Между Сциллой и Харибдой
Шрифт:
Наконец, почти пришли:
– Счас, завернём за угол и на месте.
Вопию:
– Ивашка! Это что ещё за «Зомбокалипсис»?!
Если бы были на голове волосы – они бы дыбом от ужаса встали. Люди, как отравленные дихлофосом мухи, с бессмысленно блуждающими глазами шатаются по заводскому кварталу, испуская какое-то невнятное бормотание.
Мой новый знакомый лишь махнул рукой:
– Получка в пятницу у заводских была! Эти, видать пропили всё – опохмелиться в понедельник не на что. Пойдём, чё встал? Или хочешь и их «подлечить»?
– Нет, не хочу.
«Зомбаки», услышав человечью речь, а может почуяв исходящее от наших тел тепло –
– Бежим!
Не успели подбежать к «Кипяточной» (оказавшейся обычной забегаловкой, расположившейся – едва ли не у проходной завода), как услышали длинный гудок.
«Ивашка под простоквашкой» только ахнул:
– Опоздали…
Не успел я спросить, «почему и куда» мы опоздали, как послышался гул «копыт» и почувствовалась дрожь земли – как будто тысячное стадо бизонов в американских пампасах, во весь опор неслось на водопой.
– …Потому, что у заводских обед. Отойди в сторону, товарищ!
Не успел я последовать его совету, как заводские ворота под напором изнутри широко распахнулись – и из их широкого проёма вырвалась тысячаногая синеблузая толпа представителей «класса-гегемона». Расталкивая друг друга руками, они наперегонки несутся к пивнушке, снося всё на своём пути:
– УЙДИ, РАСШИБУ!!! ЁБ… МАТЬ!!!
Буквально мгновения и, вот уже первые добежавшие «счастливчики» – нетерпеливо выбивают пробки с бутылок и жадно лакают пиво прямо с горла… Остальные толпой дожидаются свой очереди, гудя как потревоженный шмелиный рой.
Вдруг смех:
– Смотри, робя – за Булыгой «буксиры» пришли!
– Хахаха! Ну, жди теперяча представленье!
Изнеможённая женщина в жалком рубище, с огромными глазами – полными слез, тянет из толпы за рукав оборванного пролетария с красным носом:
– Да, что ж ты, ирод…? Ты пьёшь, веселишься – а нам скажи на что жить?!
Рисунок 28. Обложка журнала «Трезвость и культура».1929. № 2(8) на очень злободневную в 20-е годы (и не только) тему.
Двое худосочных детей – мал-мал меньше и, «краше» в гроб кладут, ей помогают:
– Папа, не пей! Папа, пошли домой!
Отталкивает её, детей:
– Уйди, тварь! Пшли вон, щенки! Учить меня вздумали…
И, та падает оземь под гогот толпы, дети садятся на землю и ревмя ревут, размазывая по синюшным щеками слёзы и сопли перемешанные с грязью.
Какой-то из пожилых помогает женщине подняться, жалеючи говоря:
– Эх, бабонька, шла бы ты домой! Пока всю получку не пропьёт – вновь человеком не станет…
Дети плачут, ревут в два голоса:
– Мама, мама! Зачем ты нашла нам такого папу?
– Да, все они такие – ироды окаянные.
Та, сама плачет, с бессильной злобой их лупит:
– И вы когда вырастите – такими же будете, как ваш папка…
Захотелось выхватить свой «Бэби-Наган», и – стрелять в эти рожи, стрелять, стрелять, стрелять… И последнюю пулю себе в лоб.
Глубоко дышу, что успокоиться.
Подошёл и стараясь чтоб со стороны незаметно – молча ей сунул сложенный четверной. Не дожидаясь ответной реакции – так же молча отправился восвояси.
– Слушай, товарищ…
Еле сдержался, чтоб от всей души ему не врезать:
– Что тебе, служивый?
– Я
ещё одно место знаю… Здесь, неподалёку.Однако, с меня хватит – по крайней мере на сегодня.
– Ну, что молчишь?
Немного отойдя, останавливаюсь, выгребаю из кармана оставшуюся мелочь:
– Давай прощаться, Ивашка.
Удивлённо-обижено:
– Что? Не пойдёшь со мной? А, зря…
Задерживая передачу меди:
– Куда после дембеля… После демобилизации, куда собрался? Обратно на завод?
Предельно легкомысленно:
– А, не знаю!
Отсыпаю в протянутую руку медь:
– Вот держи и, давай «до свиданья»…
Хотя…
– Постой!
Прячет за спину жменю и насторожено, почти враждебно:
– Чего тебе?
Протягиваю визитку:
– Если после дембеля не найдёшь куда приткнуться – отыщи меня.
Не рассматривая прячет в нагрудный карман гимнастёрки и, буркнув: «Так и знал – нэпман, деньгами сорит», уходит.
Тоже медленно, сутулясь ухожу и я, а сзади доносятся всё более и более веселеющие голоса… Затем – крики, шум, гвалт, звон разбиваемой бутылки, стоны, милицейские свистки [37] …
37
Эта глава навеяна книгой Ульянова С., Сидорчук И. «Пагубные страсти населения Петрограда – Ленинграда в 1920-е годы. Обаяние порока».
А из подворотни неслось заунывное из «Бубличков»:
«Отец мой пьяница, Гудит и чванится. Мать к гробу тянется Уж с давних пор Совсем пропащая, Дрянь настоящая – Сестра гулящая, А братик – вор…».Скажите – ужас, да?
Должен несколько разочаровать: это – ещё не «ужас», весь ужас ещё впереди.
Борьба красных большевиков с «зеленым змием» – закончилась победой змия и, Советская Власть в 1920-х годах – медленно, но верно отступала от когда-то торжественно данного обещания не спаивать освобождённый от оков Самодержавия народ.
Прежде всего, новыми властителя страны двигали сугубо практические мотивы: ведь доходы от продажи крепких спиртных напитков – могли существенно пополнить вечно пустой государственный бюджет, а не карманы подпольных производителей и продавцов суррогатов всех видов.
Пока они ещё держались!
Но, уже с 3 декабря сего года – будет допущена в свободную продажу знаменитая «Рыковка» – водка крепостью 30 градусов, а с 1 октября 1925 года – «нормальная» 40-градусная. С этих пор – потребление крепкого алкоголя в стране будет расти и расти, вплоть до следующего «сухого закона» – уже при Горби Меченном.
Здесь хочется заострить один немаловажный момент…
При «сухом законе» было очень плохо – народ суррогатиной травился, не спорю.