Между миром тем и этим. Рассказы белорусского алкоголика

– Ну что, наркоты? Попались? Что, вокзал с «Голубым Дунаем» перепутали? – раздался «родной», безошибочно узнаваемый из многих, голос мента.

– …Мы ни с какого не с «Дуная». Мы из Минска едем в Вильнюс, – говорим.

– А билеты у вас есть?

– Вот, вот… – говорю я и с гордостью протягиваю милиционерам билеты, только что, к счастью, купленные в молодечненской кассе.

– А… Повезло вам. Хорошо, что вы не наши. Свои пьяницы – вот как в печенках сидят! А вот и ваш поезд…

И мы оставили не очень гостеприимный город Молодечно. А может быть, город тут и ни при чем? Где вы видели такое место на земле, где пьяных ценят и любят? Да нет таких.

Пьяных нигде не любят. И я думаю – это правильно.

Часть III. Вильно-82

Мы немного поспали в поезде «Молодечно – Гудогай», потом в электричке Гудогай – Вильнюс и где-то в 18 часов в относительно трезвом виде вышли на железнодорожном вокзале Вильно. Было твердо решено: не брать на грудь ни грамма, пока не вывесим, как было задумано, флаг на башне Гедимина.

Но наши правильные, добрые и светлые намерения мгновенно развеялись в тот момент, как только мы вышли на привокзальную площадь. Точно напротив перехода к поездам нас встретила красивая желтая бочка, на которой по-литовски было написано «Alus». По характерному виду этой пенистой жидкости, что журчала из краника бочки, и по не менее характерному виду граждан, которые сгрудились около «кормилицы», мы и без перевода поняли, что здесь продается пиво. «Алус» стало первым литовским словом, которое я усвоил на литовской земле.

Подойдя к бочке, мы прочитали уже более мелкий текст, написанный на ярлыке около продавщицы: «Alus» – 0,5 litra, cena 18 kap».

Стоимость поллитровой кружки пива 18 копеек! Это известие буквально шокировало меня. Дело в том, что в те времена по всей территории известного мне Советского Союза бочковое пиво неизменно стоило 22 копейки. И в Минске, и в других городах Беларуси. Я тогда бывал довольно часто в Ленинграде, и там тоже – 22. Был в Москве – то же самое. Сейчас трудно представить и осмыслить следующую советскую истину: изменение стоимости любого товара в СССР даже на одну копейку было явлением таким же редким, как высадка космонавтов на Марсе либо опохмелье с помощью не забродившего яблочного сока.

А тут разница аж на 4 копейки! И причем в меньшую сторону. Как тут не выпить?!

«Алус» оказалось отличным пивом.

По дороге на Острую Браму, – а именно оттуда начинался поход по Вильно любого хоть немного сознательного белоруса, – мы наткнулись еще на одну точку «Алуса». Это была пивная, похожая на описанные мной многочисленные минские. Она занимала очень выгодное место – на перекрестке двух улиц, одна из которых вела на вокзал, а вторая направляла вас на вильнюсский рынок, где в более поздние постсоветские времена я буду отовариваться окорочками и литовским сыром… Пивная находилась в углу одноэтажного домика типа «стеклянный павильон для продажи пива» и очень напоминала нашу веранду «Под парусами», так как тоже была окутана зеленью.

Мы зашли и выпили пива-алуса уже более фундаментально.

Во-первых, мы сели за столик. Во-вторых, на закуску нам дали так называемый пивной комплекс, в составе каких-то солененьких трубочек и еще чего-то, что по вкусу напоминало вяленую рыбу.

В-третьих, быстро нам стало очень хорошо и уютно.

…Весной 2013 года я был по делам в Вильнюсе. И вот, проходя по дороге на железнодорожный вокзал, поравнялся с этим самым строением – оно так и стояло неизменно на страже своих дорог – на вокзал и рынок, и вдруг вспомнил давно минувшие годы и эту поездку. И вспомнил «Алус» 1982 года и высокие стеклянные бокалы, в которых подавалось пиво в этой пивной.

Двери в кафе были открыты, и я зашел. За 31 год интерьер, конечно, изменился. Над стойкой бара висел ЖК-телевизор, а девушка-бармен, закатив глаза, что-то лопотала по мобильному телефону типа айфон. Зал был почти пуст. Только в углу за аккуратным столиком сидел одинокий мужчина средних лет и пил пиво с почти такого же высокого стеклянного бокала, как и в 80-х, словно перенесенного в теперешнюю капиталистическую Литву с тех далеких советских времен.

Ностальгически взглянув на пивной агрегат с блестящим желтым краником, я спросил:

– Czy jest kawa [3] ?

– Prosza Pana, Dwa lity, pie'cdziesiat cent'ow [4] , – ответила девушка, положив наконец свой айфон на стол.

Я знал: польский, как и литовский – языки общения жителей Вильни. Раньше мы часто использовали это обстоятельство, разговаривая по-белорусски. Нас всегда принимали за поляков, приехавших из окрестных деревень.

3

Есть ли кофе? (польск.).

4

Пожалуйста, два лита, пятьдесят центов (польск.).

Я отсчитал 2 лита и 50 центов и протянул их барменше.

– Prosza siada'c, zeraz Panu podam [5] .

Я пил кофе и ловил себя на мысли, что за годы трезвости уже совершенно забыл вкус пива. И не знаю, хорошо ли это – стал полностью безразличен к этому напитку.

…Но в тот далекий момент две белорусские души с наслаждением тянули темную, тягучую жидкость из бокалов, по краям которых медленно таяли остатки живой пены, и негромко вели разговор о будущей акции.

5

Садитесь, пожалуйста, сейчас вам подам (польск.).

– Позвольте вмешаться в ваш разговор, – раздался голос человека средних лет, который уже сидел за столиком до нашего прихода. Он оказался как раз напротив меня, сосредоточенно молчал и, казалось, никого не слышал. Было похоже на то, что он углубился в свои думы, а мы, увлекшись своими наполеоновскими проектами, как-то о нем и забыли.

– Пожалуйста, присоединяйтесь. Мы люди приезжие, может быть, вы нам что-нибудь о Вильнюсе расскажете, – ответил Сергей. Он не решился сказать «Вильно», и, возможно, это в той ситуации было и правильным.

– Я случайно услышал ваш разговор, и знаете что? Чрезвычайно созвучные моему сердцу мотивы у вас прозвучали. Понимаете, я недавно освободился, пришел, как говорят, из «мест не столь отдаленных». Отсидел пять лет, хотя дали все десять. По амнистии вышел. Но вы меня не пугайтесь, ведь я узник политический.

– Как политический? Разве у нас такие бывают? – удивился я.

– Бывают… По крайней мере, многие выходцы из Прибалтики еще и сейчас сидят.

– Так за что же вас посадили? – не очень тактично ляпнул я, не обращая внимания на то, что Сергей очень ощутимо толкал меня в бок.

– А… за национализм! – тихо и вместе с тем необычайно гордо ответил наш неожиданный собеседник. Его слова, словно набат, ритмично отражались эхом в, казалось, внезапно умолкшем зале. Я даже круто повернул голову в сторону, неизвестно что ища… Потом спохватился, понимая, что зал вовсе и не смолкал, а показалось мне это только из-за смысла сказанного.

– Так вы, значит, «националист»? – засмеялся Сергей, пытаясь перевести в шутку его слова.

– Самый настоящий! – очень серьезно и с той же тонкой литовской гордостью произнес наш сосед по столику. – И сейчас я вам постараюсь немного пояснить, так как вижу, что вы не понимаете меня.