Между ангелом и бесом

Пленников очень крепко подхватили под белы рученьки и поставили перед невестой.

—У-у, противные! У меня в гареме конкурс — семьдесят человек на место, а вас даже без экзамена беру. Рискую, между прочим,- вдруг вы не способны выполнять супружеский долг, и корми потом вас, дармоедов, до пенсии, одевай, обувай! Ну да ладно.— Девушка вдруг успокоилась.— Начинайте, мулла!

Бочкообразный служитель культа что-то заблеял противным козлиным голоском, и под это блеяние невеста, трижды топнув ногой, произнесла:

— Я, принцесса Гуль-Буль-Тамар беру этих мужчин в мужья, клянусь кормить и поить их до самой смерти.

— Я сам себя прокормлю! — заорал вор, перебивая девушку.

— Заткните ему рот,— просто сказала принцесса, и чья-то рука в железной рукавице выполнила это распоряжение, залепив Самсону пол-лица.

— Итак, на чем мы остановились? Ах, да... До самой смерти! Наказывая, обещаю не причинять уве­чий, а в случае непослушания предоставлю мужьям быструю казнь без пыток! Я ничего не забыла, до­стопочтенный мулла?

— Все, луноликая, все сказала, благослови Аллах твою мудрость! Аминь!

— В гарем их! Отмойте там как следует, потом три дня карантин. На четвертый подготовьте их к моему посещению!

— Размечталась! Ты что, думаешь, вот так захотела и посетила? Не выйдет,— задыхаясь от злости, про­шипел черт.— Нимфоманка несчастная!

— Он что, опять шутит? Или нет? — Принцесса надула губки, а Гуча получил хороший удар дубинкой по голове.

— Три дня — не так много, мои богатыри,— прощебетала красавица,— не расстраивайтесь!

— Ага, прямо обрыдаемся! — выкрикнул Самсон

— Ах, какой чувствительный.,— растроганно проговорила принцесса и, смахнув слезу, дарственным жестом указала на дверь. Стражники подняли новоиспеченных мужей на руки и понесли по бесконечным переходам дворца.

— Гуча! — гаркнул Самсон, стараясь перекричать топот стражников.— Гуча, ты меня слышишь?

— Слышу, слышу,— тихо отозвался черт откуда-то слева.

— Гуча, я вот тут думаю — а чего это мы сюда так бежали?

— Знаешь, Самсон, я тоже об этом думаю. Торопиться совсем не стоило...

— Гуча — снова донеслось до черта, на этот раз голос принадлежал ангелу и звучал откуда-то сзади.— Гуча, ты говорил, что мы в чужой монастырь лезем, а я где-то читал, что монастырь и гарем — совершенно разные вещи.

— Ты прав, Бенедикт. Если б ты только знал, до какой степени это разные вещи.

Процессия остановилась. Стражники сдали вы­нужденных мужей с рук на руки гаремным евнухам. Сдали в буквальном смысле — дальше их несли мягкие ладошки, а поступь новой команды оказалась на удивление ровной и бесшумной. Бенедикт даже умудрился задремать, а Самсон развлекался тем, что незаметно стягивал перстни с пухлых пальчиков.

На ноги их поставили только в купальне. Кланялись, лысые и безбородые мужчины с детскими лицами и двойными подбородками удалились. Друзья присели на широкую скамью перед изящным столиком, уставленным тарелками со всевозможной снедью, но есть почему-то не хотелось.

— Выбираться отсюда надо.— Самсон передернул плечами. — Это где ж такое видано, чтоб стоять в очередь за тем что в других местах на каждом углу предлагают. Королем я бы еще согласился стать, если обстоятельства того требуют, но одной семисотой частью от короля при избалованной девчонке — уже перебор, братцы!

— Это не перебор, это позор для настоящего муж чины.— Гуча вытянул ноги и водрузил их на хрупкий столик, смахнув пару тарелок.— Так, ребята, не вешать нос. У нас три дня карантина — за это время мы что-нибудь придумаем. Не расслабляться, без мо его разрешения ничего не есть — в гаремах принято травить конкурентов. Пока не дергайтесь, пусть думают, что мы смирились.

— Я смирился,— поспешно вклинился ангел.— Я всегда мечтал побывать в гареме, но дядя не пускал. Я ему объяснял, что для нового сценария нужен личный опыт, а он уперся. Говорит, что я еще маленький! Надо же, как обернулось, я — и вдруг в гареме! Не понимаю, почему вы так переживаете? Я весь дрожу от предвкушения! Гарем... здесь должны быть наложницы, одалиски, гетеры...

Черт с вором недоуменно переглянулись и рассмеялись. Смех, сначала немного натянутый и го­рький, крепчал, и скоро богатырское ржание сотря­сало потолок купальни. Невесомый узорчатый купол вибрировал и грозил обвалиться.

— Опять вы надо мной смеетесь,— обиделся ан­гел.— Что я такого смешного сказал?

— Наивный ты, Бенедикт, а я все время забываю об этом,— сквозь смех ответил Гуча, вытирая высту­пившие на глаза слезы.— Ты еще гейшу японскую в свой список включи! Вот только здесь ты сам и гейшей, и гетерой, и путаной, если понадобится, будешь! Это не тот гарем, придурок!!!

Ангел покраснел и, опустив голову, стал размыш­лять, что он такое пропустил при изучении чувства юмора почему он не понимает шуток и острот? Гуча с Самсоном тоже подавленно затихли, осознав серьезность ситуации.

В стене напротив открылась неприметная дверца. Сгибаясь под тяжестью огромных стопок полотенец и простынь, в купальню вошли три старухи. Они положили ношу на одну из скамей, огибающих помещение по периметру. Потом две рослые пожилые женщины принялись молча и довольно бесцеремонно раздевать Самсона и Бенедикта.

— Ну, ты, кикимора старая,— возмутился Самсон, — не наглей! Да будь ты хоть последней женщиной на земле, я бы перед тобой не разделся!

Старуха, не обращая внимания на протесты, так лихо заломила ему руку, будто всю жизнь занималась раздеванием сопротивляющихся мужиков (а так оно, возможно, и было), и в одну секунду сорвала с Самсона его тряпки. Потом открыла маленькую дверцу и втолкнула его в клубы пара.