Солнце стало мутно-белым,Посерели небеса.Разметалась в вихре смеломНепроглядная краса.Вскинув крылья, белой птицейКрутит снега карусель,Как шальная, веселитсяНалетевшая метель.Снегом сыплет, засыпаетИ метет, метет, метет…Воет ветер, не стихает,Так, что душу в клочья рвет.
«Вот снова во владеньях тишины…»
Вот снова во владеньях тишины,В лесу от суеты мирской скрываюсь.А дома, средь панельной вышиныЯ не живу, душою только маюсь.Мой дом – пустая
злоба, зависть, лесть.В лесу покой. Мне в радость шелест листьев.Прости же, город, но, что есть, то есть,Лишь лес теперь мои пленяет мысли.Звенит ручей… Душистые кусты…И как бальзам, мне голос вольной птицы!О, тишина, моя подруга ты,К тебе спешу от суеты укрыться.
«За окном еще все стыло…»
За окном еще все стылоС ночи до зари.За туман седой унылыйСкрылись фонари.Свой последний лист теряетКалендарь зимы.Снег летит и тут же тает.Ждем весну и мы.
Виолетта Балаян
Пророчество Гур-Эмира
Не тревожьте вы,люди честные,Усыпальницу бога войны,Чтоб не ведали горя родныеНа руинах былой тишины.Сон гробницы, украшенной златом,Охраняет седой аксакал,Чтобы бог не проснулся с раскатом,Наполняя багряный бокал.Чтобы стрел не познала кольчуга,Чтобы жертв не искал ятаганИ в степи не рыдала подруга,Окропляя слезами курган.
«Секстант возвысился в пустыне…»
Секстант возвысился в пустыне,Огни считает Улугбек,И небо звездное понынеТам созерцает человек.Во мраке маленькой темницыНад головою – небеса,И манят звезды, как зарницы, —Былых столетий чудеса.
«Снова вижу золотые арки…»
Снова вижу золотые арки,Где-то в поднебесье купола,И влекут скупой прохладой парки,И звенят, как гром, колокола.А мулла взывает с минарета,И слетают суры со столпа.Люди чтят писание запрета,И опять безмолвствует толпа.
Александр Кафтанов
Высшая цель
Есть какая-то высшая цель,Только замысел неизвестен,Когда пес, перегрызший цепь,Продолжает сидеть на месте.Что творится в его голове?Он доволен возможностью бегства?Или чьи-то следы на травеНе дают ему двинуться с места?В молчаливом служенье его —Не безволье, скорее, природа.По задумке собачьих богов,В генетическом коде породы.И огромная вольная степьНе нужна, двор за домом милее.Почему тогда чертова цепьРжавой болью врезается в шею?
В толще льда
Озеро в толще льда.Лодка, вмерзшая в лед.Где-то на дне водаЖдет, когда снег пройдет.Люди вокруг, огни,Здания, города.Хочешь – ладонь согни,Будто на ней нет льда.Снег – загустевший дым,Спящий на проводах,Делает мир седым,Словно не снег, а страх.Стужа, пурга, метель —Просто водоворот.Чувствуешь, как теперьМедленно тает лед?Чувствуешь, как свечаПадает на рояль?Тает твоя печаль,Тает моя печаль.Чувствуешь, подо льдом,Память свою храня,Бьется, как метроном,Рыжее сердце дня?
В деревянных домах
В
деревянных домах, безусловно, вкуснее чай.И стучащих в окно ветвей колыбельный ритмУспокаивает и глушит твою печаль.Отдышись. Подойди к окну.Полюбуйся видом.Останавливаться труднее, чем убегать.Слышать пульс ее за секунду до поцелуяВ тридцать раз ценнее, чем целовать.Тишина обнимает спящих, храня тоску их.Выйди в ночь, заблудись в лесу, разожги костер,Постарайся вырваться отовсюду, куда ты врос.У седых морей, у высоких крон, у далеких горТы отыщешь ответ, когда правильным будет вопрос.
Все круги разойдутся
Все круги разойдутся. Спокойной рукойТы поводишь по глади морской. И тоскойСыт по горло и радостью сыт.Только громче чеканят в прихожей часы,И глядят с пониманьем дворовые псы…Ты остыл. Ты устал. Ты покинут.Но затем что-то явится дрожью во сне,Черновым силуэтом, дырою в десне…В белый снег, прочь из дома, съедая нутро,В побледневшее утро, в порывы ветров,В ледяное гуденье вагонов метроБросишь тело, как камень в витрину.От ночных сновидений останется дым.На заправочной станции найден. Седым.Повторяющим, точно молитву в беде:«Только белая пена на быстрой воде,Только белая пена на быстрой воде…»Все круги разойдутся. И сгинут.
Рыбак
Это старый рыбак. Он выходит из дома в ночь,Закрывая входную дверь до безумия тихо,Чтобы не потревожить с трудом засыпающих дочьИ седую жену. И для этих двоих онЗавтра утром домой принесет карасей и себя,Занесенного пылью, усталого, полуживого,Но ужасно счастливого, будто веслом загребалИз реки наилучшее, чистое, самое верное слово.У него есть река, дым над заводью, белый туман,Соловьиная музыка лески с танцами поплавка,Недосмотренный сон, черным хлебомнабитый карман,Предрассветное солнце, ползущее сквозь облака.А река так ждала рыбака, что течет вся к нему,Светлячков любопытная стая скопилась у ног,И рыбак, напевая мотивчик, знакомый ему одному,Даже не замечает, как дергается поплавок.
Ольга Василевская
«Сырая полночь…»
Сырая полночь,помесь сна и снега.Звенит зима в ознобе потепленья.Не отпускает в сотый раз, и бегатьПо кругу я устала сонной тенью.Тот круг был ярко-синими цветами,Закатом майским,летнею прохладой.Мне нынче лишь читать о МандельштамеДа размышлять,что мне нигде не рады.Засыпана тропа песком, и дажеСтихи уснули там, где снится проза.Никто не замечает той пропажи,Которая найдется синей розой.И брызнет соком спелой земляники,И слово, хоть одно,да не по делу.Зима пройдет, как странные улики,Оставит метки черного на белом.И я тебя однажды не узнаю,А может, и себя в весеннем гриме.Из января меня не отпускает.Когда отпустит, станем мы другими.
«А у меня даже летом строка тяжела…»
А у меня даже летом строка тяжела.Черное кружево крон да луны стрела.Знойный песок на губах да чужие цветы.Сон на мгновенье, а в нем крик твоей немоты.Дом на окраине ягодным чаем пропах.Выпить березовый сок или в трех соснахБыть, ожидая, когда мне укажут путь.То ли на свет я выйду, то ль в нежить и жуть.Хочешь, растаю я вовсе, нажми «делит».Если подумать, почти ничего не болит.Только стихи очень смутно, серебряный век.Ты их не помнишь как будто. Берешь разбег.Чей бы я след ни искала, найду к утру.Словно благая, молчу на чужом пиру.Мне быть последней, кому еще снится покой,Чтобы писать и о нем тяжелой строкой.