Мэйфейрские ведьмы

Этот бостонский учитель служил для нас отличным источником информации о семье. Он непрерывно сплетничал о странных привычках Маргариты, о страхе рабов перед хозяйкой. Именно от него мы узнали о коллекции бутылок и сосудов со странными предметами и частями тела. Он клялся, что не раз отвергал заигрывания Маргариты. Он распространял такие злобные и глупые слухи, что семью не раз предупреждали насчет него.

Нельзя доподлинно утверждать, что Джулиен убил этого человека, но если он так и сделал, то, учитывая нравы того времени, у него, по крайней мере, было хоть какое-то оправдание.

О Джулиене говорили, что он расстается с иностранными золотыми монетами, словно с медяками. Официанты модных ресторанов соперничали друг с другом за право обслуживать его стол. Он был непревзойденным наездником, держал собственных лошадей, а также две кареты в конюшне недалеко от Первой улицы.

Даже в преклонном возрасте он часто по утрам совершал прогулки верхом на своей гнедой кобыле, проезжая вдоль Сент-Чарльз-авеню до Кэрролтон и обратно. По дороге он швырял монеты негритянским ребятишкам.

После его смерти четыре разных свидетеля утверждали, что видели его призрак, проезжавший верхом в тумане по Сент-Чарльз-авеню, и эти рассказы были опубликованы в газетах того времени.

Джулиен всегда был большим любителем Марди-Гра, который, как теперь известно, начали праздновать примерно в 1872 году. В период Марди-Гра он устраивал шикарные праздники в особняке на Первой улице.

У нас также имеется множество свидетельств, что Джулиен обладал даром «билокации», то есть он мог находиться в двух местах одновременно. Эта история особенно живо передавалась среди слуг. Например, Джулиена видели в библиотеке, но уже через секунду он оказывался в саду на заднем дворе. Или горничная видела, как Джулиен выходил из дома через парадные двери, оборачивалась, а он тут как тут, спускается по лестнице.

Слуги часто увольнялись из особняка на Первой улице, предпочитая не иметь дела со «странным мсье Джулиеном».

Можно предположить, что причиной этой неразберихи было появление Лэшера. Как бы там ни было, одежда Лэшера, судя по более поздним описаниям, удивительно похожа на те костюмы, в которых Джулиен изображен на двух разных портретах. Лэшер, по свидетельствам двадцатого века, был неизменно одет так, как мог бы одеваться Джулиен в 1870-1880-х годах.

Если к Джулиену приходили священники, дамы из благотворительных организаций и прочие подобные лица, он набивал их карманы пачками банкнот. Он щедро жертвовал и приходской церкви, и любым благотворительным фондам, чьи представители обращались к нему за помощью. Он часто говорил, что деньги для него ничего не значат, и тем не менее без устали накапливал богатство.

Мы знаем, что он любил свою мать, Маргариту, и, хотя проводил в ее обществе не много времени, все время покупал для нее книги в Новом Орлеане, а также выписывал книги из Нью-Йорка и Европы. Только однажды ссора между этими людьми привлекла постороннее внимание: они разругались по поводу брака Кэтрин и Дарси Монехана, и Маргарита несколько раз ударила Джулиена в присутствии слуг. Все единодушно свидетельствовали, что он был глубоко потрясен и обижен и молча, в слезах покинул мать.

После смерти жены Сюзетты Джулиен почти совсем не наведывался на плантацию Ривербенд. Его дети выросли в особняке на Первой улице. Джулиен, который всегда был человеком жизнерадостным, стал играть более активную роль в обществе. Задолго до этого, однако, он начал появляться в опере и театре со своей маленькой племянницей (или дочерью) Мэри-Бет. Он устраивал много благотворительных балов и активно помогал молодым начинающим музыкантам, давая им возможность выступить в небольших частных концертах, проводимых в зале особняка на Первой улице.

Джулиен не только получал огромные прибыли от плантации Ривербенд, он также занялся торговлей с двумя нью-йоркскими компаньонами, и это предприятие принесло ему весомые барыши. Он скупал земельные участки по всему Новому Орлеану, которые позже завещал племяннице, Мэри-Бет, хотя она была главной наследницей семейного состояния и поэтому ей предстояло владеть богатством гораздо большим, чем у Джулиена.

Почти не вызывает сомнений тот факт, что Джулиен разочаровался в своей жене Сюзетте. Слуги и друзья много раз были очевидцами семейных ссор. Говорили, что Сюзетта, несмотря на всю свою красоту, была глубоко религиозным человеком, и жизнерадостный характер Джулиена никак не мог ее устроить. Она, вопреки желаниям мужа, не носила драгоценностей и модных нарядов. Ей не нравилось выезжать по вечерам. Она не любила громкую музыку. Прелестное создание с бледной кожей и лучистыми глазами, Сюзетта была болезненной и умерла молодой, после рождения одного за другим четырех детей. Ее единственная дочь, Жаннетта, несомненно, обладала даром «ясновидения» или какой-то силой.

Много раз слуги слышали, как Жаннетта кричала в панике, увидев призрака или духа. Ее внезапные страхи, когда она как безумная выбегала из дома на улицу, были хорошо известны в Садовом квартале, и даже газеты об этом писали. Фактически это из-за нее Первая улица обросла историями о привидениях.

В досье имеются несколько рассказов о том, что Джулиен был крайне нетерпелив с Жаннеттой и часто сажал ее под замок. Но, по всем свидетельствам, он любил своих детей. Все трое его сыновей учились в Гарварде, затем вернулись в Новый Орлеан, занялись юриспруденцией и разбогатели самостоятельно. Их потомки до сегодняшнего дня носят фамилию Мэйфейр, независимо от пола и семейного положения. А юридическая фирма, основанная сыновьями Джулиена, уже много десятилетий ведет дела по управлению мэйфейрским легатом.

В нашем распоряжении имеются по меньшей мере семь различных фотографий Джулиена с детьми, на некоторых из них успела сняться Жаннетта, которая умерла молодой. И на каждой фотографии семья выглядит очень веселой, а Баркли и Кортланд очень похожи на отца. Хотя Баркли и Гарланд умерли, немного не дожив до семидесяти, Кортланд прожил до восьмидесяти лет и умер в конце октября 1959 года. Примерно за год до этого автор этих строк, агент Таламаски, установил непосредственный контакт с Кортландом, но об этом будет рассказано, когда повествование дойдет до соответствующего периода.

(Элли Мэйфейр, приемная мать Роуан Мэйфейр, главной наследницы легата на данный период, является потомком Джулиена Мэйфейра: она приходится внучкой сыну Джулиена, Кортланду, единственный ребенок сына Кортланда Шеффилда Мэйфейра и его жены, француженки-кузины Эжени Мэйфейр, которая умерла, когда Элли было семь лет. Шеффилд умер раньше Кортланда от сильного сердечного приступа, случившегося прямо в кабинете семейной юридической фирмы на Кемп-стрит в 19 52 году, в то время ему было сорок пять. Его дочь Элли стала студенткой Стэнфордского университета в Калифорнии, где обручилась с Грэмом Франклином, а позже вышла за него замуж. Она никогда не жила в Новом Орлеане после этого, хотя часто приезжала навещать родных и еще один раз в 1959 году, чтобы удочерить Роуан Мэйфейр.)

Многие из наших самых любопытных свидетельств, касающихся Джулиена, имеют отношение к Мэри-Бет и рождению Белл, ее первой дочери. Джулиен осыпал подарками Мэри-Бет, исполнял ее малейшие прихоти, устраивал для нее праздники на Первой улице, с которыми не мог соперничать ни один частный бал в Новом Орлеане. Садовые дорожки, балюстрады, фонтаны – все эти новшества были спроектированы и осуществлены на Первой улице в честь пятнадцатилетия Мэри-Бет, по случаю чего был дан бал.

К пятнадцати годам Мэри-Бет была уже высокой девушкой, с фотографий этого периода на нас смотрит величественная, серьезная красавица-брюнетка с огромными черными глазами и очень красиво очерченными бровями. При этом она излучает полное безразличие ко всему. И это явное отсутствие самолюбования или тщеславия будет характеризовать ее фотографии на протяжении всей жизни. Иногда на этих снимках она позирует почти вызывающе небрежно, но вряд ли в ней когда-либо был какой-то вызов или дерзость, скорее это обычное смущение. Знавшие ее часто отмечали, что она больше похожа на свою бабушку, Маргариту, нежели на мать, Кэтрин.

В 1887 году Джулиен отправился в Нью-Йорк вместе со своей пятнадцатилетней племянницей. Там они навестили одного из внуков Лестана, Коррингтона Мэйфейра, который был юристом и партнером Джулиена по торговому бизнесу. Потом, в 1888 году, Джулиен и Мэри-Бет уехали в Европу, где оставались полтора года; все это время многочисленные родственники и друзья в Новом Орлеане получали письма, из которых стало известно, что шестнадцатилетняя Мэри-Бет «вышла замуж» за шотландского Мэйфейра, родственника из Старого Света, и родила девочку, названную Белл. Свадебная церемония, проведенная в шотландской католической церкви, была подробно описана в письме, которое Джулиен отправил одной из своих подружек из Французского квартала, известной сплетнице, а уж та разнесла новость по всему городу. Остальные письма для других разговорчивых родственников и друзей, присланные как Джулиеном, так и Мэри-Бет, описывали свадьбу без лишних подробностей.