«Между Индией и Гегелем»: Творчество Бориса Поплавского в компаративной перспективе
Шрифт:
Кто же может быть партнером Васеньки? На первый взгляд, им должен быть Аполлон, олицетворяющий мужской солнечный элемент. Однако Безобразов, несмотря на свою солнечность, репрезентирует демоническое начало; он — демон искушения и разрушения, он — «змей, который говорит с дерева» ( Аполлон Безобразов, 135), и в его словах искушение небытием и пустотой:
Никогда не поворачивайся к жизни лицом. Всегда в профиль, только в профиль. Безнадежно вращай только одним глазом. Величественно приподымай только одно веко. Одною рукою души жестокого. Одною рукою наигрывай «Чижика» на золотом органе искусства. Одним развесистым ухом рассеянно слушай гортанный голос бедной девы. Пусть никто не догадывается о том, что у тебя есть духовный опыт. Пусть одна сторона твоего лица движется, другая же вечно остается в неподвижности. Будь как луна… ( Аполлон Безобразов, 136).
Неудивительно, что одна из его любимых карт — это карта, где «молния разбивает вавилонскую башню» ( Аполлон Безобразов, 125), то есть та самая шестнадцатая карта, название которой вынесено в заглавие двадцать шестой главы. Менее очевидно другое его предпочтение: он больше всего любит одиннадцатую карту «Сила», где «красивая женщина закрывает пасть льву» ( Аполлон Безобразов, 125). Вот описание, данное Успенским:
Среди зеленой равнины, окаймленной голубыми горами, я увидел Женщину со львом.
Увитая гирляндами роз, со знаком Бесконечности над головой, Женщина спокойно и уверенно закрывала льву пасть, и лев покорно лизал ей руку.
Прежде всего она показывает
Видишь эти гирлянды роз? Они говорят о магической цепи. Соединение желаний, соединение стремлений порождает такую силу, перед которой склоняется дикая, не сознающая себя сила.
Далее — это сила Вечности.
Здесь ты переходишь в область тайн. Сознание, отмеченное знаком Бесконечности, не знает препятствий и сопротивления в конечном [382] .
382
Там же. С. 248.
Прежде всего надо отметить, что Аполлон, должно быть, ассоциирует себя со львом, который, являясь животным огненным и эмблемой дьявола, олицетворяет, как указывает Юнг, опасность быть проглоченным бессознательным [383] . Безобразов считает, что любовь есть жажда бытия [384] , а поскольку ему всегда хотелось «уйти за бытие», «отсиять и не быть», «упасть на солнце» ( Аполлон Безобразов, 166), то его отношение к красивой женщине одиннадцатого аркана следует расценить как ироническое или даже враждебное. О последнем говорит хотя бы то, что розы, символ чистоты и духовного развития [385] , подвергаются им чудовищным манипуляциям: с помощью «сложных алхимических аппаратов» Безобразов выращивает и прививает «отвратительные и неведомые виды орхидей» или же медленно отравляет «беззащитные белые ткани роз сложными бесцветными газами» ( Аполлон Безобразов, 138).
383
Юнг К.-Г.Психология и алхимия. С. 209.
384
«…в единой капле любви — все тайны любви, — говорит он, — но я знаю умом, что в любви тайны ее — ничто. В любви сама любовь нужна. Да! Любовь — самое сладкое и возвышенное бытие, но она все-таки бытие и жажда!» ( Аполлон Безобразов, 153).
385
«Цветок, связанный главным образом с Девой Марией, которую называют „розой без шипов“, то есть безгрешной. Ранняя легенда, упоминаемая Св. Амвросием, рассказывает о том, что, пока не произошло грехопадение человека, роза росла без шипов. Дева Мария, изображаемая в итальянской живописи как Santa Maria della Rosa, держит розу (или ее держит Младенец Христос). Красная роза символизирует мученичество (кровь мученика), белая роза — непорочность» ( Холл Дж.Словарь сюжетов и символов в искусстве. М.: Крон-Пресс, 1997. С. 485). «Роза есть символ йони, ассоциируемый с порождением, плодородием и чистотой. То обстоятельство, что растение расцветает, раскрывая свой бутон, явилось причиной того, что оно было выбрано символом духовного развития. Красный цвет розы говорит о крови Христа, а золотое сердце, скрываемое в середине цветка, соответствует духовному золоту, скрытому в человеческой природе. Число лепестков равно десяти, что является тонким напоминанием о совершенстве этого пифагорейского числа. Роза символизирует сердце, а сердце всегда понималось христианами как эмблема добродетелей любви и сострадания точно так же, как природа Христа является персонификацией этих добродетелей» ( Холл М. П.Энциклопедическое изложение масонской, герметической, каббалистической и розенкрейцеровской символической философии. СПб.: СПИКС, 1994. С. 506).
Все эти опыты Аполлон проводит в «цветочной лаборатории», антураж которой напоминает прибежища алхимиков:
Там среди тяжелой гнилостной атмосферы он проводил теперь свое время, сидя на высоком табурете у стеклянного колокола, внутри которого живые листья и лепестки под влиянием едкого газа обесцвечивались, окрашивались, умирали. Зимнее солнце желтым расплывчатым пятном светило сквозь толстый стеклянный потолок, и со всех сторон во внутреннем дворике, превращенном в парник, ползли, свешивались, путались и душили друг друга жирные и яркие порождения тропической флоры. Отовсюду открывались красные беззубые зевы, протягивались розовые пальцы и висели гигантские персиковые уши ( Аполлон Безобразов, 124).
Цветы, которые выращиваются в оранжерее, кажутся перенесенными туда из романа Ж.-К. Гюисманса «Наоборот», герой которого, герцог-декадент дез Эссент, испытывал особую привязанность к монструозным тропическим растениям, среди которых выделял семейство живоглотов:
Это были: бархатистая антильская мухоловка с жидкостью для пищеварения и решеткой из кривых игл; затем дрозера торфяная с необычайно прочными лапками-лепестками; затем саррацения и цефалот, алчные пасти-фунтики, способные проглотить настоящее мясо <…> [386] .
386
Наоборот: Три символистских романа. М.: Республика, 1995. С. 66. Кстати, одной из любимых книг дез Эссента является «Повесть о приключениях Артура Гордона Пима»: «Карты лежали на столе вместе с одной-единственной книгой в нерповом переплете — „Приключениями Артура Гордона Пима“, которая была издана в одном экземпляре по дезэссентовскому заказу на верже высшего сорта, листами постранично отобранными и с водяными знаками в виде чайки» (Там же. С. 26–27). Седьмой (в другой редакции восьмой) главе «Аполлона Безобразова» предпослан эпиграф из Гюисманса «Puis un beau matin sans qu'il s'y attendit tout s''eclaira» (Затем в одно прекрасное утро все стало ясным неожиданно для него самого); см.: Huysmans J.-К.La Cath'edrale. Paris: Plon, 1932. P. 179. Сцена в «Аполлоне Безобразове», когда католический священник Роберт Лекорню во время мессы показывает прихожанам свой детородный орган, крича, что это их Бог, навеяна, скорее всего, похожей сценой в романе Гюисманса «Там, внизу» («L`a-bas»), происходящей во время черной мессы.
Михаил Ямпольский, подробно исследовавший семантику стеклянных оранжерей, отмечает, что у символистов «оранжерея превращается в символ всего искусственного, оторванного от реальности, в знак рукотворной природы <…>, и в силу этого выступает как место культурного преобразования природы, ее символизации. Оранжерея для поэтов конца века — это место произрастания символов» [387] .
Владельцем цветочной лаборатории является тот самый Авероэс, который оплатил и организовал морское путешествие на юг. Интересно, что Авероэс в начале своей «прямо-таки фантастической» биографии был раввином, отсюда, по-видимому, его знания Каббалы, превосходившие знания Аполлона:
387
Ямпольский М.Наблюдатель: Очерки истории видения. СПб.: Ad Marginem, 2000. С. 127.
Скоро от разговоров о колдовстве, алхимии и астрологии они перешли к более трудным предметам, к иллюминантизму и мистике, наконец к труднейшему из трудных — к еврее-христианской каббале, все время ожидая, что собеседник окажется не в состоянии следовать далее и все время удивляясь тому, что он справляется с трудностями.
Однако необыкновенный цветовод знал много и даже больше Безобразова, ибо уже несколько лет он почти не выходил на улицу, весь окруженный редчайшими книгами, полными еврейских и греческих цитат. Он изучал то самое глубокое соответствие каббалы и Шеллинга — Гегеля [388] ,
которое так интересовало Аполлона Безобразова, хотя он знал гораздо меньше ( Аполлон Безобразов, 124–125).388
Гегель рассуждает о Каббале и гностицизме в «Лекциях по истории философии». О Шеллинге и Каббале см.: Schulze W. A.Schelling und die Kabbala //Judaica. 1957. N13. P. 65–99, 143–170, 210–232.
Однако у Безобразова тоже есть свое преимущество, которое заключается в том, что, благодаря способности к максимальной концентрации мысли, Аполлон смог создать свою собственную систему репрезентации этапов духовного развития:
Но за ним были многие годы неотлучного размышления над учением об аэонах-ступенях самораскрытия духа, которому его поразительная способность к сосредоточению мысли при полной телесной неподвижности придавала большую внутреннюю убежденность. Однако он не записывал своих размышлений, а изображал их в курьезных символических фигурах наподобие средневековых карт таро, и сразу цветовод поразился ими. Их было также двадцать две. Три основы, семь миров и двенадцать этапов отпадения и возвращения солнца. Все вместе называлось таро Адама или сон Адама [389] , не помню ( Аполлон Безобразов, 125).
389
В 1931 году Поплавский записал размышление о Христе и «аэоне Адама», где сказано: «Адам — активная природа монады, уснул сном Евы, выбрал ее реальность, произвольно утвердив самим выбором и право выбора» ( Неизданное, 166).
Поплавский вообще часто употребляет термин «аэон» (иногда «эон»), что без сомнения говорит о его заинтересованности гностическими доктринами. Как указывает Ганс Йонас, в эллинистическом гностицизме обычно выделялось семь [390] или двенадцать эонов по количеству планет и знаков зодиака [391] . Согласно знатоку Каббалы Гершому Шолему, «существует неопровержимое доказательство того, что в определенных кругах еврейских гностиков, пытавшихся оставаться в рамках религиозной общины, которая исповедовала раввинистический иудаизм, не давали заглохнуть гностической спекуляции и родственному ей полумифическому образу мыслей» [392] . Шолем имеет в виду еврейских авторов первого тысячелетия нашей эры, которые исповедовали мистическое учение Меркавы, Престола Бога. Адепт, в течение двенадцати или сорока дней отдававшийся аскетическим упражнениям, достигал состояния экстаза и должен был взойти к Престолу через семь небосводов, а затем через «семь дворцов, расположенных на последнем, седьмом небе. Вместо гностических владык семи планетарных сфер (архонтов), препятствующих освобождению души из земного рабства, противодействие которых душа должна преодолеть, в этом иудаизированном и монотеистическом варианте гностицизма фигурируют небесные воинства „привратников“, стоящие одесную и ошую у входа в небесный покой, через который душа проходит в своем восхождении» [393] .
390
Йонас отмечает, что «Ориген в своей работе Contra Celsum(VI.25.35) описывает так называемую „схему офитов“, где семь кругов Архонтов размещаются в пределах большого круга, который называется Левиафан, великий дракон <…>, а также психе (здесь „мировая душа“). В мандейской системе этот Левиафан называется Ур и является отцом Семерых» ( Йонас Г.Гностицизм. С. 127). Поплавскому могла быть знакома содержащаяся в библиотеке Сент-Женевьев книга Альфреда Луази (Loisy) «Le Mand'eisme et les origines chr'etiennes» (Paris: E. Nourry, 1934).
391
Йонас Г.Гностицизм. С. 68.
392
Шолем Г.Основные течения в еврейской мистике. С. 111.
393
Там же. С. 86.
Числовые спекуляции Безобразова, таким образом, оказываются связанными с гностической и еврейской мистической традицией [394] , причем особенно тесным образом — с таким ключевым ранним каббалистическим источником, как «Сефер йецира» («Книга творения») [395] , написанным, как предполагается, между III и IV веком нашей эры. Шолем резюмирует:
Главная тема этого текста — элементы мира. Они заключаются в десяти простых и первичных числах, обозначаемых в книге как сфирот, и в двадцати двух буквах еврейского алфавита. В своей совокупности сфирот и буквы представляют собой таинственные силы, сведение которых воедино делает возможными различные комбинации, обнаруживаемые во всем творении. Это «тридцать две тайные тропы мудрости», посредством которых Бог сотворил все сущее [396] .
394
А также с индийской традицией, на которой основывалось учение Елены Блаватской. В главе, посвященной «тайнам гебдомады», Блаватская отмечает, что «число семь, как сложность, состоящая из 3 и 4, есть преобладающий фактор в каждой древней религии, потому что он является преобладающим фактором в Природе» ( Блаватская Е. П.Тайная доктрина. Т. 2. С. 695).
См. в воспоминаниях Татищева: «— Ужасно люблю оккультную макулатуру, — говорит Борис, появляясь в кафе „Ротонда“. — Вот унес у Зелюка книгу „Агни Йоги“. Шестьсот страниц барахла, но шесть стоящих. Что значит чушь (сердится он на возражение). Вспомни, что Блаватская писала об электричестве, это целое откровение! А все эти понятия — Кама-лока, астральный свет… не ругай старуху… Много мы получили от нее в подарок, да и сами индусы тоже, вероятно…» ( Татищев Н.Из статьи «В серебре пустынь» // Поплавский Б. Собр. соч. Т. 3. С. 504).
395
Жан Рише возводит символику сонета Рембо «Гласные» именно к «Сефер йецира» (см.: Richer J.L'alchimie du verbe de Rimbaud. P. 74–83). См. об этом далее.
396
Шолем Г.Основные течения в еврейской мистике. С. 113.
В 1910 году в Петербурге вышел в свет перевод «Сефер йецира», выполненный с еврейского оригинала ориенталистом и переводчиком Талмуда Н. А. Переферковичем. Этот перевод был опубликован в виде приложения к известной книге французского оккультиста Папюса (Жерара Анкосса) «Каббала» [397] . Хочу сразу оговориться: хорошо известно, что книги Папюса серьезными исследователями Каббалы воспринимаются как профанация тайного учения; откровенно слабы и их русские переводы. Однако критика Папюса не является моей задачей; мне важно, что Поплавский, прочитавший немало книг по оккультизму и мистике, не мог пройти мимо трудов Папюса [398] .
397
Папюс.Каббала или наука о Боге, Вселенной и Человеке. СПб.: Изд-во В. Л. Богушевского, 1910. Перевод А. В. Трояновского под редакцией Н. А. Переферковича.
398
О том, что на рубеже веков к Папюсу относились с доверием, свидетельствует хотя бы тот факт, что Павел Флоренский ссылается в своих трудах на вышеуказанный перевод «Каббалы». См.: Бурмистров К.Каббала в русской философии: особенности восприятия и истолкования // Вестник Еврейского университета. История. Культура. Цивилизация. М.: Мосты культуры; Иерусалим: Гешарим, 2000. № 4 (22). С. 37–70.