Между честью и истиной

Полина выслушала его и кивнула на кресло:

– Мне сесть сюда?

– Нет, зачем, - ответил Кулейн.
– Оставайтесь с нами за столом, вы же не собираетесь вредить нам.

Некоторое время они потратили на разговоры про вкус чая, цвет стен и прочие детали и подробности, в которых Полина предположила попытку саалан сориентироваться в ее восприятии. Потом она заметила, что шутки и веселье, царящие за столом, как-то не похожи на рабочую атмосферу.

– Подождите, - сказала она.
– Как это все относится к вашему рабочему процессу?

– Я просто хотел сделать тебе удобнее, - сказал Мэнлиг, рыжеватый блондин с веснушками на носу и на руках.
– Тебе предстоит припомнить день твоего ареста очень подробно.

– Мне кажется, что так это будет довольно долго, - сказала Полина.
– Позвольте, я сама сделаю себе удобно.

Кулейн насторожился после этих слов и приготовился к сюрпризам, посмотрев на вдруг подобравшуюся, как перед прыжком, Хайшен. Вновь сосредоточившись на сознании допрашиваемой, он отметил, что она подняла голову и смотрит в потолок, дыша слегка замедленно, и полностью открыта, до самого дна души, как будто находится вообще одна в этой комнате и погружена в свои мысли. А перед ее глазами утренний тускловатый серый свет какого-то дня, давно прошедшего для нее, и в этом свете незамысловатым узором плетется песенка с очень простыми словами. "Не сойдутся никогда зимы долгие и лета, у них разные привычки и совсем несхожий вид, не случайны на земле две дороги, та и эта..." Затем Кулейн вдруг увидел, - как нечто, происходящее с ним и прямо теперь, - пол, вымощенный белесовато-розовой плиткой, падающий на него коммуникатор, у которого отлетает крышка и выпадает какая-то часть конструкции, и раскрытую женскую ладонь перед своими глазами. Он вздрогнул, увидев эту же ладонь, держащуюся за край стола напротив.

– Простите, мистрис, я не успел за вами. Давайте вернемся на несколько минут назад.

Она кивнула, не глядя на него. Кулейн тихо сказал аналитику Таллену:

– Начинай.

– Мистрис, какой день ты сейчас вспоминаешь?
– послушно включился Таллен.

– Тот, о котором вы спрашивали, - сказала Полина, глядя в потолок.

Мэнлиг написал на доске то, что она подумала, но не сказала.

День моего ареста. День, когда меня пришли забрать, чтобы убить.

Помолчав, она назвала дату:

– Второе апреля этого года.

Таллен заносил записи с доски в журнал вместе с ответами Полины.

– Чего ты так боялась в это утро?
– спросил Таллен.

– Того, что и случилось, - ответила Полина.

Предать друзей. Не выдержать давления. Потерять контроль, – записал Мэнлиг.

– Обыска и допроса, - договорила она.

– Ты понимаешь, что мы слышим все, что ты не произносишь?
– уточнил Кулейн.

Надеюсь, что слышите, а не додумываете, – Мэнлиг скрипел мелком по доске.

– Я предполагаю, что это возможно, да, - согласилась Полина, косясь на доску, где были записаны все слова, которые она не произнесла.

– Почему ты думала, что тебя убьют?
– продолжил Таллен.

Других вариантов для политических противников не бывает. Особенно если есть интерес к их имуществу,– записал менталист.

– Потому что по нашим законам политическое сопротивление власти подавляется именно так, - ответила она.

– Почему не иначе?
– спросил Кулейн.

Репрессии красного террора, без которого не выжила бы страна. Репрессии двадцатых годов, без которых не было возможности налаживать производство. Репрессии и партийные чистки тридцатых. СМЕРШ. Игры разведок пятидесятых годов. Игры разведок времен холодной войны, – записывая, Мэнлиг поморщился: ему было многовато информации и мало места на доске.

Дейвин взял карандаши и начал чертить схему.

– Потому что политический противник с деньгами или материальным благами в руках опаснее противника с оружием, - сказала Полина.
– Исполнительной власти нельзя было оставить меня в живых. Наш рынок нужен был бюджету края.

– Ты считала законным все, что с тобой происходило?
– уточнил Кулейн.

Десять часов допроса подряд с отказом в доступе к воде? Конечно, нет. Особенно на третий день и дальше, – написал Мэнлиг.

Дейвин скрипнул зубами, надеясь, что не слишком мешает отряду работать. Хайшен неодобрительно покосилась на него.

– Это не было законно, - произнесла Полина.
– Это было ожидаемо.

– Почему ты согласилась с этим?
– спросил Таллен, макая перо в чернила.

Германия тридцатых, Италия и Испания... Япония времен Второй мировой... Греко-турецкий конфликт на Кипре... Боснийская и Косовская войны,– написал менталист.

– Это...
– сказала Полина вслух и задумалась.

Мэнлиг снова принялся строчить на доске: Французские макизары Второй мировой, коммунистическое движение Испании, варшавское гетто, русская алия семидесятых, украденные дети Аргентины, чилийские армейские репрессии семидесятых, сироты Дюплесси...– менталист громко сглотнул и взялся за висок свободной рукой.

– Это такой формат несогласия, - наконец ответила Полина.
– Другой не был бы действенным.

– Ты боялась, - уверенно сказал Кулейн.
– Зачем ты лгала, что тебе не страшно?

– Я не считаю это ложью, - возразила она.
– Я не сказала потому, что меня не спросили.

– Ты солгала действием и знала, что лжешь, - настаивал Кулейн.
– Зачем ты скрыла правду?

Чтобы дорисовать понятную кошку к имеющемуся хвосту. Чтобы спрятать мертвый лист, мы посадим мертвый лес. Потому что достоверность лучше истины. Стоп... он спросил "зачем", а не "почему". – Менталист удивленно посмотрел на Полину, записав эту фразу за ней.

– Я защищалась, - наконец сказала она.

– Ты предполагала, что показав страх, ухудшишь свое положение?
– спросил Таллен.

Не предполагала, а знала. И ты знаешь, что я была права, – вывел Мэнлиг на доске, удивленно косясь на Полину и останавливаясь чуть не после каждой буквы.

– Да, я предполагала это, - ответила она вслух.

Меньше чем через час Мэнлиг скис и попросил замену для себя. Его сменил Юнта, за Юнтой, не выдержавшим и получаса, пришла Белген, ее минут через сорок сменила Ийс. Лайсе на всякий случай сидела рядом и была готова принять участие. Таллен тоже не досидел до конца, сдался в середине второго часа, и его заменила Эйфана, уступившая через час свое место Гоивелу. Ответы Полины были краткими и сухими, но то, что за ней записывали на доске менталисты, она вертела в сознании так шустро, как будто листала знакомый справочник с цветными иллюстрациями. Этот существующий только в ее сознании справочник содержал историю событий Нового мира за последнюю сотню лет, слишком подробно изложенную, на вкус сааланских следователей. От дат и названий событий и стран, инцидентов и эксцессов голова шла кругом даже у тех, кто считал себя прочными. Дейвин молча сидел напротив Полины все это время и рисовал все ту же схему цветными карандашами.

Из пятнадцати человек отряда Хайшен в тот вечер в дознании поучаствовали десять. Наконец, собрав схему дня ареста полностью и уточнив все, что их интересовало о двух неделях допросов, офицеры Святой стражи покинули лабораторию, и с Полиной остались только Хайшен, Кулейн и Дейвин да Айгит. Кулейн задал последние уточняющие вопросы по поведению досточтимых во время допросов, получил ответы и записал их.

– Все, мистрис. Ты свободна, - сказал он.
– Хотя нет, подожди. Если это не личная тайна - почему такая приятная музыка была с тобой во все те дни? Такое тяжелое время, и вдруг...