Между двух стульев

У Петропавла все плыло перед глазами, и он, – скорее, машинально – прошептал сквозь слезы: «Моя виолончель…»

– Потрясно все сходится! – Смежная Королева не услышала шепота. – А у Вас опять облом. Постойте-ка… почему Вы не радуетесь за меня? Может быть, Вы завистник?

Петропавел, прикрыв голову руками, с отчаянием воскликнул:

– Вы что – чокнутая?

– Любезнейший, фильтруйте базар! Перед Вами все-таки Королева!..

– …которая не может отличить овощ от музыкального инструмента! Сначала разберитесь с Вашими представлениями о мире, а потом ложитесь играть! – Он схватил с ее картонки карточку с виолончелью.

– Отвяньте, умоляю Вас! – завизжала Смежная Королева, отнимая у него карточку, и ни с того ни с сего принялась яростно лягаться, норовя отпихнуть Петропавла к ближайшему дверному проему. – Вам в крейзу пора! Только попробуйте поднять на меня руку или ногу! – приговаривала она, толкая Петропавла сильной своей ступней. – Я пользуюсь правом неприкосновенности!

Петропавел поспешно соображал, сможет он лететь на такой высоте или упадет и разобьется. А Смежная Королева внезапно сникла и устало произнесла:

– Кончаем кипеж… Вы не творческий человек – Вы нормальный упитанный середняк, который так же разбирается в смежности, как свинья в мокасинах. Мне крайне прискорбно, что Вы такое фуфло… – Она вынула из мешочка следующую карточку: – Здесь бубен. Нате, положите его на бубен и испытайте радость идиота, знающего, что такое бубен. – Она вздохнула. – Надо же так скозлиться за какие-то десять минут!

Петропавел демонстративно и мстительно положил бубен на бубен.

– Надеюсь, Вы удовлетворены? – спросила Смежная Королева. – И что же. Вы в состоянии забалдеть от такой игры? Возьмите тогда весь мешочек и наяривайте в одиночестве. Вы какой-то совершенно завернутый…

– У каждой игры есть свои правила, – сухо напомнил Петропавел, принимая мешочек. – Дыня. Это наконец Ваше. Берите.

– Правила создаются по ходу игры, – возразила Смежная Королева. – А дыню положите себе на бестолковку. – Хорошеньким пальчиком левой руки она постучала Петропавлу по лбу, потом отползла к трону и воссела на него. – Я наигралась. Вы зашибенный партнер. Было мажорно до смерти.

– Не понимаю, чем Вы недовольны. – Петропавел из последних сил держал себя в руках. – Каждому ясно, что барабан, флейта и виолончель – музыкальные инструменты, а груша – фрукт.

– Юноша! – в голосе Смежной Королевы уже звучала неизбывная скука. – Никогда не следует держаться того, что каждому ясно. Нет никакого кайфа в том, чтобы повторять общепонятное. И интересно не то, что просекает каждый, а то, что просекаешь ты один. – Она усмехнулась. – Кажется, мне везет… Еще один Тупой Рыцарь.

Тут со Смежной Королевой произошло нечто странное: правый глаз ее закрылся, правая рука безжизненно повисла на подлокотнике трона – и вся правая половина уснула под мерные теперь покачивания летящего дома. Но левая половина бодрствовала – и речь не прерывалась: она только выровнялась, лишившись элементов жаргона.

– Вы из породы тех, кто постоянно требует: «Давайте называть вещи своими именами!» При этом они уверены, что именно им дано знать подлинные имена вещей, хотя так же, как и другие, называют вещи невпопад. Но от других они отличаются тем, что всегда убеждены в своей правоте и в своем праве называть вещи так, а не иначе. Не дай бог кому-нибудь в их присутствии уподобить барабан арбузу, флейту – гороховому стручку, а виолончель – груше. Тут же восстановят справедливость!.. И если даже вы сыграете для них на флейте горохового стручка какую-нибудь сонату ми-минор, они с пеной у рта будут утверждать, что гороховый стручок – не музыкальный инструмент. Такие люди всегда губили художников…

– Я не губил художников! – с негодованием воскликнул Петропавел.

– Допускаю, – откликнулась Смежная Королева, – что пока Вы их действительно не губили. Все впереди. Дерзайте! Вы ведь правдоборец и за правду не пожалеете живота своего, даже не допуская мысли о том, что Ваша собственная правда – это еще не вся правда, не правда всех людей на земле, хотя, быть может, и правда большинства.

– Меньшинство должно подчиняться большинству!

Смежная Королева рассмеялась:

– О дорогой мой, не во всем, не во всем… Большинству не приходят в голову гениальные идеи, но оно охотно пользуется гениальными идеями единиц. А ведь, по существу, любая гениальная идея – не что иное, как новая аналогия, новый тип смежности, когда два очень далеких явления вдруг оказываются рядом, в то время как о родстве их никто из живущих и не подозревал. Но вот человек указал на это родство – и оно тотчас же стало очевидным для всех. Впрочем, может быть, и не тотчас же… – уж как повезет! Это еще и от нас зависит: насколько легко наше воображение может перенести нас с травинки на облако.

– При чем тут травинка и облако? – проворчал Петропавел.

– Это просто еще одна аналогия. Предположим, воображение наше привыкло двигаться так: с травинки на цветок, с цветка на кустик, с кустика на дерево, с дерева на облако. Но чье-то воображение вспорхнуло с травинки на облако – сразу, вдруг осознав нечаянную их близость. Так вот, пока есть такие люди, пока подобные Вам еще не погубили их, я буду у них королевой – даже несмотря на то, что здесь, на земле, у меня нет места, где бы я могла собрать их всех: я ведь не владею ничем! – и Смежная Королева очень грустно рассмеялась, а потом добавила: – Сейчас Ваша остановка. Хотите сделать финт ушами?

При появлении в речи «финта ушами» Петропавел понял, что правая половина Смежной Королевы пробуждается. Не успев никак отнестись к этому, он действительно сделал финт ушами, поскольку дом стукнулся об землю – и от сильного толчка Петропавел вылетел в один из дверных проемов, сопровожденный восклицанием: «Рисуйте ноги, друг мой!» Он отлетел на такое далекое расстояние, что дом Смежной Королевы исчез из поля его зрения.

Глава 9. По ту сторону понимания

Итак, дом Смежной Королевы исчез из поля его зрения, но в тот же миг это поле погрузилось в полную тьму, как будто кто-то огромный заслонил солнце. «Спящая Уродина проснулась сама!» -ужаснулся Петропавел, живо представив себе страшные последствия такого пробуждения. Через некоторое время туча сфокусировалась в подобие облика – и вот уже перед Петропавлом вверх ногами предстало еще одно в высшей степени странно одетое существо.

– Тридевятая Цаца, – представилось существо и тут же спросило. – Почему Вы стоите вниз головой?

Уже от одного этого вопроса все поплыло перед глазами Петропавла, и он едва удержался на ногах.

– Чтобы нам было удобнее разговаривать, я тоже стану вверх ногами, – Тридевятая Цаца любезно перевернулась в воздухе.

– Ну, как я Вам? – любуясь произведенным впечатлением, спросила она.

– Потрясающе! – честно восхитился Петропавел. Он и в самом деле не видел ничего подобного. Тридевятая Цаца была довольно высокой, одетой в мужской серый костюм английского сукна поверх, по-видимому, бального платья. Бусы из огромных ракушек почти закрывали грудь. Голову украшала шляпа сомбреро со страусовыми перьями, а ноги были босы. Все вместе выглядело не столько нелепо, сколько как-то грандиозно. Причем лица видно не было: оно потерялось на таком фоне.