяцы жизни, – у вас бы волосы дыбом стали.

Представьте себе дочь, которая холодна с умирающей матерью. Но Мэри-Бет не обращала на это внимания. Она, как рассказывала Стелла, просто лежала в полузабытьи, страдая от боли и не зная, где находится, иногда вслух разговаривала с Джулиеном, словно тот был в комнате. Разумеется, Стелла не отходила от нее день и ночь, можете не сомневаться, Мэри-Бет очень любила Стеллу.

Да что там, однажды Мэри-Бет сама сказала мне, что могла бы запихнуть всех своих детей в мешок и швырнуть в Миссисипи, так она их любила. Только Стелла для нее что-то значила. Разумеется, она шутила. Она никогда не обходилась плохо со своими ребятишками. Я помню, как она часами читала вслух маленькому Лайонелу, а позже помогала ему делать уроки. Она наняла ему лучших учителей, когда он не захотел ходить в школу. Никто из ребятишек не делал больших успехов в школе, за исключением, разумеется, Карлотты. Стеллу исключили из трех разных школ, кажется. Только Карлотта хорошо училась, и это ей в жизни очень помогло.

Но о чем это я? Ах да. Иногда мне казалось, что в доме для меня нет места. В общем, я ушел. Отправился во Французский квартал. Это был расцвет Сторивилла, знаете ли, когда проституция была легальной. Джулиен когда-то самолично возил меня в «Зал из красного дерева» в заведении Лулу Уайт и в другие модные места, и он не возражал, если я посещал их один.

Ну так вот, в тот вечер я туда и отправился. И Джулиен не был против. Он уютно устроился в спальне на третьем этаже, обложившись книгами, с чашкой горячего шоколада и патефоном. Кроме того, он знал, что я ходил туда только смотреть. И вот прогуливаюсь я мимо всех этих лачуг – их когда-то называли притонами, знаете ли, – гляжу на девушек в дверях, которые знаками приглашают меня зайти, и, разумеется, не имею ни малейшего намерения это делать.