Между честью и истиной
Шрифт:
– О, - сказал Макс, - я понял. Дай комм Димитри, пожалуйста. Хорошего дня тебе, Лиса.
– Ага, и тебе удачи, - сказала я и послушно отдала комм.
Князь сказал еще несколько фраз, нажал отбой и повернулся ко мне с очень заинтересованным лицом.
– Если это тут общедоступные знания школьного уровня - я хочу это видеть. Покажешь?
А куда бы я делась.
– Конечно, пресветлый князь. Только учебник в школе возьми, чтобы нам на определения время не тратить.
Рассветный дом очень хотел себе эксперта, от которого избавилась Утренняя Звезда, и идею Лейда Дом одобрил, прокомментировав, что если Исиану настолько не нужен опытный наблюдатель, то в Рассветном доме ей точно найдется и место, и дело. Но принцесса Дома сказала, что идея
Ранда вернулась после доклада в совете Созвездия как раз к концу обсуждения этой непростой темы. Случай с Максом она не выносила в доклад, об этом должен быть отдельный рапорт. Но она поговорила с Тессой, впрочем, ничего толком не знавшей и не понимавшей, огорченной решением Макса и очень обеспокоенной тем, как это все переживет Исиан. Ранда понимала ее: Дом это Дом, но у принца Утренней Звезды теперь не осталось близких. То, что Тесса даже не упомянула Алису, было понятно, хотя и грустно. Ранда беспокоилась и о ней, и о Максе, но Дом, который Алиса опорочила на все Созвездие, видимо, считал иначе, если вынес такой приговор. Провожая руководителя миссии обратно на Землю, Тесса попросила ее: "Поговори с Максом еще раз, может быть, он все-таки передумает и вернется... скажи, что тут его ждут..." Ранда пообещала сделать это при встрече, но когда эта встреча произойдет и при каких обстоятельствах, она не знала. Воскресным вечером миссия в полном составе, исключая Макса, собралась в доме в Приозерске, и Ранда рассказала, что им разрешили продолжить работу над вакциной, посоветовав уделить внимание также и способам предотвращения появления инородной фауны в крае. Совет еще рекомендовал миссии выяснить реальные размеры культурных потерь для первой оценки возможных форм помощи в восстановлении утраченного.
Последний понедельник сентября у досточтимого Айдиша так не задался, что потянул неудачу и в октябрь. Началась цепочка неудач с визита Хайшен, прочитавшей весь толстый том сказов Бажова за десять дней.
– Очень интересно, Айдиш, - сказала она.
– А что-то более свежее на эту тему из тех же мест есть?
Айдиш подумал, почесал бровь, попросил настоятельницу подождать немного, некоторое время копался в электронных папках на жестком диске, потом отправил что-то на печать. Принтер заурчал и выплюнул один за другим с десяток листов. Айдиш собрал их, проверив порядок, и подал Хайшен. Та, приподняв брови, прочла вслух заголовок.
– Дана Сидерос, "Час пик".
– Оторвавшись от листов, она посмотрела на директора.
– Что это, Айдиш? Стихи? Какая-то здешняя сага?
– То, что ты желала видеть, досточтимая сестра, - ответил он.
– Это написано за год или два до объявления присутствия.
Первую страницу Хайшен читала со сдвинутыми в недоумении бровями, но на второй, найдя ссылку на только что прочитанную книгу, вчиталась. После третьей поежилась. К концу пятой потерла висок свободной рукой. Взглянув на седьмую, отложила текст на стол и наклонилась над ним,
не касаясь руками. Дочитав, она отодвинула листы и сказала:– Пожалуй, этого достаточно. Я подам представление магистру о награде для тебя. За бесстрашие.
– Я рос в достойной семье, - пожал плечами Айдиш.
– Мне было где это взять.
Отказаться от награды или просить Хайшен оставить эту идею он не мог, это было бы очевидным признанием в том, что домой он не спешит и с родней общаться не рвется. Но даже если магистр откажется его награждать, само это представление обязывало Айдиша к визиту в столицу за звездами, к общению с матерью и двоюродным дедом, властным и могущественным политиком, и к массе событий и действий, без которых он прекрасно обходился десяток лет по счету империи и с удовольствием обошелся бы еще столько же.
Именно в этот момент разговора ему позвонил несколько раздраженный Дейвин и спросил, можно ли на будущее сделать так, чтобы дети не оказывались в крыле аристократии. Айдиш принес Хайшен извинения и побежал забирать нарушителя. Им оказался подросток тринадцати лет, хорошо знакомый Айдишу по длинному списку подвигов. Дейвин отвел директора из приемной к себе в малый кабинет и рассказал, что "этот юноша" пришел к нему проситься в ученики и сидел под дверью, похоже, часов с семи утра, дожидаясь, пока граф выйдет из приемной, чтобы принять доклад своего старшего оруженосца. Выходя, Дейвин едва не споткнулся об юное дарование, поскольку никак не мог ожидать, что в коридорах крыла аристократии на полу может быть ребенок. Рассказав это все досточтимому, граф выразил надежду, что первый случай станет и последним, и кивнул в сторону приемной, где сидел подросток. Айдиш вздохнул и сказал мальчику: "Пойдем, Сережа". По дороге до школьного крыла досточтимый попытался узнать у воспитанника, чего он хотел от графа, но толком ничего не добился. Назначив юному дарованию беседу на завтрашний вечер, Айдиш отпустил его на уроки и вернулся в кабинет, где оставалась Хайшен.
Настоятельница, дожидаясь его, вышла в приемную, взяла том сказок Пушкина, вернулась с ним в кабинет и ждала директора там, где разговор был начат. Когда он вошел, Хайшен, показывая ему книгу, спросила:
– Что это, Айдиш?
– Детские сказки, - пожав плечами, ответил он.
– Сказки?
– переспросила Хайшен.
– Детские?
В следующую секунду мир в глазах Айдиша покачнулся, и досточтимый узрел вспыхнувший слева ярко-красный свет.
– Самоуверенный дурак!
– возмущенно бросила настоятельница, отшвырнув на стол том, которым только что отвесила оплеуху собрату по обетам.
– Ленивая рыба! За десяток лет ты мог найти время и сравнить две книги между собой!
Продолжать разговор она не стала, развернулась и вышла. Айдиш вздохнул, позвал секретаря и попросил принести обеззараживающий раствор и пластырь. Заняться собой он уже не успевал, граф Дейвин попросил время на разговор в первой половине дня и должен был подойти с минуты на минуту. Едва мальчик закончил обрабатывать ссадину, как граф да Айгит открыл дверь в кабинет.
– Ого! Кто это тебя так разукрасил, досточтимый? Не твои сорванцы, надеюсь?
Айдиш в ответ только поморщился:
– У нас была небольшая философская дискуссия с сестрой по обетам. Она не сочла мои доводы достаточными.
– Понимаю, - сочувственно произнес Дейвин.
Секретарь закончил убирать следы медицинских манипуляций, собрал мусор, поклонился графу и вышел.
– Что ты принес мне, граф?
– спросил досточтимый.
– Возмущение и недоумение, Айдиш. Я ношу их уже два десятка дней, и они все еще свежи.
– Что тебя возмутило?
– События штормовой ночи, досточтимый.
Айдиш чуть наклонился вперед, к конфиденту, слушая. Грозной, или штормовой, ту ночь, унесшую три десятка жизней, звали уже все саалан. Граф да Айгит посмотрел на досточтимого и развел руками:
– Я не понимаю их поведения. И за две полных десятки дней так и не понял, что они хотели.
– Кто они, граф? Про кого ты говоришь?
– Айдиш, здешнее мертвое отребье сперва упрекало меня в том, что я дворянин, как будто в этом есть что-то постыдное, а потом еще называло меня потомком каких-то старых богов, - Дейвин не удержал брезгливой гримасы.